Игры и люди - Роже Кайуа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
IX. Современные проявления
Поскольку mimicry и іlinх поистине являются постоянными соблазнами для человека, то их невозможно легко устранить из общественной жизни, чтобы они оставались в ней лишь в качестве детских забав и отклоняющегося поведения. Как бы тщательно ни лишать доверия их власть, как бы ни делать редким их применение, как бы ни приручать и ни нейтрализовывать их последствия, маска и одержимость все же отвечают настолько опасным инстинктам, что им приходится давать кое-какое удовлетворение, пусть и ограниченнобезвредное, зато широковещательное и как минимум приоткрывающее дверь к двусмысленным удовольствиям тайны и трепета, паники, отупения и неистовства.
При этом дают свободу диким, взрывчатым энергиям, готовым внезапно дойти до опасного пароксизма. Однако главная их сила возникает при их союзе; и чтобы легче укрощать эти энергии, лучше всего разделять их силы и не давать им действовать согласно. Симуляция и головокружение, маска и экстаз постоянно связывались воедино в мире утробно-галлюцинаторных переживаний, и он долго держался на их совместном действии. Ныне же они проявляются лишь по отдельности, обедненными и обособленными, в мире, который их отвергает и, собственно, процветает лишь постольку, поскольку умеет сдерживать или обманывать заключенную в них неистовую силу.
Действительно, в обществе, избавленном от колдовской власти пары mimicry-ilinx, маска закономерно утрачивает свою способность к метаморфозе. Носящий ее больше не чувствует себя воплощающим какие-то чудовищные силы, облеченным их нечеловеческим лицом. Те, кого он пугает, тоже не обманываются этим неузнаваемым привидением. Сама маска изменила свой вид, а в значительной мере и назначение. Действительно, она получает новую, сугубо утилитарную роль. Когда она служит орудием маскировки для злоумышленника, стремящегося скрыть свое лицо, то она уже не являет зрителям чье-то чужое присутствие – она прикрывает личность своего носителя. Да и зачем тут маска? Достаточно надвинуть на лицо шарф. Маска – это скорее приспособление, которым пользуются, чтобы изолировать дыхательные пути во вредной среде, или же чтобы снабжать легкие необходимым кислородом. Оба эти случая очень далеки от древней функции масок.
Маска и униформа
По верному замечанию Жоржа Бюро, современное общество знает, по сути, лишь два пережитка колдовских масок: бальная полумаска и гротескные маски на карнавале. Первая из них, сведенная к минимуму, элегантная и как бы абстрактная, долгое время была принадлежностью эротических праздников и конспирации. Она царила на двусмысленных играх чувственности и при тайных заговорах против власти. Она была символом интриги – любовной и политической[70]. Она вызывает беспокойство и легкий трепет. Одновременно она обеспечивает анонимность, укрывает и освобождает. На бале-маскараде сходятся и танцуют не просто двое незнакомцев – это два человека, демонстрирующих знак тайны и уже связанных молчаливым обещанием хранить секрет. Маска очевидным образом избавляет их от гнета общественных ограничений. Показательно, что в мире, где половые отношения являются предметом многочисленных запретов, полумаска-«волк», названная по имени хищного, живущего по инстинкту зверя, традиционно выступает как средство и почти открыто заявляемое намерение не считаться с ними.
Все приключение развертывается как некая игра – согласно каким-то заранее установленным конвенциям, в особой атмосфере и во временных рамках, которые отделяют ее от обычной жизни и в принципе позволяют оставаться без последствий для нее.
Карнавал по своему происхождению представляет собой взрыв вольности, который еще больше бала-маскарада требует переодевания и зиждется на производимой им свободе. Огромные, нелепые, грубо раскрашенные картонные маски – это то же самое в народном быту, что бальные полумаски в быту светском. Здесь речь идет не о галантных приключениях, не об интригах, завязывающихся и развязывающихся по тщательно разработанным правилам словесного поединка, где партнеры поочередно атакуют или уклоняются от атаки. Здесь царят грубые шутки, толкотня, вызывающий хохот, расхристанность, шутовские выходки, постоянные призывы к шуму и гаму, к обжорству, к неумеренности в речах, крике, движении. Маски ненадолго берут реванш над благопристойной сдержанностью, которую приходится соблюдать остальное время года. Они подступают к прохожим, притворно пугая их. Те, вступая в игру, притворно пугаются или же, наоборот, притворяются неустрашимыми. Если они начинают сердиться, это дисквалифицирует их – они отказываются играть, не понимая, что сейчас социальные конвенции заменены другими, направленными именно на посрамление старых. В рамках определенного времени и пространства карнавал дает выход неумеренности, буйству, цинизму и инстинктивной жадности. Но одновременно он направляет их на путь бесцельной, пустой и ликующей суеты, он предлагает им вести шутовскую игру, по точному выражению Ж. Бюро, хотя тот и не имел ввиду игры. Он не ошибается. Эта предельно упадочная форма сакральной mimicry есть не что иное, как игра. Собственно, в ней содержится большинство признаков игры. Просто она находится ближе к paidia, чем к ludus'y, сближается с анархической импровизацией, хаосом и жестикуляцией, с чистой тратой энергии.
Да и этого, как видно, уже слишком много. Даже на такое возбуждение скоро налагают порядок и меру, и все заканчивается праздничными процессиями, забрасыванием друг друга цветами, конкурсами ряженых. С другой стороны, власти прекрасно видят, что маска – это непосредственный источник разнузданности, и они просто запрещают носить ее в тех случаях, когда общее неистовство, как в Рио-де-Жанейро, грозит на двенадцать дней подряд принять масштабы, вообще не совместимые с нормальной деятельностью государственных структур.
На место маски из обществ, практиковавших головокружение, в цивилизованном обществе приходит униформа. Она представляет собой почти точную противоположность маски. Во всяком случае, она знак власти, основанной на диаметрально противоположных принципах. Задачей маски было скрывать и устрашать. Ею знаменовалось вторжение какой-то опасной и своевольной, периодически действующей неимоверной силы, которая возникает, чтобы вызывать почтительный страх у массы профанов и карать их за неосторожные и греховные поступки. Униформа – это тоже маскарадный костюм, но только официальный, постоянный, уставной, а главное, оставляющий открытым лицо. Она делает индивида представителем беспристрастно-незыблемого правила, а не добычей заразительно-бредового неистовства. Укрывшись за маской, искаженное лицо одержимого может безнаказанно корчиться и гримасничать, тогда как чиновник в униформе должен следить, чтобы на его открытом лице можно было прочесть лишь то, что он – разумный и хладнокровный человек, облеченный властью только применять
