Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они уже собрались за столом и ждали только меня – встретили вопрошающими взглядами, а я как увидел их вместе, так понял: мне опостылели стены терема, я не могу сидеть в духоте и темноте, ни минуты больше не вынесу, и чинные советы, где все говорят как по заученному, не для меня.
– Нам нужно выйти, – прохрипел я и широкими шагами пересёк зал, не дожидаясь вопросов или возражений.
На крыльце мне стало чуть легче. Унялось свербение в груди, холодный воздух освежил разум. Я вдохнул поглубже и спустился во двор, укрытый тонким снежным покрывалом. Спустя несколько мгновений из терема выбежал Нилир, после него – трое гонцов-соколов, а самым последним лениво вышагал лесовой.
– Кречет! – окликнул Сапсан. Он по-прежнему звал меня старым сокольим именем, наверное, недоумевая, как мне удалось из сокола стать князем.
Я бросил через плечо:
– Седлайте коней, нет мочи в четырёх стенах сидеть. Задохнусь в тереме скоро.
– Да уж, волк собакой не станет, – протянул Канюк не то восхищённо, не то насмешливо.
– Как же совет, князь? – Нилир нагнал меня и тронул за плечо. – Ты ведь для чего-то созвал нас.
– В пути поговорим.
Пусть думают обо мне как о взбалмошном, ветреном самозванце, пусть. Если уж все они так меня видят, что ж, значит, так оно и есть. Только я не был бы собой, если б из одних только приличий стал делать то, чему противится сердце. Обернувшись, я увидел, что все мои спутники недоумённо хмурятся, и только Смарагдель туманно улыбается.
Конюший удивился нам, но безропотно подготовил коней: Нилир взял своего, а вот соколам понадобились свежие, и я дал им лучших из своей конюшни. Рудо я оставил в тереме, отдыхать на кухне и нежиться под полными руками добрых стряпух: мой верный пёс мог бы не нагнать резвых молодых коней, нам с ним лучше будет прогуляться одним, когда гости уедут. Себе я взял крепкого серебристого коня, а Смарагдель, дождавшись нас, сам обернулся оленем: ни один скакун не понёс бы на себе лесового, если только тот, которого готовили ещё жеребёнком.
Нам открыли ворота, и мы стремительно промчались через весь Горвень, поднимая клубы колкого сухого снега. Я безжалостно подгонял жеребца, сильно оторвавшись от моих спутников. Подбитый мехом плащ бился за спиной, злой ветер трепал волосы и терзал лицо, а я радовался, наконец-то чувствовал, что не сижу взаперти, а хоть что-то делаю.
Только проскочив сквозь посад и выбравшись на простор, мы пустили коней рысью, а потом перешли на шаг. Славно было ощущать, как быстро кровь бежит по венам, и я даже позволил себе улыбнуться.
– Я благодарен вам, – крикнул я, оборачиваясь на своих товарищей. Олень-Смарагдель вышагивал гордо, а кони фыркали, не понимая, что с рогатым не так. – Вы явились на мой зов, оставив свои дела. Холмолесское не забудет вашу отзывчивость.
– Братья друг друга не бросают, – ответил Дербник. Сокол князя Мохота из Чудненского бывал резок и нетерпелив, но чтил соколье родство даже после того, как я вернул себе человеческое имя и занял княжий терем.
– Тем более, когда ходят слухи, что с твоим собственным соколом случилось что-то худое, – откликнулся Сапсан.
Я поджал губы. Вести о пропаже Огарька докатились до него – соколы обязаны вызнавать обо всём, что творится в Княжествах, но что, если это известно не только соколам, а уже всем любопытствующим?
– Многие знают? – спросил я.
Сапсан и Дербник переглянулись.
– Не тревожься, князь, – хмыкнул Канюк. На полы его тёмно-синего щегольского плаща налип снег, волосы растрепались от скачки и тонкими прядями свесились на лицо. – То – сокольи толки, простолюдины заняты иным. Кто станет переживать о зелёном пареньке, когда в любой момент в твою деревню могут войти степняки? Ещё и царская армия дышит в затылок. Доносили ведь, наверняка, и тебе тоже – идут Сезарусовы вояки.
– Это правда, – неохотно признал Нилир. – О твоём соколе никто не думает, головы заняты другим.
Я выдохнул. Быть может, князю не подобало так думать, но иначе я не мог: пропавший Огарёк выталкивал и степняков, и Царство на задворки мыслей. Волевым усилием я заставил себя перестать думать о соколе хоть ненадолго и обратился сразу ко всем:
– Чего от нас хочет Царство? Всё того же? Безмолвного принятия придуманной веры?
– Того же, – с готовностью ответил Канюк. – Снова засылали гонцов, на этот раз – без железных доспехов. Говорили ладно и красиво, хотели Пеплицу поразить красноречием, а она выставила их вон. Засели у сожжённой Еловицы, наставили там шатров и ждут неизвестно чего. То ли нашей милости, то ли нашей глупости. Может, измором возьмут, а может, готовят бойню.
Я ухмыльнулся самой гадкой из своих ухмылок.
– Так что же мы, позволим им сидеть у своих границ?
– Мохот благословил меня на совет, – откликнулся Дербник. – Князь немолод, но так же горяч, как в лето моего сокольего посвящения. Границы Чудненского далеки от царского становища, но вести о новой вере привели Мохота в истинную ярость. Он готов прислать пеших и конников, чтобы прогнать иноземцев.
– Изгод доверил это мне, – недовольно буркнул Сапсан. Многие знали, что князь Сырокаменского привык во всём полагаться на своего сокола, а Сапсан, между прочим, был уже не юноша, чтобы стрелой летать по княжеским поручениям, и лично я бы на месте князя подумал над тем, чтобы обзавестись молодым гонцом. – Если потребуется, я подниму дружину.
– Ну а Ягмор даже сокола не прислал, – фыркнул Канюк.
– Что ему тревожиться, сидит на дальних берегах, – проворчал я. – Будь я так же далеко от границ, тоже не шевельнулся бы, положившись на соседей.
Мы выстроились в один ряд, и наши кони спокойно шагали по полю, усыпанному снегом. Нечистецы заснули зимним сном – так всегда происходило, когда Серебряная Мать вступала в полные права на целую половину годового оборота. Я был уверен: все мои спутники думали об одном и том же: о помощи нечистецей.
– Ваше молчание громче любого спора, – произнёс Смарагдель, не меняя оленьего облика. Это было странно: видеть говорящего оленя, но не более странно, чем то, что мой друг и отец всегда оставался единственным из сородичей, кто не засыпал на зиму. – Я чую, о чём вы молчите. И скажу вам вот что. Я готов был бы поднять мелких лесовых и лешачат, собрать по всем владениям. Княжества – наш край, даже больше, чем людской. Мы – дети Серебряной Матери, вы – сыны Золотого Отца, а кое-кто из вас – сразу и то, и другое. Нам не навяжешь нового, наносного, как ни старайся и сколько ни тряси железом. Это невозможно. Но так же
