Тень принца - сёстры Чан-Нют

— Во всех убийствах прослеживается один мотив, — заявил мандарин Тан через мгновение. — Как вы правильно заметили, доктор Кабан, нужен был еще один убитый, чтобы отыскать ниточку, которая поможет найти преступника. Теперь мы обнаруживаем следующий важный момент — у всех трех похожим образом зарезанных жертв нож был воткнут в разные органы: селезенка — в случае Рисового Зерна, легкое — в случае Черной Чесотки и, наконец, печень — в случае мадам Пион. Начало положено, но это нам мало поможет, если мы не уловим смысл этих знаков.

— Ты думаешь, за этой чередой убийств скрывается некий смысл? — спросил мандарин Кьен скептически.

— Вот именно! Его образ действий имеет определенную логику: убийца оставляет нож в теле жертвы. Он явно указывает ножом на тот или иной орган.

— Откуда ты знаешь — может, убийца просто сумасшедший? — спросил мандарин Кьен, не убежденный этими доводами.

— Я думаю, что сумасшедший убивает ради своего удовольствия. Он может убивать одним и тем же способом, но у него не возникает необходимости так странно и последовательно варьировать детали.

Ученый Динь вмешался:

— Ты убежден, что убийца хотел выразить нечто конкретное этими убийствами?

— Я нисколько не сомневаюсь в этом — он играет с нами, неужели вы не видите? Он не довольствуется только тем, что убивает именно того, с кем мы контактировали совсем недавно — все три жертвы были осуждены, — он осмеливается убить мадам Пион прямо под стенами дворца! Убийца хочет нас поразить и заставить прислушаться к нему. Нам необходимо постичь смысл загадок, которые он ставит перед нами, чтобы предупредить следующее убийство.

— Если я правильно понял, ты думаешь, он не собирается останавливаться?

Этот вопрос задал мандарин Кьен, заинтересованный дальнейшим развитием событий.

— Возможно, он не остановится. Все зависит от символа, скрытого именно в этих пораженных внутренних органах. Достаточно ли трех человек, чтобы составить из них некое послание, или же потребуются новые жертвы? Я готов отдать свою шляпу демонам, если скоро мы не станем свидетелями новых убийств!

— Твой принцип состоит в том, что нужно проникнуть в душу убийцы и понять его логику, что поможет предсказать и новые злодеяния? Это хоть и амбициозная метода, но неглупая.

Ученый Динь увидел оценивающую улыбку на губах мандарина Кьена. Тот наконец успокоился, убежденный в глубине души доводами друга.

— Факт в том, что три разных убийства приводят нас к одному виновнику; нужно выяснить, зачем он устроил эту бойню, — сказал Динь задумчиво. — Тот, кто жонглирует символами, должен иметь серьезные причины для убийств. За всем этим, возможно, стоит какая-то необходимость или неизбежность. Я пока не расстаюсь с мыслью, что все жертвы представляли какую-то угрозу для злодея.

Резко обернувшись, мандарин Тан спросил:

— Ты думаешь, он лично знал жертв?

Динь пожал плечами.

— Возможно. Нам нужно понять, была ли убийце важна личность жертв или он убивал тех, кто подвернулся под руку.

— Но тогда, — вмешался мандарин Кьен, — это означало бы, что все эти преступления проистекают из прошлого…

— Кто знает, — ответил Динь, пристально глядя на мандарина Тана. — Я придерживаюсь мнения, что убийца обладает высоким интеллектом, а ум и память неразделимы. Возможно ли, что нечто пробудилось в его памяти и толкнуло на совершение этих преступлений?

Последовало молчание, во время которого каждый пытался составить свою логическую схему. Доктор Кабан облизал губы и сказал весело:

— Жаль, что мадам Пион не могла видеть своего убийцу. Иначе она могла бы нам оставить знак.

Ученый Динь смотрел в окно, о которое ударялась ветка магнолии, сотрясаемая порывами ветра. Снова начинался дождь.

— Думаешь ли ты, что доктор Кабан знает больше, чем говорит, как намекал господин Головастик?

— Он очень долго возился с телом мадам Пион. Что он делал? Он наверняка потратил это время, исследуя внутренности несчастной на предмет отыскания дороги дыхания жизни!

Поежившись от этой мысли, Динь заметил, что столь непростительное любопытство еще не означает, что доктор Кабан является убийцей.

— Я не могу тебе простить новые обвинения против мадам Лим.

— Почему же? — возмутился мандарин. — Я думаю, что представил тебе достаточно улик, свидетельствующих о том, что она могла совершить эти убийства.

Ученый Динь сухо рассмеялся, его скулы побледнели от гнева.

— Разве это улика — нож, воткнутый в жертву? Неужели ты думаешь, что она настолько глупа, чтобы оставлять такие улики?

— Она мыслит не так, как мы.

— Ну вот, докатились! Ты с самого начала считал ее диким зверем, пойманным в горах, чтобы разделять постель с принцем.

— Но это факт! — ответил мандарин, его глаза метали молнии. — Она принадлежит к другому миру. И кто знает, может быть, там принято оставлять свое оружие в телах тех, кого убивают. Дикари, распотрошив свои жертвы, берут лучшие куски и натираются ими, чтобы оставить на себе их запах. Охотничий нож может быть ее подписью.

Он заходил по комнате, отыскивая новые аргументы, чтобы убедить друга.

— Вспомни, что говорил господин Головастик, — сказал он, не обращая внимания на раздраженную гримасу Диня, вызванную упоминанием этого имени. — Вьетнамцы охотятся в горах на дикарей, и немудрено, что те ненавидят нас за это. Что же удивительного в том, что такая женщина, как мадам Лим, совершает преступления в столице — как возмездие за унижение своего народа? Подумай сам, ведь она находится в самом сердце страны, во дворце принца, и она могла бы угрожать этими действиями самой императорской власти.

— Было бы достаточно вонзить нож в сердце принца Буи, если бы она хотела посеять хаос, — возразил Динь.

Мандарин Тан живо откликнулся.

— Вот именно! Где гарантия, что и он в скором времени не отправится к Желтым Источникам?

— Решительно, ты все преувеличиваешь, Тан. Ты, несомненно, считаешь, что за ней стоят племена диких, и они используют мадам Лим, чтобы подорвать императорскую власть?

— Это — возможность, которую нужно рассмотреть. Подумай, сколько людей ненавидят вьетнамцев: китайские кули, которым платят гроши, используя их как скот, иностранные купцы, которых мы обложили высокими налогами. Дикие племена упрекают нас в том, что мы оттеснили их в непригодные для человека места, отняв их земли.

— Но в этом они не виноваты, — сказал Динь. — Мы разве по-другому реагировали, когда китайцы захватили нашу страну?

Мандарин закатал рукава, игнорируя вопрос.

— Это тут ни при чем. Я хотел сказать только, что у мадам Лим имеется зуб против нас и что эти убийства могут быть актом мести.

— Но тогда зачем бы ей усугублять совершённый грех, втыкая нож в разные органы?

— Хм, может быть, это подражание тому, что делают с пленными дикарями. Случается, что особенно жестокие охотники отрубают руку или ногу у туземца…

— В чем тут особенная жестокость? — спросил Динь, рассматривая свои безупречные ногти.

— Это варварство — увечить еще живых! Допустим, можно отрубать части тела мертвеца. Но у живого — это слишком. Я полагаю, что принц Буи должен был запретить на охоте подобное варварство, по сути дела, пытку.

Ученый Динь взглянул в лицо мандарина.

— Значит, то, что допускается на войне, должно быть запрещено на охоте?

— Нужно полагать, — сухо ответил мандарин. — В битве, когда мы противостоим равному врагу, это одно дело, а когда охотимся на животных…

Он поколебался, видимо, смущенный.

— Которые намного ниже нас? — закончил Динь.

Мандарин Тан покачал головой, пойманный в собственную ловушку. Ученый Динь насмешливо улыбался.

— Какие еще доказательства тебе нужны?

Главный воспитатель Сю не мог больше ждать. Ученый Динь, которого он попросил помочь ему в поисках, не пришел пока ни к какому выводу. Разве он занимается только моим делом? — думал он с печалью. Евнух потерял сон. Размышляя о своем горе с утра до ночи, он забросил учеников, для которых такое поведение учителя было большой удачей.

Он стал просыпаться по ночам с бьющимся сердцем и мокрыми глазами, чувствуя страшную слабость. Пребывая в тоске и растерянности, он машинально ел что-нибудь — протягивал руку и брал кусочек имбирного варенья, которое его ученики учились готовить для знатных дам, или немного жирного паштета, который они осваивали в разделе «Изысканные блюда». Недаром талия его округлилась и он с трудом влезал в самые широкие одежды, а его грудь, и без того не маленькая, стала сейчас совершенно женской. Его своеобразное кокетство осталось в прошлом, и он знал, что Медвежья Лапа не одобряет его прогрессирующего ожирения, сделавшего его похожим на раздутый пузырь.