Похищенная викингом - Кейтлин Крюс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Однако я не прошел бы весь путь, который у меня за плечами, и сам давно лежал бы в могиле, если бы тщательно не оценивал все шансы, которые предоставляет мне судьба. — Каждое слово Рагналла было брошено прямо ей в лицо. — И не важно, в каком они поступают виде. Пока ты мне полезна, девочка, будешь жить.
Чтобы выдержать взгляд такой силы, Эльфвине пришлось немало потрудиться. По спине пробежала струйка ледяного пота. Она стояла перед правителем, возвышавшимся над ней на помосте, и ощущала себя совершенно беспомощной. Впрочем, разве она не всегда была в таком положении? Матушка на ее месте никогда не склонилась бы, а искала бы способы противостоять и победить.
«Но матушка мертва, — резко остановил ее внутренний голос. — Ты можешь последовать за ней или остаться на этом свете. Тебе выбирать. И сделать это придется прямо сейчас».
Прислушавшись к себе, Эльфвина поняла, что в ней нет стремления стать мученицей, которое открывает путь к святости, она обычная женщина и хочет жить.
— Тогда скажу, что буду рада служить тебе, король Рагналл. — Она поклонилась.
Матушка была бы потрясена, однако Этельфледы здесь нет, а дочь ее, Эльфвина, вовсе не стремилась последовать за ней в мир мертвых.
Повисла тишина. Принцесса была уверена, что мужчины переговариваются, обмениваясь взглядами. «И пусть», — подумала она. Результат ее участь все равно не изменит, не стоит и пытаться вмешаться.
— Что ж, тогда до завтра, — произнес Рагналл, когда молчание стало нарушаться в разных углах залы.
Ресницы девушки прикрывали глаза, но все же ей удалось заметить, с каким важным видом Рагналл покинул трон в сопровождении потянувшихся за ним мужчин. Он вышагивал медленно, будто против желания. Торбранд развернул ее голову, чтобы она была обращена к королю. Эльфвина же смотрела только на него. Прошло так много времени с той поры, когда она видела так близко глаза цвета ночи, темную бороду глубокого каштанового цвета и волосы, заплетенные и убранные назад. Этот мужчина прекрасен. Жаль, он никогда не будет принадлежать ей. Нужно скорее принять это и смириться, чтобы избавить себя от боли, все чаще сжимающей сердце.
Торбранд посмотрел на нее и, опуская руку, провел по косе.
— Не многие осмеливаются дразнить моего короля.
— Самые могущественные короли любят, когда их дразнят, — горько усмехнулась Эльфвина. — Разумеется, в меру. Их развлекает, когда с ними говорят, как с простыми людьми.
— Так вот что ты для него, Эльфвина? Минута развлечения?
— Разве мне приходится выбирать? — Она вглядывалась в его лицо, но оно было непроницаемым, словно каменным. — Я полагала, от меня требуется лишь быть полезной. — Смотреть в глаза желанного было мукой.
Он отпустил ее косу, но другой рукой все еще держал за шею. Торбранд посмотрел на нее сверху вниз, большой палец скользнул по щеке, поглаживая. Тепло от этого легкого прикосновения проникло в самые глубины ее тела, напоминая, что было между ними, о тех ощущениях, которые сжигали ее и возрождали к жизни.
Палец его руки замер.
— Что ж, я скажу, для чего ты нужна Рагналлу.
Она была готова поклясться, что по его лицу пробежала тень, даже интонации передавали, что на душе у него не так легко, как он хочет показать. Торбранд смотрел на нее напряженно, и ей невольно вспомнился момент перед их первой близостью у источника: тогда мужчина вел себя так же перед тем, как раздвинул ей ноги. «Ты дочь королей и королев, — сказал он ей. — Ты должна вести себя достойно, даже в минуты страданий».
Слова сохранились в сердце, она не забудет их никогда. Потому сейчас расправила плечи и открыто посмотрела ему в глаза, будто нет в душе и толики страха.
— Рагналл ждет от тебя верности, — произнес Торбранд. — Только ему одному.
Эльфвине казалось, она выдержала его слова достойно, лишь короткая улыбка Торбранда дала понять, что его ей обмануть не удалось так же, как и себя.
— Как уже было сказано, у меня есть король, — сказала она тихо, но отчетливо. Каждое слово подбирала с осторожностью, будто шла по опасной тропе. — Несмотря на все свои недостатки, Эдуард вправе требовать от меня верности и преданности. Хотя бы потому, что мы с ним одной крови.
— По этой причине он говорил с тобой о господине. — Глаза Торбранда вспыхнули огнем.
«Еще один способ воздействия, — подумала про себя Эльфвина. — Подумай, придет день, и Рагналл захватит Мерсию. Его приход к власти будет менее болезненным, если твой народ увидит, что их завоевали не дикари, ими будут управлять те, кого они хорошо знают и могут доверять».
Эльфвина сглотнула ком и с трудом выпрямила пальцы, готовые сжаться в кулаки.
— Скажу, что ты недооцениваешь мерсийцев и силу их духа, Торбранд. — Ей не сразу удалось перевести дыхание. Вот и пришлось коснуться темы, к которой она боялась даже приближаться в разговорах, понимая, как будет сложно. Но пришлось. — Они не станут приветствовать дочь любимой госпожи, когда она выйдет к ним в кандалах рабыней их захватчика.
Он глухо засмеялся. В этот момент она ненавидела его так сильно, как никого в жизни, но не попыталась остановить ни жестом, ни словом.
— Полагаешь, я сделаю тебя своей рабыней и закую в цепи?
Казалось, в глубине души она всегда знала, что этот день настанет. Она пришла к этому выводу еще во время их поездки по холодному зимнему лесу, когда много думала, что ее может ожидать в будущем, какая ей уготовлена участь. Единственное, что у нее осталось, — чувство собственного достоинства. Если больше не на что, она станет опираться на него, хотя ничто не сможет ее спасти, это очевидно. Все же так лучше, чем трястись от страха и позволить врагам увидеть это.
— Я давно смирилась с судьбой, — произнесла Эльфвина, гордая тем, как чисто и решительно прозвучала фраза. — Я думала, тебе понятно мое молчаливое смирение. Разве не так вы, норманны, принимаете свою судьбу?
Смех стих, Торбранд продолжал взглядом скользить по ее лицу, изучая, пытаясь уловить каждую эмоцию. Затем поднял руки и взял ее лицо в ладони. В его выражении появилось нечто новое, таким она никогда его не видела. Можно было назвать это нежностью, если бы не острый взгляд.
— Поверь, мне жаль тебя расстраивать, — выдавил он низким голосом, звуки которого проникали до самых костей. — Я взял тебя с собой не для
