Спортивное предложение - Джеймс Олдридж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогдашний раскол в городе напоминал разделение болельщиков на матче по боксу или римлян во время боя гладиаторов, боя, который кончится победой для одного и последним и окончательным поражением для другого.
В поисках места для решающего испытания судья и стороны остановились на территории сельскохозяйственной выставки: во-первых, потому, что она была окружена высоким забором и изолирована от города, и, во-вторых, на ее большом стадионе легче поддерживать порядок среди «болельщиков», которые пожелают поглазеть на эту небывалую сессию «естественного правосудия».
Правила разработали очень простые. Суд соберется на выставке через неделю. В течение этой недели ни Джози, ни Скотти не разрешается приближаться к полицейскому загону. Площадки на арене распланировали в соответствии с предложением моего отца: маленький загон, где будет ждать пони, калитка, ведущая в узкий огороженный проход в двадцать ярдов, и большая площадка, в углах которой будут сидеть Джози и Скотти. Выбор, сделанный пони, будет иметь силу лишь при том условии, что оба претендента не станут передвигаться или вставать с места, пока пони не подойдет вплотную к одному из них. Решение судьи будет окончательным. Джози и Скотти обязуются быть на месте в десять утра. Все зрители должны находиться вне арены и соблюдать абсолютную тишину.
— А что, если пони не подойдет ни к ней, ни к нему? — спросил Том, когда мы прослушали за обедом эти правила.
— Будут сидеть, хоть весь день, пока не подойдет, — ответил отец.
— Это жестоко, — негодовала Джинни. — Если Джози проиграет, она не переживет этого.
— И Скотти тоже! — запротестовал Том.
— Ну, он мальчик! Ему что!
— Это очень много значит для них обоих, — сказал отец. — В том-то и беда, что один должен выиграть, другой — проиграть.
— А обязательно было устраивать из этого массовое публичное зрелище? — спросила мать.
— Правосудие всегда должно быть более или менее гласным, Ханна, — сказал отец, — иначе оно не будет голосом общественной совести.
Громкий голос общественной совести города Сент-Хэлен становился просто оглушительным.
Даже в школе открыто заключались пари. Среди школьников дело приобрело такой накал, что директор вынужден был устроить собрание, на котором пригрозил суровым наказанием всякому, кто будет биться об заклад в здании школы или вне ее. Но это ничего не изменило. В школе, как в зеркале, отражались события, происходившие в городе. Мы заключали пари на все, что оказывалось под рукой: на деньги, перочинные ножи, мраморные шарики, рогатки, крикетные мячи, теннисные ракетки, перчатки, футбольные мячи и бутсы, удочки — все шло в ход.
Одна из девочек, Сэнди Уильямс, попробовала вызвать на пари самого Скотти, утверждая, что он проиграет. Скотти ужасно разозлился, толкнул ее, дернул за косы, она завизжала. Это был единственный случай, когда я увидел Скотти плачущим! Злые, молчаливые слезы.
Все были удивлены: что тут особенного — ему просто предлагают пари, пусть даже против него самого.
Я тоже заключил пари, поставив старую отцовскую удочку против новенькой катушки для спиннинга.
В городе держали пари на деньги, правда, не делая таких отчаянных ставок, как во время бегов. «Поставлю-ка пару шиллингов за мальчика», — слышалось в парикмахерских, пивных, на улице, на почте или в кегельбане[5]. Пит, сын мясника, огрызком карандаша записывал ставки домохозяек на переплете книги заказов:
«Миссис Эндрюс (4–6), супруга пожарника; не путать с миссис Эндрюс, женой столяра;
миссис Джонсон (2–1);
миссис Рид (4/3)» и так далее.
Я с восхищением читал этот список. Деньги, которые вносили спорящие, Пит держал в бараньем черепе, висевшем над холодильником.
В субботу (испытание было назначено на среду) я увидел в городе Джози. Она сидела в отцовском «мармоне» перед домом капитана Элвина Джонса, бывшего военного летчика, компаньона Стрэппа по юридической конторе.
— Кит, — позвала меня Джози, — пойди-ка сюда.
Я подошел. Глаза Джози так и сверлили меня.
— Все держат пари, правда? — сказала она.
— Да, — сказал я.
— А ты на кого ставишь? — напрямик спросила она.
Я не ответил.
— Почему у вас в школе все меня ненавидят? — продолжала Джози.
Я удивился.
— Никто не ненавидит тебя, Джози, — сказал я. По правде говоря, большинство ребят восхищалось ею. — Ты ошибаешься…
— Нет, нет, они меня ненавидят, — повторила Джози.
— Откуда ты взяла?
— А почему же тогда меня ненавидит Дорис Даулинг? — не отвечая, спросила она.
Дорис Даулинг была у нас главной и ярой сторонницей Скотти среди девочек.
— Ей просто нравится Скотти, вот и все, — сказал я.
— Вы там без конца меня обсуждаете.
— Мы всегда и всех обсуждаем.
— А что говорит он?
— Кто? Скотти?
— Да, он!
— Ничего. Он вообще не хочет об этом разговаривать.
— Я тоже не хочу! — страстно воскликнула она. — Почему вы не верите, что это мой пони?
— Не знаю, — сказал я. — Но многие считают, что пони твой.
— А сколько их?
— Не знаю. Откуда мне знать?
— Больше всего — девочки, — мрачно сказала Джози.
— Нет. И мальчики тоже.
— Городские мальчики! — сказала она презрительно.
— Да, пожалуй.
— А сельские все за него, да?
— Да, большинство.
— Ну, а почему же ты на его стороне? Ты ведь городской.
Я не мог объяснить ей, что у меня куча причин поддерживать Скотти, но что симпатии мои принадлежали одинаково и ей и ему. Я знал, что мне будет очень жаль любого из них, кто проиграет.
— У вас на ферме так много пони, Джози, — сказал я. — Ты могла бы выбрать себе любого.
Это был не ответ, конечно, но что другое я мог ей сказать?
— Но это мой пони! — сказала она сердито. — Почему они не могут мне поверить? Почему все вы вбили себе в голову, что он не мой? Вы ведь ничего не знаете. Если бы я была в вашей школе…
Она не договорила. Джози знала все о наших спорах и стычках, но наша жизнь не была ее жизнью. Ей бы очень хотелось быть в самой гуще драки. Не в городе вообще, а именно в школе, где она могла бы сама постоять за себя. Но она была в стороне, и это ее мучило.
— Если пони достанется ему, я никогда больше не приеду в город и ни с кем не буду разговаривать, — пригрозила она.
Как и Скотти, Джози тоже готова была заплакать. Поэтому я отошел — я вообще не люблю видеть чужие слезы, чем бы
