Пробужденный - Коллин Хоук

Мужчины принялись оживленно беседовать с Амоном. Я поняла, что они так и не вызвали полицию – или службу безопасности Долины Царей, которая выпроводила бы нас из лагеря как нарушителей порядка, – и это возбудило во мне еще большее подозрение. И почему они не пригласили ко мне настоящего врача? В таком популярном туристическом месте наверняка должна быть станция «Скорой помощи».

Даже если нет, им по всем правилам полагалось отправить меня в ближайшую больницу. Однако вместо этого они перенесли меня в палатку и уложили в позе покойной жены фараона: ноги по швам, руки скрещены на груди, нос смотрит в брезентовый потолок.

Сперва археологи говорили на английском, но потом переключились на какое-то местное наречие. Теперь я могла догадаться о содержании разговора только по интонациям. Ясное дело, это не добавило мне душевного покоя.

Похоже, Амон совершенно их очаровал. Я несколько минут прислушивалась к его ответам, но так и не уловила в голосе парня страха или смущения. Наконец я бросила это бесполезное занятие и снова принялась разрабатывать конечности. Амон время от времени наклонялся к моему лицу и мягко сжимал руку, отчего по телу растекались волны медового тепла.

Такой стремительный прогресс не укрылся от глаз наших хозяев. Доктор Дагер – чья фамилия напоминала мне преимущественно о диггерах[7] – пересел поближе к моей койке и рассказал свою версию событий. По его мнению, я отравилась токсином, который использовали строители пирамид, чтобы отвадить мародеров.

Мне очень хотелось спросить, что это за страшный яд и почему от него до сих пор не очистили давно обнаруженную гробницу. Однако еще больше меня интересовало, кто и почему так шустро перевез саркофаг Амона в Нью-Йорк. Если его действительно обнаружили археологи, почему канопы остались на месте? Зачем Амона вообще перенесли в тот зал из потайной комнаты за сокровищницей Тутанхамона?.. Однако я понимала, что в присутствии археологов такие вопросы лучше не задавать.

По бегающим глазам доктора Дагера я точно могла сказать, что он себе на уме. То, как напряженно он вслушивался в ответы Амона, наводило на мысль, что в палатке его удерживает отнюдь не тревога о парализованной американской туристке.

Вскоре археологи ушли примерно на час – а вернувшись, наконец переключились на английский. По всей видимости, от них не укрылся панический взгляд, с которым я следила за беседой на незнакомом языке.

– Как вы оказались в закрытой секции храма? – спросил доктор Хассан Амона. – И где обнаружили токсин?

Я внутренне похолодела, но Амон и бровью не повел – лишь стиснул мою руку с такой силой, что я даже сквозь онемение ощутила этот жест.

– Мы хотели осмотреть гробницы рядом с храмом, но заблудились. Лилия прислонилась к стене, в ней что-то щелкнуло, и нас осыпало красной пылью. Мы не знали, что это яд, и сперва просто пошли дальше. Потом Лилии стало хуже, мы начали искать выход из гробниц и внезапно оказались в храме.

– Ну-ну, – многозначительно протянул доктор Хассан, почесывая белоснежную голову. – Надо понимать, вы вышли из святилища Анубиса.

– Скорее всего.

– А потом отнесли эту юную леди на нижнюю террасу. Ту, что с колонными портиками.

– Так и было, – ответил Амон с видимым облегчением.

Доктор Хассан остановил на нем задумчивый взгляд, и я поняла, что ложь Амона шита для нашего хозяина белыми нитками.

– Вы мне не верите, – тихо сказал парень.

– Нет, – ответил доктор Хассан с неизменной улыбкой. – Я работал на верхней террасе, когда заметил цепочку красных следов, ведущих из святилища царской семьи. Сейчас эта секция закрыта, других проходов в нее нет. Так что я все-таки надеюсь на более правдивый рассказ.

– Я рассказал все, что вам надлежит знать.

Я мысленно застонала, представив реакцию доктора Хассана. Наша скрытность его наверняка разозлит, он вызовет полицию, и остаток ночи мы проведем в каирской тюрьме – или куда там отправляют наглых туристов, не проявивших достаточно почтительности к памятникам старины. Однако вместо этого доктор Хассан откинулся на спинку стула и сменил тему разговора.

– Храм, в который вы забрели, считается одной из главных достопримечательностей Египта. Он был возведен по приказу царицы Хатшепсут. Вы о ней слышали?

Амон покачал головой.

– Боюсь, женщины-фараоны мне неизвестны.

– Их можно пересчитать по пальцам. Тем удивительнее срок правления Хатшепсут. Она успешно продержалась на троне двадцать два года. Поощряла развитие искусств, строила прекрасные дворцы и храмы… Однако после ее смерти преемники постарались стереть все следы ее правления. Статуи царицы были разбиты, фрески стерты. Некоторые ученые считают, что фараонам была нестерпима сама мысль о женщине на египетском престоле. Но я полагаю, что ее память была осквернена служителями культа Сета.

Я тут же почувствовала, как напрягся Амон.

– У вас есть доказательства?

– И да, и нет. Большинство египтологов отвергают идею, что бог хаоса мог обладать собственным культом. Однако они согласны, что Хатшепсут ассоциировалась со львицей. По легенде, девочку даже выкормили львы.

– А какое отношение они имеют к богу хаоса?

– Да-да, очень любопытно, – туманно ответил египтолог, проигнорировав вопрос Амона. – Мои исследования подтверждают, что во время поездки к царю Пунта[8] Хатшепсут присоединилась к некой тайной группировке. Конечно, она вернулась с прекрасными дарами – золотом, слоновой костью, миррой, сандалом и эбонитом. Но я думаю, что настоящая цель ее путешествия выходила за рамки простого политического визита. Видите ли, перед отъездом царь Пунта подарил ей пару юных львиц, которых она воспитала в качестве домашних животных.

– В таком случае она была очень храброй женщиной, – ответил Амон, – но я все еще не понимаю, что необычного в этой истории.

– В других обстоятельствах я бы всецело с вами согласился. Хатшепсут была далеко не первым египетским фараоном, который питал страсть к опасным созданиям. Однако, на мой взгляд, история этим не исчерпывается.

– Вот как? – сухо поинтересовался Амон.

– Конечно, это можно счесть спорным, но я нашел подтверждения, что Хатшепсут была особым образом связана со сфинксами. Например, мы знаем, что аллея к ее заупокойному храму была окаймлена сфинксами из песчаника. В африканских записях четко говорится, что царь Пунта преподнес Хатшепсут пару львят, однако они же содержат указания, что в Египет из Африки уехала «Львица» – скорее титул, чем реальное животное. Это намек на главу тайного общества под названием Орден Сфинкса – в высшей степени засекреченной секты, которую многие египтологи считают сказкой. Но я уверен не только в том, что Орден существовал на самом деле, но и в том, что во время поездки в Пунт Хатшепсут была провозглашена его лидером.

Амон нахмурился.

– Любопытно. Почему вы думаете, что она была именно лидером, а не рядовым членом ордена?

– Во-первых, сфинксы, во множестве украшающие аллею к ее храму, наглядно доказывают, какое почтение Хатшепсут питала к этим созданиям. Во-вторых, храм был обсажен привезенными из Пунта мирровыми деревьями. Вряд ли царица избрала их для места своего последнего упокоения, если бы та поездка не была наделена для нее особой значимостью. А в-третьих… – и доктор Хассан бросил на меня быстрый взгляд. – В нью-йоркском Метрополитен-музее есть статуя Хатшепсут в образе сфинкса.

Сердце пропустило удар. Если бы я могла, я бы немедленно отвесила Амону подзатыльник и в красках объяснила, почему нам следует убраться из этой палатки. Но конечности по-прежнему не слушались, поэтому я лишь слегка повернула голову и застонала. Амон мгновенно сжал мою ладонь и обеспокоенно спросил, не больно ли мне. Я качнула головой и обрушила на него настоящий мысленный вопль. Но если парень и услышал предупреждение об опасности, то предпочел его проигнорировать.

Рациональная часть моего сознания твердила, что доктор Хассан понятия не имеет, откуда я приехала. То, что он упомянул Метрополитен, не могло быть ничем, кроме удивительного совпадения. И все же меня переполняли подозрения. Доктор Хассан явно знал о нас больше, чем мы о нем, и это внушало тревогу.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросил Амон.

– Статуя в нью-йоркском музее изображает Хатшепсут как сфинкса – с телом львицы и лицом прекрасной девы. По законам Египта, женщина не могла править страной, поэтому на ней церемониальная накладная бородка и пышный головной убор, который свидетельствует о могуществе фараона. Хатшепсут была не только прелестной, но и влиятельной женщиной. Одна из надписей в храме гласит, что «выше нее не было услады для человеческих глаз, блеск ее лица и тела происходил из божественного источника, а красота могла сравниться лишь с редким цветком, растущим в пустыне».