Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.) - Владимир Малявин

Но в августе 159 года императрица умерла, и Лян Цзи пришлось срочно искать замену. Подходящая кандидатура как будто нашлась. Это была наложница по имени Мэнню, к которой в то время благоволил Хуань-ди. У Лян Цзи родился план сделать Мэнню своей приемной дочерью, но родственники фаворитки категорически отвергли его. Когда уговоры не помогли, Лян Цзи прибегнул к силе. Он послал слуг убить мать Мэнню, но та успела бежать во дворец, и Мэнню рассказала обо всем императору. Тот решил, что настало время избавиться от зарвавшегося опекуна. Хуань-ди удалился в свою уборную – единственное место во дворце, где он мог быть уверен, что его не подслушивают, – и там попросил доверенного евнуха Тан Хэна отобрать в гареме людей, имевших личные счеты с Лян Цзи и готовых пойти на риск переворота. Тан Хэн привел четверых – Шань Чао, Цзо Гуаня, Сюй Хуана и Цзюй Юаня. Вместе с императором они дали друг другу клятву верности, скрепленную его кровью. Сам переворот обошелся без кровопролития. Хуань-ди прошел в тронный зал и сделал необходимые распоряжения. Один из евнухов с тысячью гаремных стражников окружили дом главнокомандующего. Лян Цзи и его жена покончили с собой, их родственники были частью казнены, частью сосланы, имущество конфисковано, земельные владения переданы беднякам. Ставленники Лян Цзи – более 300 человек – были изгнаны со службы. «Императорский двор опустел», – отмечает хронист [Хоу Хань шу, цз. 34, с. 24б].

Надежды чиновничества играть после переворота более заметную роль в дворцовой политике не сбылись. Хуань-ди, имевший возможность убедиться в пассивности и оппортунизме служилой знати, явно не доверял ей. Высших сановников он даже приговорил за пособничество Лян Цзи к смертной казни, которую заменили разжалованием в простолюдины. Правда, на их место были назначены враждебные диктатору и потому прослывшие «принципиальными» люди; были посмертно реабилитированы Ли Гу и Ду Цяо, но это не меняло существа дела. Вскоре Мэнню стала государыней, и, хотя ее родственники не смогли полностью доминировать во дворце, бюрократия болезненно реагировала на появление нового «внешнего клана». Впоследствии Хуань-ди неоднократно запугивали, ссылаясь на родичей императрицы, гибельными последствиями фаворитизма [Хоу Хань шу, цз. 66, с. 4а, цз. 48, с. 25а].

Главными врагами чиновничества, однако, стали евнухи, больше других выигравшие от переворота. Всей пятерке заговорщиков Хуань-ди даровал титул хоу, неслыханно большие уделы и позволил стать действительными хозяевами положения. На императора тут же обрушился водопад протестов, в которых зазвучали нотки принципиального противопоставления сановников гаремным слугам. Хуан Цюн, возражая против одновременного пожалования уделов евнухам и главе Палаты документов Инь Сюню, писал в докладе, что это значит «смешивать золото и яшму с песком и черепицей, втаптывать драгоценный камень в грязь. В пределах люди, услышав об этом, выразили недовольство и разочарование» [Хоу Хань шу, цз. 61, с. 30а].

Правитель уезда Ли Юнь послал Хуань-ди доклад, составленный в беспрецедентно резком тоне. Цитируя апокрифические книги, популярные среди ханьских конфуцианцев, он писал: «Конфуций говорил: „Император – это судья“. Ныне в служебных званиях беспорядок, низкие людишки рвутся вперед и открыто все сводят к торгу, власть государя слабеет с каждым днем. Неужели император не хочет быть судьей?» [Хоу Хань шу, цз. 57, с. 16а-б]9. Хуань-ди, воспринявший критику Ли Юня как личное оскорбление, приказал казнить его. А когда другой чиновник, Ду Чун, высказал в докладе императору пожелание «умереть с Ли Юнем в один день», его просьба была исполнена.

Могущество евнухов осталось непоколебленным. Предоставим слово хронике: «Четыре хоу безраздельно хозяйничали в Поднебесной, и о них говорили: „Цзо повернет небо вспять, Цзюй восседает один, Сюй как тигр лежит, Тан бьет как град“.

Они наперебой сооружали себе дворцы. Это были многоэтажные здания, изящные и роскошные, построенные с большим искусством. На своих слуг они надевали украшения из золота, серебра, фетра и перьев. Они брали в наложницы множество красивых женщин из доброго люда, украшая их драгоценностями, словно знатных дам. Их приспешники разъезжали в колясках, запряженных буйволами, в сопровождении эскорта всадников. Они брали к себе дальних родственников или давали свою фамилию чужим людям, а иногда покупали рабов и усыновляли их, чтобы передать им свои уделы и знатные титулы. Их братья и свояченики становились правителями округов и областей, где они терзали и грабили народ, как сущие разбойники» [Хоу Хань шу, цз. 78, с. 16а-б].

Так с переворотом 159 года не в последнюю очередь по вине самого Хуань-ди конфликт между бюрократией и императорскими фаворитами разгорелся с новой силой. Борьба с евнухами стала для служилой элиты делом принципа и даже традицией, имевшей своих героев и свой мартиролог. Тогда, конечно, никто не сознавал, что оба враждебных лагеря были частями одной системы. Но именно поэтому фракционная борьба при дворе не имела исторической перспективы: в ней не могло быть победителя. Запутавшаяся в противоречиях своего политического режима позднеханьская династия неотвратимо шла к собственной гибели.

Факторы кризисной ситуации

Перипетии дворцовых интриг – принадлежность не только истории позднеханьского двора. Их корни уходят глубоко в толщу социальной жизни, а их постоянно нараставшая ожесточенность – симптом тяжелого недуга, поразившего империю. Не претендуя на всесторонний анализ положения Китая во II в., отметим основные признаки и факторы кризиса, охватившего позднеханьскую державу.

Следует подчеркнуть, что китайские империи вообще страдали предрасположенностью к кризисам. Как мы предположили ранее, их отличало стремление к экспансии до тех пор, пока преимущество в мобилизации ресурсов не уравновешивалось бременем пространства. Отсюда следует, что законом жизни империи являлось предельное напряжение ее ресурсов. На этот закон указывают не утихавшие при ханьском дворе (даже при видимо благоприятных условиях) споры о целесообразности военных экспедиций, свойственное бюрократии активное неприятие всяких выходящих за рамки административной рутины экстренных мер – от введения дополнительного налога до строительства нового дворца – из опасения, что любые лишние издержки окажутся каплей, которая переполнит чашу. Не случайно экономические концепции в Китае традиционно основывались на представлении о неизбежности дефицита продуктов первой необходимости.

Вероятно, требует уточнения и само понятие «кризисной ситуации». Связывать последнюю с какой-либо умозрительно выведенной слабостью режима или ростом общественного недовольства, по-видимому, недостаточно. В практических целях мы будем рассматривать кризис главным образом в свете внутренней противоречивости правительственной политики, т. е. как противоречие между официальным курсом государства, с одной стороны, реальной значимостью этого курса и его результатами – с другой. Это противоречие можно наблюдать во всех сферах жизни империи.

Политические аспекты кризиса, обусловленные внутренними слабостями бюрократического управления, отчасти были выявлены в первой главе. Вспомним, что государственный аппарат империй, воздвигнутый по отвлеченным законам административной логики, нес на себе неизбежный груз косности, коррупции, чиновничьего произвола, волокиты и равнодушия. Взяточничество укоренилось настолько, что местные власти открыто требовали мзду с каждого, кто решался затеять судебную тяжбу. Произвольные поборы с населения считались в порядке вещей. Очковтирательство было, можно сказать, нормой административной практики, и мы едва ли ошибемся, если скажем, что двор не имел достоверной информации о положении в провинции10. Но главную угрозу таила дезинтеграция бюрократии, в позднеханьское время жившей уже по неписаным законам личностных связей, индивидуальных и узкогрупповых интересов.

Окружение императора во II в. обнаруживает полное отсутствие инициативы, продуманного политического курса и самого понимания действительности. В распрях дворцовых фракций забылись многие нормы императорского правления, например принцип равных возможностей при отборе на службу. Так, по свидетельству Ван Фу, в его время двор уже не помнил о льготных квотах отбора чиновников для отдаленных областей, вследствие чего служилые люди из тамошних уроженцев не имели шансов сделать карьеру [Ван Фу, с. 122]. Была предана забвению даже символическая государственная благотворительность, являвшаяся важной составной частью идеологического «мифа империи». После 156 года прекращаются весьма частые в начале столетия указы о выдаче пособий жителям, пострадавшим от стихийных бедствий, и лишь трижды – в 166, 167 и 175 годах – появляются указы о частичном освобождении их от налогов.