Канал имени Москвы - Аноним

— Как здесь всё изменилось, — раздосадованно пробормотал он. — Наверное, нам придётся свернуть. Эта тропинка ведёт прямо в болота.

— Мы сбились с пути? — спросила Ева. По её тону можно было определить, что она скорее удивлена, чем обеспокоена, и это вызвало у Хардова улыбку.

— Нет, — ответил он. — Но зов болот сделался настолько сильным, что искривил все нахоженные дорожки. Вот и эта чуть не сослужила нам коварную службу. Боюсь, придётся идти прямо через туман.

И больше не говоря ни слова, Хардов свернул. Через несколько шагов его силуэт растворился в дымке.

— Идём, — сказал Фёдор Еве. А сам подумал: «Зов болот. Значит, не всё, о чём судачат в трактирах Дубны, пустые россказни и слухи».

Фёдор пропустил Еву вперёд, привычным жестом подтянул лямки своего вещмешка и двинулся вслед за девушкой. Через несколько шагов пришлось низко нагибаться, чтобы пройти под густыми ветками дерева, склонившегося к земле, и Фёдор со всей долей галантности, отмеренной ему от природы, постарался помочь Еве. Он нашёл, что гидовский камуфлированный плащ, выданный девушке Хардовым, оказался ей весьма к лицу.

«Зов болот, — мелькнуло в голове у юноши, пока он проходил под ветками, а потом мысли стали словно роиться. — Тайные тропинки… Гидовская одежда обладает крайней функциональностью, проста и очень притягательна… Шатун был гидом… Одним из лучших!»

Фёдор вдруг остановился. Наверное, о таком обычно говорят: как вкопанный. Он снова почувствовал прилив этой непонятной волны. Только теперь гораздо острее. Спину покрыла гусиная кожа. Чувство было тревожным, назойливым, но ускользающим от понимания. Похожим на внезапный приступ дежавю. И так же, как и при дежавю, ты уверен, что ничего такого прежде не происходило. Не шёл он никогда прежде по болотам в окружении тумана, не нёс саквояж девушки, которой, стоит признать, он только что тайно любовался, не думал о гидах, давно уже определив для себя стезю гребца. Не было ничего такого, пустое, секретная игра подсознания. Тем более что девушка, как уяснил Фёдор из скупых рассказов Вани-Подарка, бежит от одного своего жениха к другому, вроде как к капитану Пироговского речного братства, с которым помолвлена чуть ли не с детства. Под их защиту. А большего ему знать не положено, и его это не касается. Как говорится, нам не светит. Ну и пусть себе бежит! Его-то какое дело?! Лучше уж Фёдор будет думать о своей Веронике, чем лезть в чужие опасные и ненужные тайны.

Но… в этом ли всё дело? Не обманывает ли он сам себя? Вроде бы нет. Так зачем же он останавливался?

были когда-то как братья

(…гидом. Одним из лучших)

Почему что-то смутное и тревожное колыхнулось в нём, заставив на миг вдруг поражённо и непонимающе оцепенеть?

Фёдор растерянно посмотрел по сторонам, сделал глубокий вдох, и вроде бы ему полегчало. Это нечто беспокойное тупой занозой слабо кольнуло его на прощание и окончательно развеялось. Всё уже прошло. Вот только… Фёдор сглотнул суховатый ком, застрявший в горле. Лучше действительно не думать о таком. Не копаться во всём этом. Он потряс головой и кинулся догонять своих спутников.

Наверное, гусиная кожа давно разгладилась. Как и ушла эта хрипловатая сухость в горле. Осталось лишь слабое тревожное воспоминание. Где-то очень далеко, на самом краешке сознания. Еле уловимый неприятный зуд. Словно только что он заглянул куда-то, чтобы увидеть свою судьбу. Только это «куда-то» оказалось тёмным зеркалом, спрятанным в его душе.

4

Спустя ещё полчаса движения сквозь сплошное молоко начал ощущаться подъем, и туман вокруг них наконец несколько проредился. Хардов шёл вперёд ровным уверенным шагом, даже не пристегнув рожок магазина к оружию, и это несколько успокаивало. Фёдор поправлял ремни своего вещмешка, прошитые несколькими слоями плотной ткани с подкладкой, чтобы не натереть плечи, и заставлял себя не оглядываться. А Ева же, напротив, ступала с такой беззаботной лёгкостью, словно была приглашена на увеселительную прогулку по лесу.

«Неплохо она держится, — мелькнуло в голове у Фёдора. — А казалось, учитывая её… происхождение, будут сплошные капризы». Он слышал, что есть менее восприимчивые люди ко всему этому, есть более, но никто в Дубне толком не ведал, о чём речь. Только одни россказни были хуже других.

«Господи, — подумал Фёдор, — я словно попал в центр зловещей истории, страшилки из тех, что рассказывали в детстве на ночь». Но честно говоря, он толком не знал, как ко всему этому относиться. Единственное, что ему было известно наверняка, — он хотел, чтобы эта история продолжалась. Невзирая на то, что ему порой становилось страшно до тошноты. А совсем недавно, пока они шли по низине, обходя гиблые болота, он был уверен, что в тумане кто-то есть, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, и сейчас что-то холодное и скользкое коснётся его кожи, и…

— Вот это возвышение — единственное на много километров. — Хардов указывал на темнеющий в тумане с правой стороны пологий склон. — На топографических картах оно обозначено как высота 408. Мы же зовём его Лысый дозор. Там даже есть смотровая мачта. Обычно макушку раздувает. Можно выяснить время и ещё много чего.

— Хардов, — позвала Ева, — это курган?

— Смотря что понимать под курганом. — Гид задумчиво почесал покрытый щетиной подбородок. — Это часть естественного рельефа, и она нам поможет. Надеюсь, на канале всё ещё утро. Идёмте, наверху немного отдохнём и перекусим. Очень надеюсь, это можно будет считать завтраком.

— А у меня осталось полдюжины яблок. — Ева вглядывалась в пологий подъём, который становился всё более различимым. — От Сестры. Удивительно, как она их сохраняет, будто только с дерева. Витамины. Я думала, что нигде не умеют сохранять яблоки лучше, чем наши хозяйки в дубнинских подвалах.

«Нашла чему удивляться, — мелькнуло в голове у Фёдора. — Могла бы быть и повнимательней. Хардов говорил, что время там течёт по-другому. И вообще. А в Дубне яблоки сохраняют трудом и без всяких фокусов».

— Как вы думаете, отчего у неё яблоки такие свежие? — не унималась Ева.

— Не могу сказать, — ответил гид.

«Занятный ответ, — решил Фёдор. — Ведь „не могу“ — это может быть даже больше „не хочу“, чем „не знаю“».

Только сейчас до юноши дошло, что Хардов, так же как и он, вовсе не разделяет беззаботного настроя Евы. И на самом деле гид очень осторожен. Во всём, даже в ответах. И хоть гнетущая глухая тяжесть, что давила в заболоченных местах и на подступах к подъёму, вроде бы уменьшилась, Фёдор мечтал побыстрее выбраться из этих мест и оказаться на канале. Единственное, что приятно удивило, — это лёгкий ветерок, что стал ощущаться по мере подъёма. Воздух пришёл в движение, и возможно, верх кургана действительно раздует.

«Как интересно, — подумал Фёдор. — А на канале ветра нет совсем».

5

Хардов спрыгнул с нижней ступеньки дозорной мачты, и на лице его читалось рассеянное удивление. Прежде Фёдору ни разу не приходилось видеть у гида такого выражения, которое даже можно было бы принять за озадаченность.

— Это многое меняет, — задумчиво произнёс Хардов.

На высоте 408 их ждал первый крупный сюрприз. Прямо в макушку Лысого дозора оказалась вбита толстая деревянная мачта с перекладинами лестницы. Верх оборудовали похожей на корзинку площадкой, которую Хардов назвал марсом, и сейчас гид с неё слезал.

— Что, уже больше не утро? — улыбнулась Ева.

— Утро, — Хардов кивнул. — Вопрос в том, какого дня.

— В смысле?

Гид вздохнул и как-то странно повёл плечом:

— Когда мы вышли из Дубны несколько дней назад, луна стояла в третьей четверти.

— Ну да, я помню.

Хардов указал на дозорную мачту.

— Сейчас на небе лишь тоненький серпик.

— Я думала, вы определяете время по солнцу, — выказала лёгкое удивление Ева. Потом её взгляд застыл, а голос зазвучал глухо: — Как такое возможно?

— Вы сейчас видели месяц? — начал было Фёдор тоном всезнайки. — Такое бывает. Я тоже иногда утром…

И осёкся. Захлопал глазами, уставившись на гида:

— …утром…

Перевёл взгляд на Еву. Снова на гида.

— Что вы хотите сказать? — изумлённо выдавил Фёдор. И опять посмотрел на девушку, словно в поисках поддержки.

— Понял наконец? — усмехнулась Ева. — М-мда… Прошёл почти месяц. Или больше?

— Около того, — подтвердил Хардов. — Сейчас на канале утро. Где-то конца первой декады июня.

Повисло молчание. На жужжание шмеля никто не обратил внимания. Кроме Фёдора. Юноша вдруг попытался отогнать его взмахом руки и почему-то сказал:

— А у меня в июне день рождения. — Шмель не собирался ретироваться, и юноша махнул на него ещё раз. — Теперь я, наверно, пролетел. — Фёдор посмотрел на своих спутников и смущённо кашлянул. — Извините.