Провокатор - Д. Н. Замполит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ложе мы обнялись и по московской традиции расцеловались со Щукиным, после чего он вкратце рассказал, кто есть кто, показывая на ложи и партер. Некоторых я знал по работе, например, архитектора Федора Шехтеля или профессора Карла Мазинга, некоторых увидел в первый раз, самым же интересным, конечно, был «умнейший из купцов», глава знаменитого морозовского клана Савва Тимофеевич – небольшой, коренастый, плотно скроенный, подвижный, с хитрыми монгольскими глазами. Он оглядел меня и Щукина из ложи напротив, быстро перескакивая взглядом с одного на другого, и вдруг с неожиданной непосредственностью слегка поклонился мне, я с улыбкой ответил тем же.
Собственно, спектакль произвел на меня вполне приятное впечатление (да-да, я знаю, что мои современники-театралы отдали бы душу за то, чтобы посмотреть на стартап Станиславского, но я технарь-сухарь). Не было, слава богу, заламывания рук, завываний и прочего нелепого пафоса, на который я успел наглядеться в прежние походы в театр с Варварой. Но больше всего мне запала в душу новизна декораций – казалось, даже в нашей ложе можно было унюхать запах свежей краски.
После закрытия занавеса я уже намылился домой и спать, но у Гриши были на меня другие планы – как оказалось, нас по случаю премьеры ждал еще и банкет в ресторане «Эрмитаж» товарищества того самого Оливье, излюбленном месте торгово-промышленных тузов и ведущих актеров. Несмотря на одноименность с садом, находился он не в Каретном Ряду, а вовсе даже на Трубной площади.
В одном из залов, отделанном резными деревянными колоннами и шелковыми панелями, был накрыт стол для всей невеликой труппы и гостей. Гриша представил меня и Станиславскому, и Морозову, и Ольге Книппер – как оказалось, инженер Скамов успел стать довольно популярной личностью, все меня знали и через одного интересовались кто «Инженерным кварталом», кто изобретательством. Группу дам и барышень во главе с Марией Андреевой, симпатичной брюнеткой с живыми глазами (будущим членом РСДРП и будущей женой Максима Горького, на минуточку), весьма интересовали обстоятельства моей личной жизни. Узнав, что я свободен, они даже как-то подобрались и взяли меня под плотную опеку, закрутив такую волну флирта, что устоять в этом цветнике было трудно. Еще бы, Алле Назимовой было едва-едва двадцать лет, Сонечке Халютиной двадцать пять, но и тридцатилетняя Андреева была чудо как хороша и не отходила от меня ни на шаг. Честно говоря, мне такое внимание нравилось, скорее всего, из-за некого комплекса развившегося помимо моей воли после побега моей пассии. И вообще…
Но всеобщее женское внимание не помешало почувствовать, как мне в спину уперся тяжелый взгляд. Слегка напрягшись, я выскользнул из захвата державших меня за обе руки барышень и обернулся, чтобы встретиться нос к носу с Морозовым.
– А скажите, Михаил Дмитриевич… – ворчливо поинтересовался промышленник, – ваши изобретения… так? Среди них есть что-либо подходящее к текстильному производству… так?
Я слегка озадачился. Вот так с места? Н-да, а здесь, похоже, тоже принято решать деловые проблемы в неформальной обстановке… или Савва Тимофеевич решил меня спасти из женских сетей? Или… вот я болван!!! У него же роман с Андреевой, а я, дурак, на ее заигрывания отвечал! Ясное дело, будет он мне спину взглядом сверлить. Так, разворачиваемся и переходим к деловым вопросам – вот уж нафиг, не надо даже из-за такой женщины, как Андреева, ссориться с Морозовым.
– Савва Тимофеевич, я больше по части ширпотре… – мысленно чертыхнувшись, я спешно поправился: – по части всяких бытовых вещей, ручек там, скрепок, чертежного инструмента или ножничек-пилочек для ногтей.
– А как же ваша перемычка, так? Или путеукладчик с автосцепкой? – Морозов вздернул бровь.
Ого, а он довольно глубоко в курсе, или это моя неожиданная популярность оказалась столь широка?
– Это все знакомство с Василием Петровичем Собко, он меня с пути истинного сбил.
Морозов заливисто рассмеялся.
– Что это вы такое веселое Савве Тимофеевичу рассказываете? – к нам снова подобрался женсовет МХТ. – А нам?
– Милые дамы, вы хотите равноправия даже здесь?
– Да! – дурачась, притопнула ногой Андреева.
– Ну, тогда вам необходимо в роли Дездемоны душить Отелло.
Немудрящая шутка вызвала бурный восторг присутствующих, но нас позвали к столу, где меня заботливо усадили между Андреевой и Халютиной. Последовала вереница тостов за процветание театра, за режиссеров, за актеров и актрис, за культуру в целом – словом, ничего особенного, и я заскучал.
– И как вам сегодняшняя пьеса? – заметив это, попытался втянуть меня в общий разговор сидевший напротив Шехтель.
– Трудно сказать, не специалист. Вот если бы вы меня спросили о расчете неразрезной балки или шарнирной арки, – улыбнулся я в ответ. – Хотя образ чайки интересный, интересный… Знаете, – не удержался я от небольшого хулиганства, – из него может выйти неплохая эмблема для театра, чайка, парящая над волнами. Символично, не правда ли?
– Пожалуй, – задумался Федор Осипович, как раз и ставший автором знаменитого мхатовского лого.
– Михаил Дмитриевич, я смотрю, вы несколько равнодушны к театру? – поддержала разговор Андреева.
– Да, Мария Федоровна, особенно к опере. В любом случае жизнь куда как интереснее.
– И что же вас так отталкивает в опере?
– Невероятная, запредельная ходульность. Солист и солистка стоят на авансцене и пять минут поют, разводя и сводя руки – так в опере выглядит стремительная погоня. Или дама весом в десять пудов изображает юную воздушную девицу.
Присутствующие опять засмеялись, а я добавил:
– Я готов принимать вокальное и драматическое искусства раздельно, но вместе… Кроме того, опера обладает ужасным свойством – смотришь на циферблат через два часа после начала, а прошло всего пятнадцать минут!
Смех перешел в хохот, в нашу сторону повернулись почти все собравшиеся.
– Так что я опасаюсь ходить в театры, боюсь что-нибудь отчебучить, и будет со мной, как с тем трагиком.
– С каким же? –
