Черный цветок - Ольга Денисова

— Веди его к верховоду. Пусть он решает.

Разбойники. Кого еще можно встретить в лесу, на берегу узкой речушки?

— Послушайте, я никого не приведу. Я заблудился и понятия не имею, где нахожусь, — попытался объяснить Избор, — я сам спасаюсь от стражи, только поэтому и оказался в лесу.

— Рассказывай, — разбойник с ножом подтолкнул его вперед.

— Мое имя Избор, вы можете спросить обо мне в городе!

Нож опустился в ту же секунду.

— Благородный Избор? — разбойник отступил на шаг, снял шапку и почтительно склонил голову, и второй вслед за ним сделал то же самое.

Вот уж чего Избор не ожидал от разбойников, так это уважения к благородным господам! Но, подумав секунду, догадался, что дело вовсе не в том, что он благородный господин. Пока он не назвал своего имени, его собирались попросту зарезать.

Балуй. Перемена мест

Через три дня Есеня затосковал. Погода испортилась окончательно — дождь шел не переставая, мелкий и промозглый. Лес промок насквозь, одежда пропахла сыростью, а главное — ничего интересного вокруг не было, лагерь оказался скучнейшим местом. Днем Есеня либо собирал ягоды, либо учился драться — его тренировали все по очереди, кто оставался в лагере. Шипастые гири на цепах обматывали тряпками, но, надо сказать, била такая гиря все равно очень больно. Да и швыряли его об землю совсем не так, как это делал батька. За три дня Есеня весь покрылся синяками, у него постоянно гудела голова, и при этом он был уверен, что абсолютно ничему не научился.

Засыпая вечером в пропахшем дымом шалаше, он кусал кулак и чуть не до слез хотел проснуться дома, в своей постели, чтобы мама разбудила его к завтраку. Он был согласен даже на кузницу, теплую кузницу, ему мерещились ее едкие запахи, оглушающий звон молота, шипение масла, в котором закаляют металл. Он соскучился по друзьям, по знакомым, по баловству на базаре и веселью кабака. Он соскучился даже по отцу, и смотрел теперь на него совсем не так, как раньше — жалел его, и вспоминал кинжал, который тот повесил на стенку в кухне. Так же как это делали благородные господа, не хватало лишь собак для охраны. Он в первый раз в жизни подумал, что отец, на самом-то деле, его любил. Каким бы он ни был, и что бы про него не думали разбойники, он хотел Есене только добра. Он хотел, чтобы Есеня жил дома, а не в лесу. И, наверное, оказался прав.

Как ни странно, разбойники понимали его тоску, но никто не жалел его, и никто не делал ему скидок. Разве что мама Гожа подкладывала кусочки получше, да иногда гладила по голове. Сначала это Есеню раздражало, но потом он привык к ее «воробушку», и к ее ласке, и перестал обращать внимание на подтрунивание разбойников. Она ко всем относилась, как к своим детям, хотя Есеня успел заметить, что в ее шалаше каждую ночь кто-нибудь да остается.

Днем, на пятый день его пребывания в лагере, в первый раз произошло событие, заслуживающее внимания. Есеню обучал Хлыст, преимущественно валяя его по земле — впрочем, на этот раз Есеня почувствовал кое-какие сдвиги, во всяком случае, падал он мягче, и вскакивал быстрей. Он только поднялся на ноги, приготовившись отразить новое нападение, когда увидел, что под навес заходит какая-то женщина, худая и белокурая. Ему почудилось в ней что-то знакомое, и он отмахнулся от Хлыста, показывая на гостью.

— Ба! Да это же Загорка! Моя красавица! — Хлыст растопырил руки и направился к навесу.

Женщина оглянулась, и Есеня узнал несчастную горшечницу, которая изображала на рынке обворованную вдову.

— Убери лапищи, Хлыст. Я мужняя жена, мне твои ласки ни к чему, — женщина хлопнула его по обеим рукам и толкнула в грудь.

— Ой, гордая какая! — рассмеялся Хлыст, — подумаешь — мужняя жена! Чего пришла тогда?

— Я к Полозу, по делу. И Гоже принесла кое-чего. Иди, ты чем-то был занят.

Есеня смотрел на нее, и не знал, как к этому относиться. Он успел забыть о ней, и о золотом, и о том, каким дураком она его выставила в глазах базара, но тут обида с новой силой подступила к горлу. Он стиснул кулаки и смотрел на нее, не отрываясь, когда она заметила его и улыбнулась.

— Ой, у вас новенький появился! Молоденький какой!

— Воробушек, — кивнула мама Гожа.

Горшечница подошла поближе и всплеснула руками:

— Батюшки, да я же его знаю! Он мне золотой на базаре дал, представляешь, Гожа?

Есеня скрипнул зубами, развернулся и рванул в лес. Он не мог ударить женщину, не мог оскорбить, но ему очень хотелось сделать что-нибудь такое.

— Жмуренок! Куда? Щас обедать будем! — крикнул вслед Хлыст, но Есеня не остановился.

Впрочем, успокоился он быстро, и, погуляв минут двадцать, вернулся в лагерь, надеясь, что горшечница уже ушла. Но он ошибся. Напротив, она села обедать вместе со всеми, кто оставался в лагере, и разбойники слушали ее рассказ о событиях в городе — а говорила она без умолку.

— Воробушек, иди скорей, послушай! — позвала мама Гожа, и Есеня вдруг понял, что ему тоже ужасно хочется узнать: как там? Что изменилось за эти пять дней? Что на базаре делается, видела ли эта Загорка Звягу или Сухана, или слышала о них что-нибудь?

Он взял с чугунной плиты приготовленную ему миску с кашей и сел около очага, стараясь не смотреть на горшечницу.

— Давай познакомимся, воробушек, — сразу же предложила Загорка, — а то я так и не узнала, как тебя зовут.

— Я Балуй, — ответил он угрюмо.

— Он Жмуренок, — захохотали разбойники, — рассказывай, правда, что ли золотой ей отдал? На бедность!

Они снова захохотали, хлопая Есеню по плечам.

— Ну и отдал, — огрызнулся он.

— Чего ржете? — возмутилась Загорка, — я чисто сработала, а он — добрый мальчик, он меня пожалел. Небось, батька выдрал за золотой-то?

— А то, — хмыкнул Есеня.

Разбойники захохотали еще громче.

— Вот видите? А вы ржете, — Загорка потянулась и погладила его по голове, а Есеня отстранился, — ты что же, сердишься на меня? Не сердись.

— Ничего я не сержусь.

— Сердишься, я вижу. Работа у меня такая, кто-то вот обозы грабит, а кто-то на базаре деньги у лопухов выманивает.

— Ой, Жмуренок, ну какой ты… — Хлыст смахнул слезу из угла глаза, — какой ты пентюх! У нее же на лбу написано, что она лиса хитрющая, как же ты на такую дешевку клюнул-то?

— На свой лоб посмотри, — парировала Загорка, — не обижай ребенка, он добрый. Воробушек, на самом деле, воробушек!

— Сама ты… — скрипнул зубами Есеня.

Крик из леса заставил разбойников вскочить на ноги, Есеня поднялся вместе со всеми, мама Гожа побледнела и отставила в сторону миску с кашей.

— Это Полоз кричал, — пробормотал Хлыст.