Сокровища Валькирии. Хранитель Силы - Сергей Алексеев

Его втолкнули в двери, Пронский включил фонарик. В передней стоял рослый унтер-офицер в расстегнутом мундире и с пистолетом в руке.

— Сдать оружие! — приказал капитан и в тот же миг вытащил «вальтер» из его ватной руки.

— Это мой сын! — с гордостью сообщил человек и положил собаку на пол. — Немедленно покажи документы офицерам! Я сейчас предъявлю свои… Если так будут стрелять все время, наш дом развалится.

Пока Пронский рассматривал документы сына, из дверей появился папаша в мундире пехотного майора.

— Ваш сын — дезертир!

— О нет, господин капитан. Он приехал после ранения… А я инвалид войны! — доложил. — Имею Железный Крест…

— Только сейчас с крыши вашего дома подавали сигналы русским самолетам, — отчеканил капитан. — Кто еще здесь живет?

— Только мы с сыном! Готовимся к эвакуации…

— Вы арестованы!

— Это недоразумение, господин капитан! — забормотал старший, однако покорно двинулся на выход. — С нашей крыши не могли подавать сигналы… Впрочем, да, следовало бы во время налета спускаться не в подвал, а охранять дом… Эрнст, ты не видел посторонних на нашей усадьбе?

— Куда вы нас ведете? — спросил тот, когда уже спустились к реке и Сыромятнов растворил калитку. — Нет. Нет! Я верен… Я не дезертир! Готов умереть!.. Хайль Гитлер!

— Умри! — Пронский выстрелил в лоб и толкнул его стволом в светлый проем калитки.

Мгновением позже в ту же рассвеченную кипящую воду полетел и майор с Железным Крестом. Старшина оттолкнул его ноги и закрыл калитку. Наконец-то бомбардировщики дотянули до целей и начали разгружаться: над городом вспыхнуло зарево, и сплошные разрывы слились в протяжный, вселенский гул.

— В Москве был, когда бомбили, — по-русски сказал Сыромятнов. — И думал, вот бы побывать в Берлине…

— Соболь сказал, ты владеешь немецким в совершенстве… В чем дело? — Пронский нашел сухое место и сел под яблоней.

— Ненавижу этот собачий язык, — признался старшина. — А сейчас… такое время… Нельзя держать в сердце ненависть. Чтобы не уподобиться… Только любовь.

— Страстная неделя?

Он слегка воспрял, однако лицо было бледным в отблесках зенитного огня.

— В этом году интересно, совпадают Пасхи, наша и католическая. Мне кажется, это знак.

— Придется тебе, Сыромятнов, взять себя в руки, забыть некоторые убеждения. Ты на операции, а не на воскресной службе. Нельзя расслабляться и благодушествовать. Последнее предупреждение. Ты как старик, честное слово… Кстати, а сколько тебе?

— Возраст Иисуса Христа, тридцать три исполнилось… Соболь сказал, вы меня вернули потому что я — верующий.

— Да, поэтому…

— А зачем вам религиозный человек? Лучше партийцев взять…

— Чтоб молился за нас, — увернулся от ответа Пронский.

— Нет, вам потребовался человек с духовным опытом. Я чувствую… Может, потому что вы — князь?.. Кстати, первый раз в жизни вот так, с князем разговариваю…

Пронский отвернулся.

— Скажи-ка мне, братец… От кого это ты услышал?

— Мне нельзя носить камня за пазухой, сразу хотел признаться, как вернули в группу, — старшина поднял глаза и уж больше не опускал взгляда. — Я вообще не привык что-то скрывать, особенно когда с человеком за линию фронта идешь. Ничего бы, да ведь камень этот давит и трет… Перед тем, как меня в группу отправить, «смершовец» вызвал, подполковник… Не наш он, может, видели в штабе дивизии, шнобель такой, чтоб вынюхивать… и всем интеллигентно улыбается?

— Не видел…

— Сволочную роль отвел мне. Для вашего княжеского уха и вовсе подлая. Задание дал сексотить за вами. Мол, потом доложишь подробно в письменной форме, куда ходили, что делали, как себя вели… Дескать, по той причине, что не наш вы человек по социальному происхождению, и принадлежите к известному княжескому роду…

— Фамилию назвал?

— Нет, не назвал… Но, говорит, ты, Сыромятнов, человек верующий, а значит, справедливый и честный. Вообще не понимает, что такое вера.

— И ты согласился присматривать за мной?

— А куда бы я делся, товарищ капитан? Это же не первый раз… Наш смершовец заставлял меня за Остапенкой сексотить, он родом с Западной Украины. Я такого сочинил — сразу орден дали. А так все не давали, все наградные документы терялись…

— Но это ведь нехорошо — обманывать? Ты же дьяконом был!

— А хорошо человека втаптывать? Мужественного и смелого человека?

— Соболю доложил о встрече со СМЕРШем?

— Зачем? Я сам разберусь…

Пронский послушал бомбовый гул над Берлином.

— Незавидная у тебя роль, старшина…

— Посмотрел, как вы их в лоб бьете, сразу понял, «смершовец» не наврал, князь вы. Княжеское у вас хладнокровие, — он присел на корточки под деревом. — Товарищ капитан, а если откровенность за откровенность… Мы что по Берлину-то рыскаем?.. Знаете, я не привык втемную, без четко поставленной задачи. Давайте уж так: я от камня освободился, и вы бы тоже… Зачем, например, лодку тут спрятали? Поплывем куда, что ли?..

6

Вернувшись домой, Хортов отключил телефоны и сел писать продолжение статьи. Он даже о браслете забыл, который перетянул левую руку, и чтобы она не отекала, приходилось постоянно шевелить кистью и восстанавливать приток крови. Коварный цыганский подарок от души стал своеобразным навязчивым знаком-воспоминанием: стоило забыть на десять минут, как рука становилась деревянной. Браслет не давал покоя и ночью, и Андрей очень быстро приучился массировать ее, не просыпаясь. Тут же он или слегка растянулся, или ток крови был настолько сильным, что пробивался через пережатые сосуды.

Хортову казалось, фактов для второй статьи достаточно — чего стоит судьба старца Гедеона! А спецоперация полковника Пронского! Садясь за компьютер — последний подарок законной жены, — он уже предчувствовал, что дело вторым материалом не закончится — будут еще третья, четвертая серии, поскольку непременно объявятся новые, связанные с темой люди.

Вечером он не выдержал, ушел к своей «ракушке» и позвонил по мобильнику Кужелеву на дачу.

— Ты с адвокатом не встречался? — сразу же спросил тот.

— Нет, перенесли встречу на завтра, — Хортов сдерживался. — Боюсь, как бы не пришлось еще разок отложить.

— Надо с ним встречаться, не откладывай. И не выключай телефон.

— Я сегодня встретился со старцем Гедеоном. Не слышал о таком?

— А чем он знаменит?

— Тем, что принимал участие в специальной операции полковника Пронского в апреле сорок пятого. Организовывал и руководил сам Георгий Жуков.

— Оба! — вырвалось у Кужелева, и это означало его редкую, особую заинтересованность. — На диктофон записывал?