Место для большего (др. перевод) (ЛП) - Эманн Бет

Желудок ухнул вниз, и я почувствовала себя еще хуже, чем пару минут назад.

Я: Понимаю. Я люблю тебя. Очень сильно. Пожалуйста, не забывай об этом.

Не сводя глаз с телефона, я ждала... и ждала.

Но Броди так и не ответил.

Глава 24

Броди

— Это что за хрень? — Ко мне подъехал Вайпер, пока игроки «Колорадо Эвеланш» в своих бордовых джерси собрались в кучу, давая друг другу «пять» и празднуя пропущенную мною шайбу.

Не обращая на него внимания, я, сдвинув шлем на макушку, снял лицевую маску. Болельщики Колорадо оживились, тарабаня в защитное стекло. Некоторые из них, едва я занял стойку в воротах, начали светить мне средними пальцами. Еле удержался, чтобы не показать им ответный жест. Бросил взгляд на тренера Коллинза, который, сложа руки на груди, расхаживал вдоль скамейки в своем дешевеньком костюмчике, метая молнии в мою сторону.

Не кипятись, Коллинз. Это всего на всего одна сраная шайба.

— Играешь сегодня как баба. Соберись, бл*дь, — рявкнул на меня Вайпер, осознав, что ответа от меня так и не дождется. Мне тут же захотелось послать на его три веселых буквы. Сделав глоток Гаторейда из бутылки, я опустил шлем.

Еще четыре раза игроки Эвеланш собирались в кучу, поздравляя друг друга.

Еще четыре убийственных взгляда от Коллинза.

По завершению матча, со льда я уходил с опущенной вниз головой, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на насмешки болельщиков.

«Катись к черту, Мерфи!»

«Он больше не мой любимчик!»

Мы продули 5:2, и вина за это лежала на мне. Я не стал перечить парням, когда они несли всякую чепуху, типа: «Командой выигрываем, командой и проигрываем», но в сегодняшнем проигрыше виноват был только я. Это моя работа – отбивать маленькие черные шайбы, чтобы они не пересекали линию ворот, не давая прозвучать сирене. Но сегодня вечером я облажался.

Четыре раза.

Эта сирена у меня уже в печенках сидела, особенно, когда звучала со стороны моих ворот. Красные фонари и раздражающий гудок сигнализировали мой провал. За сегодняшний вечер я слышал их чаще, чем за весь сезон вместе взятый.

Пф... большое дело!

Это же всего одна игра.

Игра, которая в конце сезона, уже погоды не сделает.

Брехня.

Эта игра была важна. Как и все остальные. Не счесть примеров, когда команда теряла место в плей-офф из-за одной игры. Бывает, что одна пропущенная за весь сезон шайба решает – будешь ли ты играть в плей-офф или смотреть матчи по телеку.

Когда я зашел в раздевалку, Коллинз уже стоял у моего шкафчика.

— В норме? — пробубнил он, едва я подошел к нему.

— Порядок, — соврал я, не желая рассказывать своему тренеру, что за последние несколько дней пережил столько, что и врагу не пожелаешь.

Кивнув, он осмотрел шумную раздевалку.

— Не выспался, малыш, или дело в другом?

— Ага, — огрызнулся я, смотря ему прямо в глаза. — Тяжелая ночка. Извините.

— С журналистами поговоришь?

— Не. Не сегодня.

Он похлопал меня по плечу и ушел.

Вот только не хватало мне сейчас своры кровожадных спортивных репортеров, которые по сотому кругу крутят одни и те же вопросы, желая выведать, почему же это я пропустил столько шайб. Да кто же, бл*дь, знает?

Я стянул джерси через голову и начал снимать щитки. Луи украдкой взглянул на меня и включил в раздевалке телек, щелкая на канал с послематчевыми интервью. Не секрет, что этот матч был у меня далеко не лучшим. Не секрет и то, что я сам был чертовски недоволен своей игрой. Обычно, именно я всегда отпускаю шуточки после игры, но сегодня даже разговаривать ни с кем не хотел.

Ну, кроме одного человека. Однако с ней заговорить я пока был не готов.

Я сел на скамью и, вздохнув, уперся руками в колени, склонив голову вниз. Хватало того, что я слышал интервью. Видеть его у меня уж точно не было желания. И как в сказке, тут же посыпались вопросы от журналистов о моей игре.

«Тренер, вас разве не беспокоит сегодняшняя игра Мерфи?»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Нет, — ответил он. — Что случилось, то случилось. Все мы люди. Эта его первая неудачная игра за весь сезон. Каждый заслуживает право на парочку таких».

«Тренер, тренер! — закричал другой журналист. — В этом году у Мерфи истекает контракт. Влияет ли это на его игру?»

Коллинз громко вздохнул в микрофон: «У него действительно заканчивается контракт в этом году. Влияет ли это на Мерфи? Как знать? Я ответить на этот вопрос не могу. Уверен, что это определенный стресс – знать, что руководство клуба наблюдает за каждым его действием и оценивает, но он толстокожий. Все стерпит».

«Тренер Коллинз, по данным источников из окружения Мерфи, есть информация, что на его сегодняшнюю игру могли повлиять проблемы личного характера. Вам что-нибудь известно об этом?»

Вскинув голову, устремил взгляд на экран.

Гр*баные стервятники из газетенок.

Я почувствовал, как каждый парень в комнате сверлил мне затылок своим взглядом.

«А теперь послушайте меня, уважаемые. Знаете, что? Со мной о подобных вещах он не разговаривает, да и не обязан. Мерфи находится в команде, чтобы играть в хоккей. И чертовски круто справляется с ролью вратаря. Выдалась ли у него тяжелая игра? Да. Вернется ли он в строй завтра? Да. Думаю ли я, что его личная жизнь как-то сказалась на игре? Нет. Да даже если и так, это не моего или чьего бы то ни было ума дело. На сегодня все». Он оттолкнул микрофон от лица и поднялся на ноги, выглядя ужасно взбешенным. Таким я его еще никогда не видел. Как и любой из нас, он выходил из себя, но практически никогда не показывал этого на камеру и уж тем более, во время интервью.

На всех парах Коллинз промчался через раздевалку, не обращая внимания ни на кого. Особенно, на меня.

— Вот это жесткачь, — Вайпер присел рядом со мной, с его висков капал пот. — Все тип-топ?

— Покатит, — я швырнул коньки в сумку.

— Чет не похоже.

— Ладно, нет.

— Может, хочешь о чем-нибудь перетереть? — осторожно поинтересовался он.

Я плюхнулся на лавку и уставился прямо перед собой.

— Но в советах не нуждаюсь, — предупредил его я.

— Усек. Валяй.

— Он вернулся. Ее бывший. Скорее всего, уже как несколько недель, но она мне ничего не рассказала, — вздохнул я.

— Занятненько.

— И все? Занятненько? — произнес я, вытаращив глаза.

— Ты сказал, что в советах не нуждаешься, — Вайпер пожал плечами. — Так что я только слушаю.

— Но если бы я все-таки попросил у тебя совета, что бы ты ответил?

— Не парься и наваляй ему. Она твоя женщина. Борись за нее.

— Уже. Кажется, я сломал ему челюсть.

Он тут же обернулся, чтобы посмотреть на меня, и хлопнул по плечу. Сильно.

— Вот так молодчик! Так почему она тебе не рассказала обо всем?

— Не знаю. Наверное, не хотела, чтобы я разозлился?

— Погоди-ка, — поднявшись, Вайпер засунул свои коньки в сумку. — С хрена ли ты этого не знаешь? Ты ее не спросил, что ли?

— Я разозлился. И уехал. С тех пор мы не разговаривали.

Он, нахмурившись, раскрыл рот от удивления.

— Ты что, совсем идиот? Что если есть вполне веская причина, по которой она промолчала? Что если, пока ты просиживаешь тут штаны, играя упертого осла, и пыхтишь как паровоз, этот кретин там утешает ее и собирает по кусочкам разбитое сердце?

— Я сказал, что позвоню, как вернусь.

— Приду-у-урок, мы не в городе. Как думаешь, сколько этому хорьку понадобится времени, чтобы Кейси дала ему проскользнуть обратно в норку? Надеюсь, не буквально.

— Она этого не сделает. Не с ним, уж точно, — я встряхнул головой, прогоняя мысли прочь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А чего бы, твою мать, нет? Ты с ней не разговариваешь. У барышни разбито сердце. Скорее всего, она будет искать мужское плечо, на которое, так сказать, можно было бы опереться.

Я почувствовал себя жутко.

Вайпер был прав... а я нечасто такое говорю.