Обман Зельба - Бернхард Шлинк

После того как мы поговорили о террористическом акте 6 января в Фирнхайме и офицер не выразил несогласия с нашими инициативами, я счел нашу миссию выполненной. Пешкалек, в свою очередь, наклонился ко мне, взялся за ножку моего стула, резко дернул ее, и я с грохотом рухнул на пол, ударившись головой и локтем. Локоть ужасно болел. Голова гудела. Несколько секунд я оставался в лежачем положении.

Офицер тут же подскочил ко мне, помог мне сначала сесть, потом встать на колени и, наконец, усесться на стул, который он же и поднял. Пешкалек издавал сочувственно-сострадательные междометия. Его счастье, что он не пытался мне помочь, иначе я сбил бы его с ног, задушил, разорвал на куски и выбросил в окно на съедение воронам.

Но он совсем меня не боялся. Он подхватил меня под левую руку, а офицеру велел поддержать меня справа. Они помогли мне добраться до двери и спуститься вниз. Пешкалек все это время говорил, не закрывая рта. Внизу ждал джип. Они усадили меня на заднее сиденье и сели по бокам. Когда Пешкалек уже у ворот помогал мне вылезти из джипа, я изловчился и двинул ему здоровым локтем в солнечное сплетение. У него на несколько секунд перехватило дыхание, но после паузы он опять затараторил по-английски, заговаривая зубы офицеру.

Пришло такси. Офицер was sorry,[60] Пешкалек was sorry, я was sorry.

— But we must make us on the socks.[61]

Офицер опять странно посмотрел на меня. Солдат в белой каске и с белым ремнем подержал нам дверцу машины, мы сели, и он захлопнул ее. Я опустил стекло, чтобы произнести последние прощальные слова. Но офицер и солдат уже отвернулись.

— That happens if you have an army with nothing to do.[62]

Если я правильно расслышал слова офицера, наш визит произвел на него не самое благоприятное впечатление.

15

Черным по белому

— Вы что, спятили?..

— Тихо!.. — прошипел он. — Пожалуйста, подождите!

Он велел таксисту ехать к вокзалу. По дороге он поторапливал водителя, объясняя, что нам нужно успеть на поезд, который отправляется в 12.11, расспрашивал его о том о сем — о СЕЛе[63] и Би-би-си, когда в Мангейме появились трамваи, что играют в Национальном театре, есть ли сейчас вода в водонапорной башне, — вставил где-то между прочим, что мы раньше не бывали в Мангейме и что нам непременно нужно вовремя вернуться в Бонн. На мой вкус, все это было слишком явным переигрыванием, я испытывал чувство мучительной неловкости. Подперев гудящий череп ладонью, я смотрел в окно, сам себе внушая надежду на то, что, может быть, водитель и не узнает меня, если я когда-нибудь опять окажусь его клиентом.

Мы вошли в холл вокзала через главный вход и вышли через левый боковой выход.

— Снимите пиджак, от стоянки такси видна Хайнрих-фон-Штефан-штрассе.

Я покорно выполнил и это требование. Когда мы наконец покинули предполагаемое поле зрения таксиста, Пешкалек окончательно спятил.

— Ура!! — вскричал он. — Ура!! Победа!

Он бросил пиджак на землю и торжествующе вскинул вверх руку с канцелярской папкой. В суматохе, поднявшейся после моего падения со стула, он схватил ее с письменного стола и спрятал под полой кителя. Он потряс меня за локти:

— Зельб! Ну что вы так смотрите? Вы были неподражаемы! Мы оба были великолепны! Вот она, папочка! Теперь никто не скажет: «Ничего там не было»!

Я высвободил руки.

— Вы еще даже не знаете, что там написано.

— Верно, пошли посмотрим, что там. Сейчас закатим шикарный обед. Нам есть что праздновать, и я у вас в долгу. Понимаете, я сначала хотел вас предупредить, но вы бы напряглись в ожидании падения и тогда уж точно серьезно пострадали. Да и выглядело бы это все уже не так убедительно.

Но у меня не было охоты обедать с ним. Я предложил сделать ксерокопию в ближайшем копировальном центре. Ему это не очень понравилось, он помялся, но отказать не смог. Когда я получил свою копию, мы довольно холодно расстались.

Я пошел домой и принял две таблетки аспирина. Турбо где-то шлялся по крышам. В холодильнике были яйца, шварцвальдская ветчина, тунец, сливки и масло, в ящике для овощей лежала пачка листового шпината. Я приготовил соус бернез, разогрел шпинат, пошировал два яйца и обжарил ветчину. Тунца я положил в воду. Турбо, конечно, с удовольствием ест его и холодным, но это вредно. Я накрыл стол на балконе.

За кофе я разложил американские бумаги и вооружился словарем. Когда был поврежден забор, охранников подняли по тревоге. Из-за тумана они не сразу обнаружили дыру в заборе. Туман затруднял и систематическое прочесывание территории. В какой-то момент им показалось, что они обнаружили диверсантов. Они окликнули их, потом открыли стрельбу — все в строгом соответствии с инструкцией 937 LC 01/02. Потом раздался первый взрыв, а когда они прибежали на место взрыва, — второй. При этом погибли один диверсант и один охранник. Еще один диверсант был ранен, и его удалось задержать. Второй взрыв вызвал возгорание chemicals.[64] Охранники вызвали fire brigade и ambulance.[65] И те и другие прибыли мгновенно. Пожар был потушен за несколько минут. Выброса токсических веществ не было; тут автор донесения ссылался на report[66] 1223.91 СНЕМ 07 и 7236.90 MED 08. На report 1223.91 СНЕМ 07 он ссылался и в связи с рекомендациями по дальнейшему хранению chemicals. Приказа о привлечении немецкой полиции, оказавшейся у ворот объекта, и других местных служб не было. Прилагался краткий отчет fire brigade. В донесении пожарные и охранники значились «подразделениями», оба погибших и задержанный назывались по именам и фамилиям: Рей Сакс, Гизелер Бергер и Бертрам Монхофф. В конце стояли подписи командиров соответствующих подразделений.

Теперь у меня все это было черным по белому. Я представил себе Пешкалека, чертыхающегося и уже ломающего себе голову, как раздобыть report 1223.91 СНЕМ 07 и 7236.90 MED 08. Проникнуть на объект в составе бригады уборщиков? В облачении американского полевого священника? У меня, во всяком случае, не было ни малейшего желания развлекать американских парней из химического и медицинского подразделений под видом Дональда и Дейзи.[67]

16

Мёнх, Эйгер и Юнгфрау[68]

У Вальдорфской развязки я понял, что прозевал нужный мне съезд. Доехав до следующего, я съехал с автострады и долго колесил по незнакомым деревням. Наконец я добрался до психиатрической больницы и въехал по извилистой дорожке наверх, к главному корпусу, который встретил меня во всей своей красе: леса были убраны, здание выкрашено в желтый цвет.

В кабинете Эберляйна теперь обосновался временный заведующий из Штутгарта.

— Все, что я могу сказать, я скажу полиции и прокурору. — Он даже не пытался скрыть, что мое присутствие нежелательно.

— А когда вернется профессор Эберляйн?

— Я не знаю, когда он вернется и вернется ли вообще. У вас есть его адрес? Дильсберг, Унтере-штрассе. Номер дома вам даст мой секретарь.

На этом аудиенция была окончена. Он даже не предложил мне сесть, я стоял перед его столом, как ефрейтор перед офицером. Когда я направился к двери, он по переговорному устройству велел секретарше дать мне одну из оставшихся визитных карточек Эберляйна. Не успел я переступить порог его кабинета, как она уже стояла по стойке смирно с маленьким конвертом в руке. А привратник, судя по всему, должен был отдать мне честь. Но он читал газету и лишь на секунду поднял глаза.

Я не стал звонить Эберляйну, я сразу же поехал в гору, на Дильсберг, поставил машину перед городскими воротами и отыскал его дом на Унтере-штрассе. К двери была прозрачным скотчем прикреплена записка: «Я в «Бельведере». Э».

В «Бельведере» он сидел на террасе.

— Это вы?.. Детектив?

— Я знаю, вы ждали кого-то другого. Записка на двери вряд ли была предназначена мне. Но может, вы все-таки позволите мне присесть?

— Прошу. — Он, не вставая, обозначил легкий поклон. — Взгляните! — Он указал на юг.

Там Дильсберг мягко переходит в холмы Малого Оденвальдского леса. Вид был прекрасный, маленький отель, на террасе которого мы сидели, по праву носил свое гордое имя.

— Нет, смотрите выше.

— Это… неужели это?..

— Да, это Альпы. Мёнх, Эйгер, Юнгфрау, Монблан — названий других вершин я не знаю. В году бывает лишь несколько дней, когда они видны; какой-нибудь метеоролог, наверное, мог бы объяснить причину. Я живу здесь уже шесть лет, а вижу их второй раз.

Небо над горизонтом было густо-синее. Там, где оно начинало светлеть, кто-то тоненькой белой кистью нарисовал цепь горных вершин. Справа и слева они терялись в дымке. А над ними раскинулся прозрачный купол летнего неба, обычного рейнского неба, хранящего тайну этого чуда, перед которым оно ненадолго приоткрыло занавес на южном склоне Дильберга.