Моя профессия ураган - Люда и Игорь Тимуриды

Та же судьба постигла еще одного тэйвонту в черном и одного старого тэйвонту, которого я не знала. Точно гадливость и ярость вспыхивала во мне, словно это были предатели, а не люди.

Мгновенно слетев на землю с коня, я, забрав у черного гиганта прекрасный аэнский меч, отделила ему его же мечом голову и сердце. Это была не жестокость, а элементарная предосторожность — без этого некоторые тэйвонту могли ожить даже сами через какое-то время. Процессы регенерации у них были бешенные, а раны они затягивали сами прямо на глазах, точно не люди. Но это была лишь специальная упорная тренировка психического аппарата человека с самого детства. Которая была выработана без малого тысячами поколений сверхбойцов. Ничего в ней не было сверхъестественного — у нас так мог каждый ребенок. А после вмешательства хирургов тэйвонту с их упомрачительной техникой ожили бы все эти тэйвонту.

Так же поступила я и с остальными в черной одежде. Аккуратно и точно. Я даже сама не понимала, почему так действую, точно это были уже не люди, что не должны были жить.

Почему-то я не задумывалась об этом — это было не убийство, это была казнь.

Которую я должна была выполнить по своему долгу.

Впрочем, я поняла, что находиться между милых кобылиц не желательно, ибо они попытались лягнуть и меня на земле, и мигом взлетела на коня, забрав оружие у трупов. Хорошее оружие! Два меча мне приглянулись так, что я решила их оставить себе.

И поскакала прочь, пока одурманенные кровью кобылицы не стали глушить и остальных. Впрочем, да и голоса некоторых тэйвонту приближались.

Как мы помчались! Интересное я заметила — когда я сидела на вожаке, кобылицы слушались и моих приказов. Впрочем, они слушались меня и на земле, только одна, позлобней и моложе, все норовила ударить меня. Но на коне и она меня слушалась. Вот уж действительно — я на коне!

Только сейчас я отметила, что кобылицы, как и я, удивительно большеглазые даже по сравнению с обычными конями. Нет, не то, что б я раньше это не отметила — я все заметила, как и особенности породы, просто то, что я тоже большеглазая мне пришло в голову только сейчас. Если он принял меня за кобылицу, только особой формы, и лишь поэтому подчинился, клянусь, я его убью! — почему-то взъярилась я.

Впрочем, он почувствовал мое настроение и гнев на него и виновато поднял глаза — что он сделал не так?

Гнев мой исчез, и я погладила его морду. Но начала постепенно приучать слушаться узды и малейших намеков пальцев ног. Тем более что чем больше он скакал бешено, тем больше подчинялся мне, не желая тратить силы на препирательство. Я не возражала. Меня никто не преследовал. Видимо картинка, оставленная сзади была достаточно впечатляющей для оставшихся калек.

Оставался вопрос, что делать с табунчиком. Ибо со мной скакали самые красивые кобылицы табуна, выбранные тэйвонту. И косо на меня посматривали.

Из говора тэйвонту и табунщиков я поняла, что данная порода называлась Савири и была выведена одним сумасшедшим, беззаветно и безответно влюбленным в погибшую в прошлой войне в молодую дивенорско-славинскую воительницу королеву.

Какая трогательная и печальная легенда! — подумала я. Погибшую властительницу звали Савитри. Очень распространенное и популярное сейчас имя. И теплое такое!

На сердце от этого имени стало тепло, точно позвал меня кто хороший…

Может воительница и хороша была в легендах.

Но только ездить на таких кобылах-бойцах — ни-ни… Большеглазые ласковые убийцы это слишком… Это не по мне!

Единственное, что меня опечалило, это то, что с обезглавленными трупами тэйвонту в черном безвозвратно исчез образ девчонки, которую все носили на руках. И никто уже в него не поверит и меня уже там никто не посадит на руки, если я туда попаду, а разве что на цепи, на замки или в наручники и к стене приковать.

А жаль.

Разве только Радом остался у меня. А где его найти?

Ищи-свищи. Разве что вернуться и, спрятавшись на крыше этого санатория для калек, где меня никто и не подумает искать, дождаться его возвращения с острова? Он же обещал меня забрать!

Но, подумав, я решила, что ему скорей всего передадут то, что произошло устно и в другом месте. Да и встречаться с ним сразу после того, как ему все расскажут и покажут, мне, честно говоря, расхотелось. Возьмет ли он меня тогда на руки? А не возьмет ли он ремень и хорошенько всыплет за то, что натворила?

Ну, немножко мне было от этого нехорошо.

Глава 23

Я безумно тосковала отчего-то по Радому. Так, что плакала иногда… Когда было свободное время. Хотя это было глупо делать по человеку, которого ты совершенно не знаешь и видела два раза. А если быть точнее — один раз и один спала. Не по-женски, конечно, по-детски, свернувшись клубком на груди или забившись под мышку.

Дней через пять мы всем свои отрядом догнали какого-то молоденького воина на загнанном коне… Совершенно неожиданно догнали…

Хоть бы он за нами гнался! Так я его сама нагнала!

— Ты кто?!? — нагло спросил он.

— Пош-шел вон! — вежливо рявкнула я в ответ, ибо мой Дар, как я назвала своего нового коня, понес. Ему явно захотелось эту несчастную кобылу… Впрочем, это, наверное, был конь. Как и всадник… А может, просто вид всадника Дара раздражал. Да, имя Дар к моему коню явно не подходило.

— Ой! — сказал воин, прикрыв рукой рот.

— Ты! — крикнула в ярости я, тщетно пытаясь удержать коня от страшной боевой атаки, а воин, как ни в чем не бывало, глядел на меня и даже не думал спасаться на дерево. — Идиот!!!

Он раскрыл рот. Его перекосило, как обезьяну.

— Живо на дерево!!! — отчаянно завизжала я.

Но было уже поздно — одним страшным мгновенным ударом в ногу всадника копытом Дар раздробил ее в колене и сбил коня на землю, сломав ему хребет…

Только потому, что я страшно завизжала и рванула Дара, копыто его сразу не приложилось к голове этого воина и промахнулось на несколько сантиметров…

Несколько минут стояла страшная ругань — я бешенно материлась, сыпля ударами по коням, рвя Дара и ногами сбивая с траектории прямо с седла Дара кобылиц, которые пытались убить его и уже сломали ему руку… Я и сама не знаю, как я смогла отбить этого дурака среди этого мата, ржания, ругани, кутерьмы.

— Ежики-мурежики квашенные! — бешено тонко кричала я. — Елики-ролики драные, папа ваш зеленый! Дролики-молики ерфиндер твой пуп!

Я аж устала от своей ругани и безуспешных попыток отогнать коней словами, хоть выкручивай.

Только мои сильные удары в морду лошадям, заставившие их хоть на минуту забывать от злобной ненависти помогли мне спасти его, хоть большинство кобылиц не обращали на мои удары никакого внимания, пытаясь достать его…

— Брось оружие, идиот, это же боевые кони! — заорала я, все же успев выхватить его из этого месива копыт… А потом, перекинув с трудом его через седло, погнала Дара во весь опор и заставила их гнать пол часа, пока мои любимые лошади чуть не выдохлись…

Чтоб он не дергался, страшный удар кулаком ему по затылку начисто выключил его. Его активность приводила лошадей в бешенство, и мне надо было оберечь его…

Но, странное дело, он выключился и больше не включался, как я потом его, положив в такое место, где кони не могли достать, не хлестала по щекам…

Слишком страшные ранения, наверное, — подумала я.

Вот уж я везучая! — злобно думала я, скача. — Как ни одно, так другое! И так тэйвонту за мной охотятся, так я еще и раненого на шею подцепила.

Делать нечего — пришлось ухаживать. Совесть не позволяла бросить труп. Который еще дышал немного… Я немного разбиралась в положении больных (живой, мертвый) и, поскольку он был в коме, то я сомневалась, что кто-нибудь из крестьян (которых, кстати, не было на добрых пятьдесят километров) ему поможет. Ему нужен был аэнский знахарь…

Потому, отчаянно плюясь, проклиная дурака, оказавшегося у меня на дороге (в такой глуши!), я потащилась по направлению к городу… Сделав, естественно, телу шины, то есть, примотав его к найденной развилке (вырубленной вражеским мечом, естественно) намертво… Меня забавляло положение будущего трупа — он словно бы скалился, улыбаясь… От того, что не смог бы пошевелиться, если б хотел. Только рожа и торчала. Из обкрученных кусков ткани и веревок. Для крепости привязки, естественно, для лучшего соприкосновения с шиной… Я же не садист!

Четыре дня мы мчались как бешенные, петляя, запутывая следы, долго идя по следам обычных табунов, возвращаясь по своим собственным следам, то заходя в реки и идя по берегу, то переплывая их, то скача уже по моей воле по обычной дороге. Конь мой, которого я назвала Дар, привык откликаться на свое имя и постепенно, как и кобылы, подчиняться мне. Им я тоже придумала удивительно нежные имена, и как раз в ритм-структуру тех нежных особенностей ржания, которыми Дар подзывал их. Может, потому они и приняли их настолько охотно.