Я - судья. Божий дар - Татьяна Устинова

Ни вопросов, ни заявлений от Говорова Лена не ждала никаких. Но порядок есть порядок.

Однако Говоров неожиданно поднялся с места.

— Позволите и мне зачитать цитату из характеристики? — спросил он.

Почему нет? Сегодня такой день — все читают характеристики.

Говоров открыл папку и стал читать:

— «…Мальчик добрый, ласковый. В начальной школе был робким, застенчивым, если у него не было ручки, мог весь урок просидеть без нее. Из-за врожденной близорукости плохо видел написанное на доске, но боялся спросить. Всегда был усидчив, старался учиться хорошо. В старших классах наладил контакт с одноклассниками, выполнял обязанности редактора школьной газеты, проводил уроки политинформации, являлся членом школьного комитета комсомола. Никогда не позволял себе фамильярности с девушками. Мечтал проявить себя в науках, в труде и ждал высокой любви».

Говоров повернулся к психологу:

— Я хотел бы задать вопрос в первую очередь специалисту. Что вы можете сказать о человеке на основании услышанного?

Психолог пожал плечами:

— Там все сказано: неконфликтный, тихий, добрый…

— На ваш взгляд, может ли такой человек представлять социальную опасность?

— Я не могу судить заочно, но, если исходить из услышанного, — скорее нет, чем да.

— Значит, скорее нет, — сказал Говоров, захлопывая папку. — Между тем то, что я сейчас прочел, — отрывок из характеристики одного из самых кровавых и самых знаменитых серийных убийц двадцатого века — Андрея Романовича Чикатило. Я, собственно, к тому, насколько можно верить характеристикам. Но это так, к слову.

Прокурор повернулся к Лене:

— Ваша честь, я хотел бы вызвать для дачи показаний свидетеля.

Шипилов заерзал на стуле, покосился на адвоката. Похоже, что-то пошло не так. Адвокат нервно покусывал кончик карандаша. Что еще за свидетель? Вроде же разобрались со всеми свидетелями? Или этот гаденыш, подзащитный его, что-то скрыл? Может, там был еще кто-нибудь?

«Гаденыш» сидел, словно кол проглотил. Кого они еще притащили? Какого свидетеля? Во дворе никого больше не было! Или был? Там вроде машина была припаркована, с тонированными стеклами. Олег с Пашкой думали, она пустая, но вдруг кто-нибудь сидел внутри? Просто за темными стеклами его видно не было?

— Вызывается свидетель Анохин Павел Иванович!

У Олега отлегло от сердца. Дурак, чего он беспокоился! Это всего-навсего Пашка! Сейчас Пашка встанет за кафедру, в сто десятый раз расскажет, как они с Олегом сидели на лавочке, потом он, Пашка, отвлекся на телефонный разговор, а потом увидел, что бабулька поскользнулась и упала, Олег хотел помочь, но не успел. И что ссоры никакой не было, какая ссора? И Олега наконец отпустят. И слава богу, потому что суд этот ему уже смертельно надоел.

Адвокат, услышав, что свидетель — всего лишь Анохин, тоже заметно расслабился, показал Олегу большой палец — мол, все о'кей. Шипилов снова откинулся на спинку стула.

Пашка вошел в зал, ни на кого не глядя, глаза в пол, в Олегову сторону даже не повернулся. «Чего это он странный такой?» — подумал Олег. Впрочем, какая разница?

— Свидетель, представьтесь, пожалуйста.

— Анохин Павел Иванович.

Никита встал с места.

— Можно начинать опрос свидетеля?

Лена кивнула — начинайте.

— Павел Иванович, — попросил Говоров, — расскажите суду о вечере двадцать девятого сентября. Где вы были, что делали?

Павел Иванович глубоко вздохнул и забубнил:

— Ну, мы сперва после института зашли в паб на Пушке…

— С кем вы были?

— С Олежкой… То есть с Олегом Шипиловым.

— Вы вышли из паба вместе?

— Да.

— И куда вы направились?

— Пошли погулять.

— Что было дальше?

— Ну, взяли пива и зашли ко мне во двор… Сели покурить…

— Куда вы девали пустые банки из-под пива? Выбрасывали в урну?

— Нет.

— Куда же?

— Бросали в щит, у нас во дворе такой шит стоит, гордость нашего района, все такое…

— И тогда к вам подошла Осипова?

— Да.

— Что произошло дальше?

— Бабка эта, ну, Осипова, подошла к нам и давай гнать телеги. Типа, вы над памятью надругались, хулиганы, идите в другое место и все такое. Ну, Олег ей говорит: сама, мол, вали отсюда, пока тебе ноги не переломали.

— Шипилов употреблял нецензурные выражения? Оскорблял Осипову?

— Да.

— Не припомните, что именно он говорил?

— Говорил, что она старая шлюха и коммунистская подстилка. Она услышала — и в крик: я, типа, сейчас милицию вызову, а ну пошли прочь, как не стыдно… Ну, Олег встал и начал ее пихать.

— Как именно?

Пашка снова глубоко вздохнул и принялся теребить рукав куртки. Теребил он его так усердно, что казалось, сейчас оторвет.

— Сначала руками, потом за шиворот взял и дал пенделя… Ну, ногой пнул пониже спины, в общем. Она упала, орать стала… Эта, вторая женщина, вышла из подъезда…

Олег слушал Анохина с открытым ртом. Что он несет?! Что этот придурок несет? Гад ползучий! Когда Анохин сказал про пендель, Олег не выдержал, вскочил и заорал:

— Он врет все! Ничего такого не было! Она сама упала!

Лена ударила молоточком по столу:

— Обвиняемый! Прошу прекратить выкрики с места. Вам будет дано слово позже. Сейчас ведется опрос свидетеля! Продолжайте, Анохин.

— Ваша честь! — спохватился адвокат. — То, что Анохин рассказывает, полностью противоречит его прежним показаниям. Предполагаю, что свидетель изменил показания под давлением! Его нынешние слова — ложь! Нет никаких доказательств, что сейчас свидетель говорит правду!

Никита снова поднялся с места:

— Хотел бы напомнить уважаемому адвокату, что по презумпции невиновности считается, что свидетель говорит правду, пока не доказано обратное. Впрочем, обвинение располагает доказательствами правдивости его слов.

Доказательствами? Какие еще доказательства? Нет и не может быть никаких доказательств! В глазах Олега металась паника.

— Ваша честь, — повернулся Говоров к Лене. — Могу я попросить свидетеля предоставить суду мобильный телефон для демонстрации видеозаписи?

— Да, — Лена кивнула. Краем глаза она заметила, что адвокат снова недоуменно переглядывается с Шипиловым. На лбу у адвоката выступил пот, и он промокал его белоснежным платком.

Анохин передал приставу мобильник, телефон подключили к компьютеру. По экрану прошла рябь, а потом появился Олег Шипилов. Этот пионер-герой, верный товарищ, институтский активист и звезда авиамоделирования держал за шиворот болоньевого пальтишка сгорбленную старушку и поливал ее трехэтажным матом. Лена смотрела на безобразную сцену, разыгрывавшуюся на экране, закусив губу. Шипилов с экрана засмеялся и пнул ногой скорчившуюся на асфальте старую женщину. Ролик длился меньше минуты, но этой минуты было достаточно, чтобы Лена приняла решение: никакого условного срока. Срок будет настоящий.

Грохнул об пол стул. Шипилов в один прыжок подскочил к Анохину, сгреб его за грудки:

— Урод! Ты урод долбаный! Ты что сделал, гад?! Ты зачем снимал, мразь?!

Подоспевшие приставы оттащили Шипилова, который теперь орал адвокату:

— Что вы сидите! Вы мой адвокат! Вам платят! Делайте что-нибудь! Вы что, не видите, что происходит?!

Но защитник Шипилова как раз прекрасно все видел. Только поделать ничего не мог. Этот чертов прокурор вытащил туз из рукава в тот самый момент, когда адвокат считал дело решенным, и спутал ему все карты. Наверное, знай он об этой записи заранее, что-то можно было бы придумать. Всегда что-нибудь можно придумать. Но такого сюрприза он никак не ожидал. И оказался не готов. Настолько, что даже не смог толком опросить этого свидетеля, будь он неладен. И финальное выступление в прениях вышло скомканным, беззубым и жалким, сроду он так плохо не выступал. Хотя, какая, в сущности, разница? Все очевидно. Ясно, как день, что дело проиграно, по крайней мере, в суде первой инстанции. Все, что адвокату удалось, — это выторговать срок поменьше. Прокурор требовал признать Шипилова виновным (и было совершенно понятно, что его таковым признают, к бабке не ходи) и осудить на три года общего режима. Адвокат просил год, при этом условно, принимая во внимание, что это первый случай, что парень студент и так далее, и так далее. Торг за срок — дело в суде обычное и привычное настолько, что торговался адвокат почти на автомате. Правда, в другой ситуации он расписал бы достоинства своего клиента куда красочнее, выбил бы из судьи слезу, и — кто знает, — может, удалось бы скостить срок на год, а то и на все два. А может, если дожимать как следует, и условного добиться. Или с отсрочкой приговора. Но красноречие вернулось наконец к нему, когда момент был упущен окончательно и бесповоротно — суд удалился для вынесения приговора.

Приговором суда Шипилов был признан виновным и осужден на два года колонии.