Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны - Ян Гамильтон

В почетном карауле было 100 человек в синих мундирах, вооруженных ружьями старого маузеровского образца. Ружейные приемы были сделаны замечательно хорошо, и в то время, когда я прошелся вдоль строя, осматривая их и задавая вопросы, никто из них не пошевельнулся. Ответы были очень толковые. Затем мне представили офицеров, а потом мы уселись в креслах с красными подушками, пили чай из восьмигранных стаканов и повели гораздо более радушную беседу, чем с японцами в подобных официальных случаях. Я было уже собрался распрощаться, как было доложено о каши то сакэ (cashi to sake)[21] и нас пригласили в другую комнату, где на черном полированном столе были сервированы: водка, русское пиво, красное вино и пирожки. Я ел пирожки, пока не устыдился самого себя, ибо они были действительно очень вкусны. Генерал, видимо, остался доволен моим аппетитом. Пирожки эти напоминают сдобу, приготовленную на прогорклом масле.

Наш хозяин достал китайский географический атлас, изучать который было, по его словам, любимым занятием. Так как он путал Афганистан с Англией и полагал, что Индия остров, нужно думать, что его географические познания вряд ли так солидны, как познания ученика в английской начальной школе. Но, в конце концов, что значит подобная небольшая географическая неточность в сравнении с колоссальными заблуждениями относительно жителей Китая, в которых я сам жил последние тридцать лет? Мне пришлось встретиться теперь со многими выдающимися китайцами, и если генералы Тангеи и Таотай Фенгхуангченга оказались исключительно славными людьми, то среди прочих мне не пришлось увидеть ни одного, который не поразил бы меня своим умом и деловитостью. Китайские крестьяне с их женами, женщинами и детьми, сколько я могу судить, — народ достойный удивления. Везде мне приходится сталкиваться с поразительными открытиями, и у меня являлось чувство, будто всю мою жизнь я был обманут и вводим в заблуждение стереотипными европейскими и американскими описаниями сынов Небесной Империи. Кажется, этот народ всегда возбуждал во мне любопытство, и, сколько помню, я спрашивал, что о них думают мои военные друзья, бывшие в боксерской кампании. Как я припоминаю, все, кроме Винцента, бывшего в Пекине и любящего китайцев, отзывались о них парой слов в виде грязные черти, скверные свиньи и т. д. Может быть, китайцы Маньчжурии совсем особая раса. Кажется невероятным, чтобы образцами для описаний, встречающихся в западной литературе, послужили эти полные достоинства, умные, часто благородного вида мужчины или эти толковые, практичные и трудолюбивые женщины. Я согласен, что некоторые их обычаи нечистоплотны. Они содержат внутренность своих домов довольно опрятно, хотя им и далеко до японского образца, но для них в санитарном отношении ярд расстояния от двери все равно что миля. В других отношениях нахожу в них такие достойные удивления качества, что я начинаю тревожиться за нас самих, так низко упавших в сравнении с ними. Для меня эти северные китайцы — поразительный народ. Я никогда даже не воображал, что может существовать народ так страстно, лихорадочно преданный труду. Здесь не работают только для вида, не делают особых усилий на глазах у хозяина или хозяйки. Все заинтересованы в некоторой части дохода и, работая, не щадят своих рук и спин, как будто от их усилий зависит самая их жизнь. Энергия только половина дела; эти мужчины и женщины обладают индивидуальной, высоко развитой способностью направлять эту энергию. Чтобы уяснить себе это, нужно увидеть их хозяйства. Какая обработка земли! Сколько зерен обещает каждый поднимающийся росток, посаженный, как розовый куст в саду герцогини! И вся эта энергия, выносливость и искусство оплачиваются около десяти копеек в день на человека!

Когда русские чиновники увидели эту великолепную страну, где даже вершины холмов обработаны для посева, где ничто не заброшено или пустует, где черепичные крыши домов возвышаются над окружающими их фруктовыми садами и каждая усадьба — мирная картина опрятности и зажиточности, когда они все это увидели, становится непонятным, как они могли даже вообразить себе переселить сюда своих ленивых мужиков среди такой конкуренции. Покровительствовать такому соседству было бы явным безумием. Но как долго расстояния будут спасать каждого из нас? Теперь, когда наша бедная планета все сжимается и сжимается в объятиях электричества и пара, долго ли она останется настолько обширной, чтобы допустить возможность оплачивать работу человека в одной ее части пятьюдесятью копейками, а в другой части платить за ту же работу пятачками? Когда я вижу китайца, чинящего дорогу или выгружающего мешки с рисом с двойной энергией по сравнению с рабочим Запада и меньше чем за одну десятую часть его вознаграждения, я хотел бы знать, чем это все кончится? Мы, как кажется, подобно русским, сами идем навстречу опасности. В золотых копях Витвотерсренда (Witwateresrand) в Южной Африке все искусственные преграды сняты нашим собственным правительством; и теперь, когда белые, черные и желтые готовы наброситься друг на друга в открытой борьбе и на равных правах, мы должны будем скоро увидеть, какой цвет кожи окажется победителем.

Но что представляют из себя эти преграды? Эта самоохрана в виде военных флотов и армий, то, что носит имя милитаризма. Что больше, кроме армии и флота под флагом полос и звезд, придает такое значение заявлению лидеров Американской рабочей партии, что кули не должны быть допускаемы в Соединенных Штатах? Единственно, чем мирно настроенный Китай мог бы ответить на эти фразы о вооруженной силе, — это издать распоряжение, чтобы каждый американский корабль, купец, миссионер или путешественник оставили бы в двадцать четыре часа Серединную Империю. Если бы Китай поколение тому назад имел своими соседями лишь европейцев и американцев, перековавших свои мечи на палку полицейского, ему ничто бы тогда не мешало работать и с невозмутимым спокойствием обречь их на голодную смерть.

При условии ненарушаемого мира и того общественного равенства, без которого вечный мир только пустое сновидение, китаец, насколько я изучил его в Маньчжурии, способен разорить белого рабочего современного типа и прогнать его с лица земли совершенно так же, как более слабые и менее прожорливые черные крысы были выгнаны вон из Англии коричневыми… Мне кажется, что рабочий класс должен сделать свой выбор. Рабочие должны или принять сторону милитаризма с его случайными войнами, или же решиться бороться не на жизнь, а на смерть с рабочими-соперниками. Я полагаю, что это очень старая тема, но китаец для меня совсем новое явление и к тому же, более чем вероятно, что наплыв китайцев в Южную Африку и проникновение японцев в сердце Китая вновь вызовут целый ряд вопросов, которые пока считались очень туманным делом отдаленного будущего. Повсюду я вижу этих умных, деятельных китайцев, отдающих все свое имущество без остатка в распоряжение японцев. Я замечаю, что они смотрят на японцев скорее как умная, такса на ощетинившегося, задорного, раздраженного и все-таки скорее глупого фокстерьера. Несомненно, что китаец низко преклоняется перед могуществом меча в руках воинственного народа, но мне кажется также, что здесь есть еще другое соображение: та идея, что Япония слишком близкая родня Китая, взяв на себя труды и по управлению им, потеряет свои отличительные признаки и сделается сама китайской. Я должен внимательно следить, в чем проявляется родственное сходство этих двух народов. Мне представится к этому много случаев, если только я хорошо сумею справиться со своей задачей.