Пожирательница гениев - Мизиа Серт

Я Вас целую. Жан».

Когда правительство переезжало в Бордо, паника овладела теми, кого принято называть «господствующими классами». Леон Бэйби, директор «Л’Энтрансижан», приехал с чемоданами ко мне на набережную Вольтера, умоляя меня покинуть Париж. Я ни за что на свете не хотела уезжать. Видя, что я непреклонна, Бэйби обрушился на Серта, — он, как испанец, не очень рискует, но преступно и безумно не заставить меня уехать.

— Это вы безумец, — говорила я Бэйби. — Уезжая, вы теряете лучший шанс в жизни. Неужели вы не видите, что, когда вся пресса обоснуется в Бордо, ваша газета станет единственной, выходящей в Париже! Тираж рос бы с каждым днем.

Этот аргумент его убедил. Он остался. «Энтрансижан» получила тогда беспрецедентную популярность и процветание. «Энтранс» читали все. Это она ввела в обиход знаменитый «норвежский котелок» — своеобразное подобие термоса. Это она изобрела выражение «неизвестный солдат». С каждым годом росла популярность газеты и состояние Бэйби.

По всему городу на окнах, в трамваях, в метро, на улицах, на заборах появились плакатики с призывом: «Молчите, остерегайтесь, вражеские уши слушают вас!» Шпиономания царила в городе. Я и не подозревала, что была знакома с женщиной, которая оказалась самой прославленной шпионкой этой эпохи, — Мата Хари[260].

За несколько лет до войны Клод Ане рекомендовал мне молодую танцовщицу, хотевшую работать у Дягилева[261]. Однажды утром в Довилле на палубу моей яхты поднялась молодая женщина, внешне ничем не примечательная, но которой я любезно сказала, что нахожу ее восхитительной. Не успела договорить, как она ловким движением выскользнула из платья и предстала совершенно обнаженной. Приняла несколько поз, именуемых «пластическими», и сделала два-три па. Я была шокирована: у нее не было ни малейшего таланта. Я даже не подумала представить ее Дягилеву и вскоре забыла о ней.

Прошли годы. Разразилась война. Однажды вечером Бони де Кастеллан на своей машине заехал за мной и Сертом в отель «Мерис», чтобы отвезти нас к индусской танцовщице, которую все ему восхваляли и которая собиралась дать маленький спектакль специально для нас. Проехав немало километров, автомобиль остановился перед жалким домом в парижском пригороде[262]. Нас попросили подняться на второй этаж в спальню, пахнущую нищетой. Четыре маленьких индуса в чалмах, сидя на корточках на полу, наигрывали на каких-то музыкальных инструментах. Наконец появилось обещанное чудо. На ней было надето только три треугольника из фальшивых драгоценных камней. Каково же было мое удивление, когда я сразу же узнала в ней мою «кандидатку» в «Русский балет»!.. К сожалению, она осталась такой же беспомощной. Банальная танцовщица из ночного клуба, искусство которой заключалось в том, что она показывала свое тело. Музыканты отчаянно пощипывали струны. Все было удручающе тоскливо, убого и довольно тошнотворно.

«Поскорее дай ей деньги, — сказала я Серту, — она кажется такой нищей». Мне хотелось только одного: вознаградить ее за труды и как можно скорее выбраться из этой жалкой лачуги.

Три дня спустя после этого мрачного вечера Мата Хари арестовали. Узнав о зловещей роли, в которой обвиняли эту ничтожную особу, я была ошеломлена.

Что касается Серта, то он еще встретится с ней… Дягилевский балет, дававший спектакли в Мадриде, застрял в Испании. Мандель, тогдашний министр внутренних дел, упрямо отказывал мне в визах, необходимых для его возвращения во Францию. Главным образом ради удовольствия взбесить меня он утверждал, что эта космополитическая многонациональная труппа должна быть гнездом шпионов! В конце концов Серт сам поехал в Испанию, чтобы привезти Дягилева. За несколько минут до границы он посоветовал Сержу проверить, нет ли при нем каких-нибудь бумаг, которые могли навлечь на него неприятности.

— Что ты хочешь? Что у меня может быть? — ответил бедный Дягилев, раздраженный бесконечным «карантином», которому его подвергли. — Абсурдный вопрос, у меня нет ничего подобного.

Говоря это, он вытащил из кармана пачку бумажек, первой из которых было письмо Мата Хари! Мой отказ вовсе не обескуражил ее, и она продолжала периодически надоедать Дягилеву письмами с просьбой пригласить ее в труппу. Последнее из этих посланий было поспешно выброшено из окна вагона Сертом, лоб которого покрылся испариной от ужаса!

Глава четырнадцатая

Таинство встреч — Одиссея семьи Мдивани — Злосчастное письмо — Руси уезжает в Америку

Таинство встреч: приблизительно в одно и то же время один ребенок родился в Санкт-Петербурге, другой в Барселоне. Тридцать лет спустя маленькая девочка появилась на свет в Тифлисе, в Грузии… Почему судьба распорядилась, чтобы этих трех людей неудержимо, как магнитом, притягивало друг к другу? Так, что их жизни пересекались, связывались, соединялись; так, что из этого родилась драма, настоящая драма со всей страстью, мукой, красотой, болью, радостью и терзанием, которые любовь может неумолимо принести трем человеческим существам?

Какие центры притяжения, астральные законы, какое колебание волн притягивают друг к другу людей, родившихся на противоположных концах континента? Я не знаю ничего более волнующего и загадочного. У них разные родины, расы, национальности, разные языки. И однако, им суждено соединиться, они предназначены друг для друга. И когда их пути однажды пересеклись, они не могли уже разойтись.

Чем больше я об этом думаю, тем тверже знаю, что с моей стороны было бы бесполезно, почти ребячеством задаваться вопросом, права ли я была, действуя тем или другим образом. Говорить о свободной воле, когда завязывается драма предназначения, значит заниматься самообольщением. Решись я не делать то, что сделала, все равно вмешалось бы что-нибудь, что заставило бы меня поступить так же. Вообще думаю, что вопрос этот чисто абстрактный, теоретический. Так как, действуя иначе, я не была бы сама собой. Пытаясь вообразить, как сложились бы наши жизни, если бы я приняла с самого начала другое решение, я должна представить себя другим человеком, занявшим мое место в этой истории. И гипотеза сразу становилась тогда фальшивой, потому что именно я была одним из участников этой истории. Нет, у меня не было выбора… Я ни о чем не жалею, так как хорошо знаю, что лучше страдать от любви, чем потерять ее.

…Однажды, когда Серт работал в своем ателье, у входной двери зазвонил колокольчик[263]. Вопреки обыкновению, он сам пошел открыть. Этот звонок перевернул нашу жизнь: перед ним стояла молодая девушка, которую он принял за натурщицу.