Линка (СИ) - Смехова Ольга

Отростки казались плотными, толстыми, необъятными. Как пеньковый канат, хуже — как исполинский трос из пеньковых канатов. Вздрагивая, они натягивались, словно собирались сопротивляться мне и той силе, что сейчас переполняла меня.

Первая нить лопнула, разорвалась, изошла разлохмаченной веревкой, а Аюста дернула ручкой — теперь уже осознанно, теперь уже свободно. Я возликовала собственной маленькой победе! Получилось! Так, я ножницы, я ножницы, я ножницы…

Не знаю, убеждал ли в чём-то подобном себя Черная Куртка. Их с Юмой битва перешла на новый уровень. Устав играть в кошки-мышки, увиливая от ударов и выскальзывая из хитрых захватов, они бились — на этот раз уже серьёзней. С рук Юмы плетью срывались сгустки, щелкал где-то поблизости теневой хлыст. Мне вспомнилось, как она вылупила Аюсту прямо у меня на глазах. Может ли слеза ребёнка, пускай даже такого, как Аюста, стоить голода? Может ли она стоить пустого представления, фарса, игры. А, может быть, тогда всё было понарошку? Я посмотрела на черные нити, обвившиеся вокруг девочки. Нет, не понарошку.

Сгустки разбивались о красный прозрачный щит мужчины. Рассыпались, оставляя в прокисшем и застоявшемся мраке отзвуки старых проклятий. Черная Куртка отвечал Юме крохотными зелеными пузырями, что обволакивали её черную тушу, надувались, лопались, шипели. Юме, верно, было больно, по крайней мере я на это надеялась.

Второй отросток поддался легче, чем первый, третий тоже не вызвал особых усилий. Может, я наловчилась? Стоило мне об этом подумать, как меня в тот же миг постигла неудача. Щупальце, что держало левое запястье девочки вдруг оказалось прочнее, чем все остальное. И не выпрямилось, когда я принялась его резать. Скорее даже наоборот. Лезвие хрустнуло, обдав меня волной боли — на этот раз уже моей. Я взвизгнула, а, может, мне так только показалось. Иногда говорят, что у людей такое бывает — сердце пропускает один стук. А моя искра пошатнулась, моргнула, в ту же секунду обдав мерзким холодом и безразличностью смерти, меня коснулась нить. Щупальце лишь слегка оттянулось — в сторону, обвив лезвие, словно собираясь и меня сделать своей марионеткой.

Но все оказалось куда хуже, чем я могла себе представить. Я вдруг почувствовала, что слабею, теряю силы, что из меня. Словно из пакета сока, высасывают всё без остатка. Юма возликовала. Наверно, именно такого положения дел она и ожидала. Ждала, когда во мне взыграет жалость к малышке, когда я захочу её освободить, даже немного поддалась мне… Всё это опять было красивым спектаклем — для одной лишь только меня.

Щупальце вздрогнуло, разрастаясь — и лопнула, со звоном, как гитарная струна. Никогда в жизни не слышала, как лопаются гитарный струны — сравнение пришло откуда-то извне. Аюста отмахивалась от остатков того, что некогда держало её в узде. Маленький ангел вырвался на свободу. Всем своим видом показывая, что собирается — мстить. И на этот раз она уже поддаваться не будет.

Юма взревела, как раненый зверь. Мне послышалось, что звук этого рева рикошетил от невидимых стен нашего поля боя. На мгновение мелькнула улыбка на лице Черной Куртки. Я поняла, что слабею — теперь уже резко. Словно некто могущественный вдруг решил, что с меня — хватит. И оборвали питающую нить чужой искры, которую я успела привязать к себе. Я посмотрела, на всякий случай — нет, вот она, рядом. А, может, просто людей поблизости больше нет? Все умерли?

Я не ножницы, и не огромное нечто, нависающее над остальными. Мне казалось, что я даже не кукла, какой всегда и была, а нечто крохотное. Червячок света, искринка, и где же ты, моё солнце и звезда, к которому я должна тянуться? Усталость грузом рухнула на меня, навалилась, подкосила. Стояла ли я до этого вообще? Я — поток сознания, плавающий в киселе какого-то грандиозного события. Всего лишь приправа для бульона катастрофы. Захотелось рассмеяться — над самой собой.

Потом были вспышки — много, словно кто-то решил разом подорвать десяток-другой мощных петард. Бухало над самым ухом, словно в новогоднюю ночь, разве что не рассыпаясь красивым взрывом искр. Бухало, на мгновенье повергая мир в пучину яркой и, казалось, бесконечной вспышки. Белый халат, маленькие ручки, золотистые волосы — недетский оскал на детском же личике. Треснули солнцезащитные очки, на них неосторожно наступили, хруст — слишком громкий в сонме всех остальных звуков. Хруст, от которого становиться страшно и хочется зажмуриться. Змеятся волосы Юмы, беззвучно шамкает большой клыкастый рот. Бьют — все и друг и дружку. Закрыть глаза и уснуть, поддавшись давнему приказу. Я стояла, не понимая, что со мной происходит. Недавний приток сил, чувство жизни и искры — так близко, а потом необычная слабость, сонливость, а сейчас мне кажется, что в меня кто-то впился. Юма победила и ест меня? Наверно. Всё равно, Лекса теперь в безопасности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Всё закончилось. Я поняла это по странной повисшей тишине — плотной и густой, как сметана. Переговаривались, в основном отборной бранью, ОНОшники, гоготали в голос. Людей поблизости не было, изредка поскрипывал искореженной сталью потерпевший крушение поезд. Где-то вдалеке мерцали сигнальные огни сотни автомобилей — амбулаторной, милиции, кого-нибудь ещё. Жива, или я теперь призрак? Внутренне ухмыльнулась своим мыслям, попыталась подняться — получилось лишь с третьего раза. Плакала, кажется, Аюста — я видела, как малышка, сироткой стоя в стороне, размазывала грязь ладошками по лицу. Злые дяди в камуфляже грубо тащили её — куда? Куда-то, где избавляются от таких, как она. Черная Куртка отряхивался, бесформенной кучей валялась на земле Юма — поверженная, безжизненная, уже не опасная. А я бы все одно никогда не подошла к ней и на километр. А следом был его внимательный взгляд — новые солнцезащитные очки вновь скрывали от меня его глаза. Словно этот пижон таскал с собой запаску именно на этот случай. Холодные, липкие и грязные руки, длинные пальцы. Он смотрел, словно спрашивая у меня — ну что, допрыгалась? Попалась? Я молчала и не двигалась, застыв мышью перед близоруким удавом. Авось, примет за что-нибудь другое и не заберет. Он забрал.

Машина урчала, как пантера, около полутора-часа пути — уснуть бы тогда хоть на мгновенье, да не получилось. Я чувствовала себя опустошенной, словно некто выпил из меня все соки. Усталость подсказывала мне, что стоит только закрыть глаза и рухну в объятия отдыха. И в тут же миг по голове било ужасной болью, от которой хотелось месить ногами воздух, схватится за макушку обоими руками и застонать. Терпела. Городские вывески отражались размытым маревом разноцветных огней. А потом он нёс меня — я думала, что на казнь. А, может быть, у них есть суд? Суд для аномалий… Судья в белокудром парике, большущий молоток, тысяча и один присяжный, в свидетели притащат Лексу, а, может быть, недобитую Аюсту. Мне было жаль малышку, несмотря на её предательство.

Телевизор всё так же молчал, считая что слова — излишни. Что тут сказать — аномалия! Репортаж о случившемся сменился интервью. Вновь явился толстомордый. Ему что-то доказывал упитанный, больше Лексы мужчина в сером свитере, изредка теребя густую бороду. Стучали по столу кулаки, плескалась вода из стаканов, осмеливался вставить вопрос — а может и фразу растерянный ведущий. Прошло всего лишь пять минут, а новости уже застыли на кадре, где уважаемые люди — политик и профессор современной науки, если верить надписям внизу экрана, плеснули друг в дружку водой. Застыл в смешной позе взволнованный и вскочивший с места ведущий. Быстро побежали титры по экрану. Сейчас будет еще один выпуск новостей — я знаю. Сейчас нам покажут людей, что стали жертвами моей жизни. Обмотанных, изломанных, покрытых застывшей коркой крови. Или уже не покрытых — вымоют, наверно. Я вдруг осознала, что мне абсолютно всё равно. Не спокойно и умиротворенно, как это бывало раньше, а всё равно. Я пуста, как только что опорожненный кувшин, и теперь уже ничего не хочу. Словно недавняя воля к жизни всего лишь казалась мне, всего лишь привиделась в благостной дрёме, а всё это время, на самом деле, я была равнодушна. Равнодушна, когда в ролике из фильма гусеницы трака выдавливали красное месиво из солдат. Всё равно, когда мобиль, сбивший девочку, ожил, обратился новым кошмаром. Всё равно — когда Лекса сказал, что заберет меня с собой, домой. Всё равно — когда они спали вместе с Мари. Это не пустяки, просто… события, а я всего лишь безвольный свидетель. Равнодушный свидетель — раньше, наверно, я бы осознала это с ужасом. Сейчас — нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})