Огненная проповедь - Франческа Хейг

Я остановилась и повернулась к нему лицом:

— Неужели ты считаешь, что тот, кого сейчас секут, не такой уж невиновный по сравнению с его альфой? Потому что он сорвал плакат и не смог уплатить подать?

— Конечно, нет. Я не хуже тебя знаю, что это придуманная Синедрионом чушь. Но если они сейчас избивают омег так, что мучаются их близнецы-альфы, не опасаются ли советники проблем со стороны своих же? Разве альфы не разозлятся?

— Они разозлятся — но не на Синедрион. Думаю, они будут проклинать своих близнецов-омег, так называемых «преступников». Если они принимают мнение Синедриона, то решат, что те сами напросились. Точно так же, как думают, что омеги голодают потому, что слишком ленивы или глупы, чтобы поддерживать фермы в надлежащем состоянии, а не из-за десятины или неплодородных земель.

После этого мы стали осторожнее: выходили из приюта лишь изредка и, как правило, лишь поутру в базарные дни, когда можно было затеряться среди оживленной толпы. Но легче было оставаться дома, в стенах приюта Эльзы, где мы проводили время с детьми и пытались забыть, что где-то там находится город с его кровавым помостом и солдатами Синедриона на улицах.

Мы познакомились со всеми воспитанниками. Луиза, миленькая трехлетняя карлица, очень ко мне привязалась, а Алекс, мальчик постарше, не отходил от Кипа ни на шаг. Как рассказала Эльза, Алекс жил в приюте уже пять лет, с младенчества. У него не было рук, поэтому он забирался к Кипу на колени и тот ложка за ложкой кормил его из своей миски. Голова Алекса достигала подбородка Кипа, и, жуя, Кип легонько постукивал по ней. Я заметила, что Кип больше не выглядит голодным, а его скулы уже не так обтянуты кожей. Я сама стала полнее, нарастила мясо на костях, набралась сил. Даже одной рукой у меня получалось тягать огромные котлы и подвешивать их над очагом в одиночку. Или носить малышей, прижимая к бедру, когда тем хотелось на ручки.

Сама я никогда не задумывалась о детях, как и большинство омег — какой в этом смысл? В лучшем случае мы могли надеяться, что в один прекрасный день нам достанется ребенок-омега, которому потребуется дом. Получив клеймо на лоб, я привыкла к насмешкам тех немногих альф, которые изредка приходили в поселение. Тупичка, уродка, чудовище. И теперь, наблюдая за Кипом и Алексом или глядя, как малышка Луиза тянет ко мне свои крохотные ручки, самым обидным и болезненным мне казалось ругательство «тупичка». Легко убедить себя, что никакие мы не уроды и не чудовища. Милосердие Нины и Эльзы, изобретательность детей, с которой они управлялись и боролись с несовершенством своих тел, служили тому доказательством. Но с тем, что мы тупиковая ветвь, не поспоришь. Какими бы разными ни были уродства у омег, всегда существовал общий признак: бесплодие. Тупик.

Вопросы об острове тоже упирались в тупик. Спустя пару недель в приюте я попыталась прощупать Эльзу и Нину на предмет Сопротивления.

Перемыв котлы, мы сидели на кухне и наслаждались редкими минутами передышки перед готовкой обеда. Эльза у окна наблюдала, как во дворе Кип играет с детьми, а мы с Ниной устроились на лавке. Мы подтрунивали над Ниной, сватая ей молодого виноторговца с рынка, который давненько с ней заигрывал. Нина все отрицала, но в последнее время часто вызывалась с утра пораньше сходить за покупками, причем надевала на выход свое лучшее платье.

— Откуда родом твой сердечный дружок?

— С северного побережья. — Она хлопнула меня по ноге. — И он мне не дружок.

— А как он здесь оказался?

Нина пожала плечами:

— Ты знаешь, как это случается. На побережье вообще жить невозможно — постоянные облавы солдат Синедриона, людей запирают в поселениях...

Эльза отвернулась от окна и затараторила:

— Славно, что он сюда пришел, и не важно, по какой причине. Нина теперь почти не ноет о том, что устает, и все время в приподнятом настроении.

— Ужесточение режима на побережье, оно из-за Острова? — секунду поколебавшись, рискнула я.

Раскрасневшаяся Нина вмиг побелела как полотно, вскочила, сбив со скамейки корзину с луком, и метнулась из кухни, даже не подумав собрать луковицы.

— У нас здесь дети, следи за языком, — чуть слышно промолвила Эльза.

Я опустилась на колени и принялась собирать лук, тщательно отводя глаза:

— Но вы что-то знаете об Острове, что-то слышали?

Она покачала головой:

— Мой муж задавал вопросы, Алиса.

— Вы никогда не рассказывали, как он умер.

Ни слова в ответ.

— Пожалуйста, расскажите, что вы знаете об Острове.

— Достаточно, чтобы понять его опасность. — Она присела рядом, чтобы помочь. — Опасно даже просто говорить о нем. Я уже потеряла мужа и не хочу больше рисковать: на мне Нина и дети.

Она оставалась рядом, пока мы не сложили в корзину последние луковицы. Не похоже, что Эльза сердилась, но больше она ни разу не заводила речь об Острове, а Нина после этого разговора еще три дня меня избегала.

               * * * * *

Каждую ночь мы с Кипом бесконечно обсуждали, когда же нам следует уйти. Ему хотелось остаться, и я понимала, что соблазн силен. Здесь, в Нью-Хобарте, в приютских стенах мы нашли какое-то подобие нормальной жизни. Но мои видения оставались неизменными: Остров и Исповедница. Мне тоже хотелось поддаться искушению и остаться в гостеприимном приюте, но Остров по-прежнему манил, и теперь, когда я знала, что нахожусь всего в нескольких неделях пути от побережья, этот зов усилился. А еще, лежа рядом с Кипом и пытаясь уснуть, я ощущала ментальные щупальца Исповедницы и ее разум, рыщущий в ночи. Во сне она легко погружала руку в мои тайны, как в чашку с перезрелой малиной. Когда я очнулась, Кип рассказал, что всю ночь я прятала лицо в ладони, словно ребенок. Душу терзали мысли о том, что я могла привести ее сюда и навлечь беду на головы Эльзы, Нины и детей.

— Мы не можем остаться, — повторила я Кипу в сотый раз, когда мы опять заспорили.

— Можно объяснить Нине и Эльзе, почему у тебя две руки. Они поймут и не выдадут нас.

— Речь не об этом. Я им доверяю. Тут кое-что еще. — Я не могла ему объяснить свое предчувствие, что петля затягивается, как было в последние месяцы жизни в деревне, когда я ожидала, что Зак меня разоблачит. Или как в те безумные секунды, когда во время кражи лошадей вокруг нас замыкался огненный круг. Приближалось что-то грозное.

Когда я попыталась описать это чувство, Кип лишь пожал плечами:

— Не могу оспаривать слова провидицы — это козырный аргумент. Но лучше бы ты выражалась пояснее.

— Да мне бы и самой хотелось. Но у меня лишь смутное предчувствие. Вроде как все слишком хорошо и так дальше продолжаться не может.