Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

— Всё в порядке? — уточняю я.

— Я был здесь единожды, — отвечает Боунс. — В другой комнате, той, что с камином.

— Гостиная, — киваю я. — Зачем вы приходили, если не секрет?

— Моя сводная сестра была добровольцем, и мне иногда было дозволено навещать её, — Боунс улыбается. Его рука скользит по жилету к нагрудному карману рубашки. Там явно что-то лежит, но Боунс не достаёт это на всесеобщее обозрение. Должно быть, что-то, что связывает его со своей сестрой.

Серебряный кулон на шее прожигает мою кожу. Я хотела снять его, но не смогла, и теперь он камнем тянет меня к полу.

— Где она сейчас? — интересуюсь я.

— Почила.

— Ох. Я не… не знала. Мне очень жаль.

— Спасибо, — кивает Боунс. Быстро оглядывает помещение. Его взгляд останавливается на двух точках: на Ване и Нине. В нашем разговоре я называла Ваню по имени, и Боунс знает, что спасти ему необходимо парня. Именно на него он и указывает: — Он?

— Да.

— Ужасно выглядит.

Откровенность Боунса можно понять. На Ване не осталось живого места. Он похож на плохо сделанный макет человека для тренировки по хирургии. Боунс подходит к койке, берёт карточку пациента, которую за прошедшее время Сергей успел наполнить новыми данными. Вид, с которым оборотень вчитывается в круглый почерк куратора миротворцев, наводит на мысли о том, что он не так прост, каким кажется, облачая себя в старую фланель, джинсы с высоким поясом на толстом кожаном ремне, жилет с многочисленными карманами и бейсболку с символикой какой-то спортивной команды.

— Как, ты говоришь, он до сих пор жив? — спрашивает Боунс, не глядя на меня.

— Помог член Совета.

— Член Совета? — брови Боунса ползут вверх. — Этот парень настолько важен штабу?

— Нет, — я качаю головой. — Важен мне. А я важна его временному спасителю.

Боунс откладывает карточку обратно на прикроватную тумбу. Взгляд, которым он одаривает меня в следующую секунду, нельзя назвать изучающим или заинтересованным. Это настоящий сканер, забирающийся под кожу и нервные окончания; чёрные зрачки то сужаются, то расширяются, давая больше или меньше места оранжевому сиянию. Непроизвольно, я дёргаю плечами.

— Тебе говорили, что ты очень похожа на Дмитрия? — спрашивает Боунс.

— Было пару раз, — подтверждаю я.

— Считается, что девочки, похожие на отцов, проживают счастливую жизнь.

— Смею категорически не согласиться.

Боунс ухмыляется. Распахивается дверь, к нам присоединяется Бен, который сообщает, что сделал кое-что, за что его, скорее всего, пожизненно будут отправлять на дежурства, но, по крайней мере, теперь нас не должны потревожить.

Я не могу быть благодарна ему ещё больше, чем есть сейчас.

Время словно замедляется. До самого конца, до момента, когда Боунс наклоняется достаточно низко к Ваниной сонной артерии, я не свожу с него взгляд. Стоит только рту мужчины открыться, обнажив клыки, я резко разворачиваюсь на пятках и прячу горящее лицо в ладонях.

Правильно ли я поступаю?

— Эй, — обеспокоенно произносит голос над моим ухом.

Пропахшие табаком руки обнимают меня за плечи. Я убираю ладони и прижимаюсь лбом к груди Бена. Впервые за все время запах сигарет действует на меня не раздражающе, а успокаивающе. Мне становится легче, но лишь на короткие мгновенья, пока я не слышу шуршание простыней позади себя. Бен объятий не размыкает, но позволяет мне развернуться. Боунс стоит ровно, глядит на лежащего перед ним Ваню внимательно, изучающе. Раны, включая и укус на шее, затягиваются на глазах. Ванина голова снова приобретает правильные очертания, а не форму расплющенного персика; череп срастается. Синяки и ссадины, маленькие и большие, растворяются на бледной молочного цвета коже.

— Это хорошо? — спрашиваю я, как мне сначала кажется, в собственной голове.

Но Боунс поднимает на меня свой взгляд и отвечает:

— Да. Он обращается. Химические процессы в клетках запущены: они начинают устранять изъяны принимающего организма, чтобы подготовить его к мутации.

Ваня всё ещё не выглядит полностью здоровым, но теперь я не чувствую спазмов в животе, когда гляжу на него. Это воодушевляет, и, переполненная эмоциями, я накрываю Бенову ладонь, которая, пересекая мою грудную клетку, покоится на плече, своей.

— Сработало, — говорит Бен, реагируя на моё прикосновение. — Слав, сработало!

Я хочу выдохнуть с облегчением, но не могу. Что-то всё ещё держит меня в напряжении, не позволяя поверить даже в увиденное собственными глазами.

Боунс выполнил свою часть договора, теперь моя очередь. Ответственность за Ваню полностью ложится на мои плечи. Мне больше ни на секунду нельзя терять контроль над ситуацией. Если раньше моё поведение влияло только на мою жизнь, то теперь оно легко может подкосить другую, более важную и ценную.

Я буду оберегать его. Если надо, сделаю всё, чтобы он ни на секунду не почувствовал себя зря оставленным в живых.

Я стану ему сестрой, которой должна была стать бесконечное количество фатальных решений назад.

Боунс говорит, нужно некоторое время, чтобы клетки перестроились: для каждого уникальное, и конкретно Ване он даёт не больше получаса. Бен провожает Боунса через портал туда, откуда мы его забрали, а я остаюсь с Ваней. Присаживаюсь на край его койки. Хочу взять его за руку, но что-то останавливает меня. Тогда я просто поправляю его простынь и перевожу взгляд на окно, которое уже успела открыть.

Близится зима. Она ещё не в воздухе, но уже в мыслях. Я думаю о празднике, который принесёт её первый месяц. День собственного рождения кажется мне чем-то тёмно-серым, тягучим и вязким, словно мазут, и я очень не хочу в это вляпаться.

Есть ли вероятность, что никто, кроме родителей, о нём не вспомнит? Знает ли Влас?

— Кто закрылся? — доносится женский голос из коридора.

Точно! Бен же запер нас изнутри на замок! Я подскакиваю словно ошпаренная. У того, кто увидит полностью выздоровевшего Ваню без сознания и меня с ним в одной комнате, явно возникнут вопросы.

Ручка двери ходит ходуном. Её с силой дёргают во все стороны в попытке открыть. Я пытаюсь лихорадочно придумать, как действовать дальше. Первое, что приходит в голову, тут же воплощаю в жизнь — хватаюсь за край хлопчатобумажной ткани и накрываю Ваню простынёй с головой.

Так, это явно не вариант. Подумают ещё, что я его хоронить собралась.

Раскрываю обратно. Что-то поблёскивает на Ванином лице в белом свете ламп, и я замечаю лёгкий пушок — зачаток звериной шерсти.

Этого ещё не хватало!

— Эй! — голос настойчив. Его хозяйка явно не собирается никуда уходить. — Есть там кто? Ау? Сергей? Это Лена Никитина, хранительница. Хочу проведать Ваню Филонова. Можно?

Я бросаюсь к дальней пустующей койке, возле которой стоит перегородка. Звук, который издают её колёсики, кажется мне оглушающе скрипучим и выдающим моё присутствие с потрохами. Я качу её со сжатой челюстью. Размещаю так, чтобы Ваня был скрыт со стороны входа.

К входной двери подхожу максимально спокойно, старательно выравнивая и дыхание, и походку. Пальцы хватаются за ключ. Брелок, состоящий из трёх маленьких флакончиков, в каждом из которых есть крошки неизвестного мне цветного вещества, легко бремчит.

Я поворачиваю ключ, и дверь сразу же толкают на меня. Едва успеваю отойти и выпустить ключ; чуть не получаю в лоб дверью и не лишаюсь пальцев.

— Слава? — на лице Лены злость сменяется удивлением. — Что ты здесь делаешь?

Её взгляд кидается к Ване. Не находя его лица и натыкаясь на непрозрачную ширму, Лена озадачено сводит брови.

— Что происходит?

Я открываю рот, но вместо слов из горла вырывается лишь полный безнадёги выдох. Я не знаю, что сказать Лене, чтобы она мне поверила, решив не проверять всё своими глазами.

— У тебя тоже астма, как у Дани? — спрашивает Лена, но я вижу по её взгляду, что она и без меня прекрасно знает ответ на свой вопрос, а это всего лишь сарказм.