Казна Херсонесского кургана - Сергей Белан

Последующие события развивались стремительно: прямо в части его берут под арест, недолгое следствие, суд — три года… Три года за то, что уже в недалеком будущем станет всячески поощряться обществом — за предпринимательство.

Излишне рассуждать, что это были за годы — неволя есть неволя — подточит любой организм, сомнет любой характер, и после отсидки он вышел совершенно другим — не цветущим молодым человеком, а уставшим и надломленным мужиком. Возвращение на круги своя было тернистым, болезненным и состояться, конечно, не могло, он покатился под откос — запил крепко, по-черному. Непомерные возлияния так быстро разрушали уже подорванное здоровье и психику, что вскоре он встал перед выбором: либо резко притормозить, либо деградация личности примет необратимые последствия.

Совсем пить он не бросил, но усилием воли заставил себя ограничить принимаемые дозы. Завязать с «зеленым змием» напрочь он не мог, да и не хотел, водка хоть как-то скрашивала тусклость бытия. Но со временем он все же оправился, не утратив деловой хватки, сумел сколотить небольшой кооператив. Стряхнув с себя пепел хандры, он заодно разрешил финансовые проблемы и жил без опаски за завтрашний день.

А вот личная жизнь его так и не складывалась, разменяв четвертый десяток, он оставался закоренелым холостяком. Находясь в заключении, он страстно жаждал справедливого возмездия, но выйдя на волю, передумал. Почувствовав, что все прошло, перемололось, он не стал разыскивать Ольгу, устраивать разборы, а, махнув на все рукой, проклял и простил. Только однажды, спустя несколько лет, издали он увидел ее в центральном универмаге с каким-то мужчиной. Ни один мускул не дрогнул на его лице, сердце продолжало биться спокойно и ровно. Лишь тогда, в ту минуту, он окончательно убедился, что от былого чувства у него не осталось и следа, и ему стало легко и грустно. Да, женщины, разумеется, присутствовали в его жизни, но сердце его впредь было наглухо заковано в стальные латы, Ко всем к ним без исключения он относился с нескрываемым предубеждением — он им больше не доверял. Он верил только в себя да еще в идею, которая с некоторых пор всецело его поглотила. Идея эта стала смыслом его жизни, он вынашивал ее в голове с трепетной нежностью. Идея эта при успешной ее реализации помогла бы ему наверстать все упущенное за бездарно утраченные годы и сделала бы его бриллиантовым мальчиком. Да-да, бриллиантовым мальчиком! Он сам для себя придумал этот пышный титул, он желал так величаться в кругу друзей и знакомых и, собственно ради этого он здесь. Здесь… в этом зале…

Джексон словно очнулся от оцепенения и поймал себя на мысли, что он долгое время стоит у одного и того же стенда. Этот экспонат представлял схематический разрез земли, разные исторические слои которой были окрашены в разные цвета. Его рассеянный взгляд блуждал по этому слоеному пирогу сверху вниз и обратно, и вдруг смутная догадка зашевелилась в его мозгу. Он стал пристальней вглядываться в схему, внезапно возникшая мысль интенсивно шлифовалась в сознании и вот-вот должна была обратиться в законченный вывод. От напряжения у него даже застучало в висках, и тут чей-то громкий разговор за спиной совершенно сбил его с мысли. Пожилая женщина-экскурсовод привела в зал группу туристов и что-то увлеченно им поясняла. Досадуя на нарушенное одиночество, он еще раз скользнул взглядом по схеме, напоследок фиксируя в памяти какие-то детали, и пошел прочь. Выйдя из музея, он побрел по тенистой каштановой аллее, пытаясь сосредоточиться и вернуться к прерванным размышлениям. Из этого отрешенного состояния его вывело столкновение со спиной мужчины, одетого в рабочий комбинезон.

— У вас что, глаза на затылке? — возмущенно воскликнул тот, оборачиваясь.

— Очень извиняюсь, оч… — успел ответить Джексон и застыл с отвисшей челюстью.

Перед ним также с открытым ртом и вытаращенными от изумления глазами стоял не кто иной, как Верховцев.

— Вот так встреча, — каким-то не своим голосом выдавил он.

— Да уж… — озабоченно буркнул Джексон, приходя в себя. — А это что за маскарад? Или, может, в стиле перестройки: помощь милиции народному хозяйству? Читал я как-то в «Известиях» — КГБ на уборке картофеля, маразм полнейший, но все в духе времени.

Верховцев, наконец, вышел из состояния столбняка:

— Женя, как ты попал в этот город и что ты здесь делаешь?

— Ради бога, Олег, не пялься ты на меня оловянными глазами. Да, это я и от этого факта никуда не деться. А занимаюсь я здесь тем, о чем говорил тебе в «Ростоке», ни больше, ни меньше. Так что можешь успокоиться — к твоему пребыванию тут я никакого касательства не имею.

— Ну, здравствуй, что ли, — спохватился Верховцев и, смущенно улыбаясь, протянул ему руку. — Да, сюрприз, во сне такое не приснится.

— То-то, с этого надо было и начинать, — сказал Джексон, отвечая пожатием. — Я давно говорил, что Рига — город маленький, а выходит, и шарик наш невелик, тесен, если на нем даже два человека никак не разминутся.

— Не говори, — согласился Верховцев, — чтоб за тридевять земель, и вот так, лоб-в-лоб…

— Действительно, фантастика, но если честно — я не в восторге. И не потому, что я не рад тебя видеть, просто мне не нравятся такие тусовки милиции со всех концов Союза, да еще в такой амуниции. Или может, тебя обокрали?

— Понимаешь, — начал было Верховцев и замялся.

— Ладно, о делах лучше поговорить за кружкой пива. Не против?

— Нет, Жень, не могу, вот-вот за мной должны заехать. Я дам тебе телефончик, я живу в гостинице, ты звони, может, и выкроим время разрядиться. Но сегодня не смогу — буду занят допоздна.

Верховцев назвал номер.

— Запомнишь.

— Уже запомнил, позвоню. Это за тобой?

Он указал взглядом на подъезжавшую машину с желтым фургоном и красной полосой посередине. На полосе была надпись — «Аварийная».

— Ага, — подтвердил Верховцев. — А как ты догадался?

— Ну, это совсем просто, — рассмеялся Джексон. — Если б ты, к примеру, был в белом халате с акушерским саквояжем, то за тобой бы прикатила «скорая помощь».

— Понял. А теперь бегу, звони.

Верховцев в несколько прыжков перескочил через газон и взобрался через заднюю дверь в притормозивший фургон. Джексон, не оборачиваясь, пошел своей дорогой.

Своих компаньонов, распаренных до румяности, он нашел в парке напротив бани. Профессионалы-кладокопатели остывали. Рядом с ними на скамейке была початая трехлитровая банка с пивом. Судя по обглоданным рыбным костям, друзья давно заждались шефа и банка наполнялась уже не первый раз. Джексон возник перед ними неожиданно, точно Люцифер из преисподней.

— Что, мои ненаглядные, балдеем?

— Спрашиваешь. Нам здесь нравится, — блаженно закатывая глаза, ответил Боб.

Джексон присел рядом на корточки, взял банку и сделал пару больших глотков.

— Хотите, что ль, здесь попросить политического убежища? Советую это лучше делать в валютном магазине. И вообще, хорош тут рассиживаться, ноги в руки и ближе к морю!

— А что мы там потеряли? — лениво потянулся Мироныч.

— Да вы начисто лишены романтики; а белокрылые чайки, а легкий бриз в грудь? Кстати там, в районе Артбухты, находится очень приличный ресторан «Бригантина». Вместо того чтобы прогонять это мочегонное через организм, лучше под хороший кусок мяса опрокинуть водчонки. Между прочим, господа, я совершил удачную сделку, монеты проданы за десять штук.

— О! — разом оживились друзья.

— Не «о», а подъем, и вперед с победной песней. Сегодня мы можем позволить себе кутнуть на полную катушку.

…По приморскому бульвару они дошли до Артиллерийской бухты, над которой гордо возвышался объект их интереса, ресторан «Бригантина». У дверей заведения уныло дежурил пожилой швейцар в ливрее с золотыми галунами, по-видимому, морской волк в отставке.

— Привет, Прокопыч! — подойдя, приветствовал его Джексон. — Как служба?

Лицо Прокопыча разгладилось в улыбке.

— А, Евгений, здравствуй, заходи… А служба, какая служба, душно, штиль… Вот последнюю неделю служили так служили. «Бригантину» аж качало, как в шторм при боковой волне, да ты и сам видел…

— А шеф здесь свой человек, — прошептал Мироныч на ухо Бобу, — видать, бывал неоднократно.

— Ну и что, на то он и шеф, — невозмутимо ответил Боб. — Он нас взял в долю не для того, чтобы копать самому.

— А что сегодня за публика? — поинтересовался Джексон, аккуратно, с присущим ему изяществом, закладывая чаевые в нагрудный карман стража.

Тот, удовлетворенный, заученным жестом пригладил роскошные усы:

— Четыре десятка бесхозных баб, да десятка два завсегдатаев, в основном отставнички, вроде меня, кому в этой жизни и остались разве что воспоминания. Ты что, сегодня не один?

— Да, сегодня день особый — я с друзьями.