Канал имени Москвы - Аноним

— Так что же ты ему сказал? — повторила она, глядя, как лодки снова выстроились в караван и как дружно гребцы взялись за вёсла. — Ваня-Ванечка, а? Что ты сказал?

Её рука нащупала висевшие на спинке деревянного стула чётки. Раз-Два-Сникерс пыталась понять, что она увидела, и пока не могла. Какой-то нюанс во время досмотра, чуть раньше, чем Ваня-Подарок заговорил с Волнорезом, обмениваясь сальными шуточками, что в ходу у мальчиков. Чуть раньше, чем он сказал что-то Матвею Кальяну, которого Раз-Два-Сникерс уже давно заметила, пару лет как, трудно не заметить, ну нравились ей крупные мужики. Матвей Кальян считался хорошим капитаном, и частенько его нанимали гиды Тихона. Ну… и что?

Пальцы пробежались по чёткам, однако Раз-Два-Сникерс решила оставить их на месте. Эти чётки, как и сложенный вчетверо листок из красочного журнала, — это всё, что осталось у неё от детства. Глянцевый листок, пожалуй, был даже важнее, и Раз-Два-Сникерс хранила его вместе с кое-каким документом, подписанным лично главой полиции, в непромокаемом футляре у сердца. Кстати, у Вани-Подарка был тоже документ, о котором сообщил почтительно затихший тут Волнорез. Раз-Два-Сникерс вспомнила о нём и в очередной раз подивилась — Колюня умел быть очень тихим, практически незамечаемым. Тише был только Шатун.

А у Вани-Подарка путевой лист являлся «зелёной картой», подписанной лично Тихоном. Это значило, что лодка «Скремлин И» нанята государственной службой и не подлежит досмотру. Но команда была настроена доброжелательно, и проблем с этим не возникло. Тем более что лодка шла порожняком. И судя по листку, всем службам вменялось обеспечить ей проход по шлюзам, в том числе по так называемым Тёмным шлюзам («Если там осталось кому обеспечивать», — подумала она), потому что лодка шла за пустые земли чуть ли не до Пироговского речного братства. С этими выродками-монахами, которые на самом деле были самыми обычными пиратами, Раз-Два-Сникерс как-то имела дела, но о них уже давно не было вестей. Никто не смог бы с уверенностью сказать, как там сейчас. Даже Тихон. Однако вовсе не это беспокоило Раз-Два-Сникерс, а некоторый нюанс, за который, как крючком, ухватилась её интуиция. И твердит о чём-то все беспокойней и громче, потому как что-то происходит прямо сейчас, пока лодки уходят, а она не может понять что.

— Так о чём таком смешном ты хотел мне рассказать? — не оборачиваясь, спросила она у Волнореза.

— Да говорю ж, с такого бодуна, что север с югом попутал, — забубнил тот, — мамку с пряничком…

— Волнорез! — нахмурилась Раз-Два-Сникерс. — Какой юг, какой пряник, что ты несёшь?!

— Так этот, о ком ты меня спрашивала, помнишь, давно, пока вы с Шатуном ещё не сошлись?! Матвей-то Кальян?

— Ну?

— Дак вот, с такого бодуна, ваще никакой! Какое, говорит, июня? И, бедолага, глаза вытаращил, я уж и говорю, давай, мол, опохмелю тебя.

— Колюня, избавь меня от подробностей ваших мальчиковых забав… — начала Раз-Два-Сникерс и осеклась. — Волнорез, — произнесла она низким голосом. — Что он у тебя спросил?

— Говорю ж, видать, так вчера шары залил…

— Что именно он у тебя спросил?!

— Кто?

— Волнорез, я сейчас тебя пристрелю…

— Кальян, что ли? Дак, это, какое число, говорит.

— Число?

— Ну да! На часы вылупился и на календарь. — Колюня-Волнорез состроил рожу. — «Какое число?», «Какое июня?!»

— Волнорез, не кривляйся, пожалуйста, — попросила Раз-Два-Сникерс.

— Это ж как нажраться-то надо было…

— И помолчи, — добавила она.

— Ага, как скажешь, — согласился Колюня-Волнорез.

И стало тихо. Раз-Два-Сникерс теперь вплотную приблизилась к смотровому окну, лодки отошли уже далеко, и теперь можно было не волноваться, что её заметят.

Интересно: он не знал, какое сегодня число. Опытный, бывалый капитан, один из самых уважаемых на канале. Матвей Кальян, нанятый её бывшим (дело не в том, что он её бывший, дело в том, что он один из самых верных людей Тихона и один из друзей Хардова), прошёл в это утро от Дубны уже приличный отрезок пути, вовсе не представляя, какой сегодня день. Ну что ж, хоть и с натяжкой, но это может ничего не значить. С дикого бодуна, как сказал Колюня-Волнорез.

Раз-Два-Сникерс увидела кое-что другое. Крючок интуиции впился куда-то в спинной мозг и не давал покоя. Она слишком хорошо знала Ваню-Подарка и ценила его не только за размеры.

— Размер имеет значение. — Она мрачновато усмехнулась. Колюня вытянулся по струнке и хоть вины за собой никакой не замечал, но чуял, что дело принимает какой-то иной оборот.

Раз-Два-Сникерс очень хорошо знала Ваню-Подарка и, в числе прочего, ценила его за прекрасное самообладание. Конечно, ведь он же был гидом… в отличие от Матвея Кальяна.

— Так вот что ты ему сказал, — хрипло произнесла она.

На стене диспетчерской башни висели большие часы с метровыми стрелками и календарь, число на котором каждое утро менял Колюня-Волнорез. Нравилось ему это. И часы, и календарь очень хорошо были видны с зоны досмотра. Собственно, для этого они и существовали. И вот что все это время не давало покоя Раз-Два-Сникерс. Матвей Кальян, глядя на календарь, был не просто удивлён, он был изумлён. И Ваня-Подарок, который умел гораздо быстрее брать себя в руки, был удивлён не меньше. Но мгновенно сориентировался и велел капитану успокоиться и ничем не подавать виду. Раз-Два-Сникерс почти воочию услышала твёрдый голос своего бывшего: «Спокойно, дружище. Потом поговорим». Или как-то так.

Очень интересно. Они оба не знали, какое сегодня число. И что? Это действительно могло ничего не значить, лодка-то идёт порожняком. Только…

— Это могло быть чем угодно, только не тем, чем кажется, — промолвила Раз-Два-Сникерс.

— Ага, — откликнулся Колюня.

Она его не услышала. Очень жаль, что сейчас нет Шатуна. Очень жаль, что он опять отправился на свою насосную станцию «Комсомольская». Возможно, ему удастся там кое-что выяснить; она не хотела знать, что он там делает, что именно, при одной мысли об этом к её горлу подступала мутноватая тошнота. Но…

Они оба не знали, какое сегодня число.

(спокойно, дружище, потом поговорим)

— Колюня, — позвала Раз-Два-Сникерс и сама удивилась тому, как глухо прозвучал её голос, — телефонную линию наладили?

— Да, с час уже, как доложили…

— Волнорез, давай-ка быстро. — Теперь её голос зазвучал привычно, низко и чуть-чуть насмешливо; это всегда восхищало и пугало Колюню. — Мне нужна срочная связь с Шатуном.

2

Со всех сторон тропинку, петляющую через болота, окружал туман. Он висел даже над головой, и путникам приходилось пробираться словно сквозь сереющую ватную арку. Хардов остановился и снова подул в свой манок. Стало светлее, но совсем чуть-чуть, на этот раз клочья тумана почти не проредились. А вот гнетущая тяжесть, которую Фёдор ощущал на сердце уже некоторое время, напротив, усилилась.

— Идёмте. Быстрее, — отрывисто произнёс Хардов. — Позже мы отдохнём, а сейчас стоит поспешить. Видите, как потемнел туман? Перед нами топь. Её ещё зовут «гиблые болота». Это самый короткий путь к каналу, но я не знаю, что там сейчас. Придётся сделать круг.

Хардов бросил быстрый взгляд на тропинку, по которой они пришли, и чуть заметно кивнул, но выражение внимательной настороженности так и не покинуло его лица.

Фёдор тоже оглянулся.

— Такое ощущение, что за нами кто-то идёт, — сказал он глухим голосом.

— Это не так. Не сейчас. И потом, Мунир дал бы знать. Но туман умеет играть нашими страхами.

Гид вдруг поднял руку и быстрым жестом стряхнул с плаща-накидки Евы какого-то прилипшего слизня со множеством полупрозрачных ножек.

— Не бойся, Ева, — сказал он. — И ты, Тео. Это всё из-за близости болот. — А Фёдор подумал: «Он про слизня или про эту давящую тяжесть?» — Но для Мунира здесь привычная стихия, и сейчас он позади нас. Даст мне знать, если что-то не так.

Уже не в первый раз Хардов назвал Фёдора по имени. Не «эй», не «мальчишка» и даже не «юнга», а хоть и по детскому, но имени.

— Хорошо, — кивнул слегка польщённый Фёдор. В принципе, он сам вызвался идти третьим, а мог бы сейчас спокойненько плыть с командой в лодке, они, наверное, уже выбрались на канал. Но скрывать от Хардова, что ему страшно, вещь нелепая и бесполезная.

— Простите меня, если я скажу что-то не то, — попросила Ева, — но я слышала… от Сестры, что для Мунира это плохо, что он ещё слаб.

— Ты права, милая, — отозвался Хардов, и что-то похожее на благодарную улыбку на миг коснулось его губ. — Ночью туман намного опасней, и ночью Мунир не сможет мне помочь. Поэтому мы вынуждены торопиться. Встретиться с лодкой надо до наступления темноты. Идёмте.

Хардов отвернулся и быстро зашагал вперёд по тропинке, которая становилась всё более вязкой и влажной. Ева покорно следовала за гидом. Фёдор замыкал шествие, с трудом заставляя себя не оборачиваться. Они прошли в молчании ещё несколько сотен метров, когда Хардов вновь подал голос, как будто разговор и не прерывался: