Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Патрик Бессон

Устраивать им письменную контрольную два дня подряд не будет. Элен ни разу ему не приснилась, но когда наконец ему удастся заснуть, то так или иначе она окажется рядом с ним. На следующий день после их первой ночи любви он боялся случайно встретить ее на улице. Он проводил ее до Художественной школы, они поцеловались, крепко, но не слишком, а так, как целуются женатые люди, которые, расточая нежность, хорошо знают, что вечером снова увидятся. Потом он стал методично обходить все улицы Сен-Жерменского квартала, не столько для того, чтобы оценить метаморфозы, произошедшие с пейзажем под воздействием его счастья, сколько для того, чтобы поделиться своим новым состоянием с родными местами. Мимо такого-то магазина, по такому-то тротуару шел любовник Элен. Кто бы мог подумать? Встреть он в этот момент Элен, если бы ее лекции вдруг кончились раньше обычного, очарование было бы разрушено.

Месяц назад, когда они вышли из «Куницы», у нее были опухшие глаза, и она предложила ему прогуляться по улицам, как из боязни вернуться домой в таком состоянии, так и из желания отдалить момент расставания. Когда он шел тогда с ней рядом, у него появилось совершенно новое ощущение близости. В Париже, до наступления лета, она заполняла часы его ожидания, символизируя подругу, о которой он мечтал в минуты одиночества. А в этом маленьком незнакомом городке она перенесла его на то время, пока длилась их прогулка, в сферу, где не было места предсказуемым ощущениям: встречные жители города К становились сообщниками некоего домашнего союза; эти разделенные мгновения складывались в кусок их совместной жизни, оторванной от всех былых ориентиров и включенной в будущее, причем будущее тем более правдоподобное, что декорации постоянно отодвигались, не нарушая границ его воображения. Когда на обратном пути они пересекли паперть, очертания собора уже растворились в темноте. Ему больше не казалось необычным, что Элен живет под сенью такого чуда религиозного искусства. Он порадовался, что никогда не был внутри собора: открывая его для себя вместе с ней, он скоро включит эту лишенную каких бы то ни было исторических воспоминаний реальность в мир своей любви. Вопреки логике тяжелая и немного расшатанная дверь дома на улице Пастера показалась ему чем-то вроде залога их союза, тогда как на самом деле она сосредоточила в себе все существующие препятствия.

Опьянение будущим счастьем увлекает воображение к самым безумным мечтам; а когда счастье уже достигнуто, то его наличие предрасполагает к серьезности, и рассудок, вместо того чтобы заняться разглядыванием трофеев, вдруг обращается на самое себя, чтобы оценить собственную способность их освоить. В тот самый момент, когда Дени осторожно отождествлял себя с самим собой местами, где пускало корни его настоящее, он стал опасаться, как бы появление в его жизни ставшей его любовницей Элен не заставило его споткнуться об избыток радости; не так ли исцеленный от слепоты человек рискует оказаться травмированным светом, к которому он обращал все свои надежды; он должен постигать окружающий мир, как бы в течение какого-то времени остаться во власти недуга. Стоя на перроне вокзала после окончания лекций, именно он, а не она забеспокоился по поводу того, как г-н и г-жа Деруссо встретят дочь: впервые в своей жизни она не ночевала дома, предупредив их только по телефону, причем ограничивалась предлогом, похожим скорее на вызов.

Между их встречей в «Кунице» и вечером, когда она ему отдалась, прошел месяц. Он истолковал отсрочку как чистую дань приличиям. Теперь-то он знает, что таков был срок, необходимый Элен, чтобы осмелиться преступить родительские запреты. Она бы не согласилась как-нибудь пошло урвать пару часов, например, с пяти до семи, у своего официального расписания. Когда утром она с серьезным лицом объявила ему, что прошедшая ночь была их настоящей брачной ночью, он видел, что она не рисуется. Почему-то им было совсем не тесно на кровати, с которой он один едва не падал. Он пристроился на самом краю, а она — какая же она все-таки была тоненькая — вжалась между ним и стеной. Впоследствии она иногда вдруг неожиданно сообщала ему, что сможет остаться у него на ночь. При этом у нее с собой не было абсолютно никаких вещей, это обещало непринужденность наготы, вплоть до совместного пользования предметами туалета. Подобная простота опьяняла его так, как не опьянили бы самые хитроумные эротические ухищрения. Тем временем наступил час, когда поддаваться сну уже не стоило, поскольку вот-вот нужно было вставать, и он лишь заработал бы себе мигрень на весь день.

Привыкнув ложиться поздно, он любит поваляться утром в постели. В рабочие дни он наспех совершает свой утренний туалет и охотно отказывается от завтрака только ради того, чтобы встать хоть на немного позже. Сегодня он вышел из дому на час раньше и обнаруживает в этом отмеренном запасе времени больше очарования, чем в безразмерной ночной праздности. Этот интервал уже похож на настоящий день и нет в нем кошмаров, предшествующих позднему пробуждению. Однако ведь именно в этот момент, когда человек невинен, выбирают для того, чтобы казнить приговоренных к смерти. Обратный счет все уменьшающегося отрезка времени, остающегося до начала занятий, не столько посягает на свободу Дени, сколько поднимает ее цену. Официант, который в бистро на углу посыпает опилками пол и расставляет стулья, конечно же, делает самые что ни на есть обычные движения, но этот ритуал станет отправной точкой для тысяч непредвиденных событий начинающегося дня. Так, три звонка в театре являются не только повторением определенной церемонии, но также и импульсом, посланным многочисленным потенциальным возможностям всегда единственного в своем роде события, оттенки которого правильно воспринимаются лишь на фоне неизменных декораций и привычных жестов. Пустой еще класс вполне гармонирует с его ощущением свободы. Свою вину он осознает, но она уже не давит на него так, как раньше; он просто трезво констатирует факт. Вполне вероятно, что он будет страдать от нее еще сильнее, но то будет страдание иного рода. Ученики пробираются к местам и сбрасывают свои ноши на парты. Еще накануне подобная сцена не обходилась без сутолоки: не совсем проснувшиеся дети натыкались друг на друга. Сегодня они делать это остерегаются: наблюдают исподтишка за настроением учителя и без малейших сбоев пробираются между рядами. Дени будет стараться, чтобы постепенно, день за днем жизнь в классе вернулась в нормальное русло. Его личные невзгоды на детей распространяться не должны.

Пока же звонок на перемену фиксирует его поражение: выйдя из-под его надзора, смешавшись с остальными, ученики дают выход накопившейся за урок энергии. Наконец-то они принадлежат самим себе. В одно из воскресений, поскольку Элен выразила такое желание, Дени свозил ее к своим родителям. Два часа езды по автостраде, затем перед глазами внезапно возникает пустырь, на котором несколько разбросанных в беспорядке и как бы взаимозаменяемых крупнопанельных домов создают впечатление грубо сработанного детского конструктора. Дени, сердясь, ловил себя на мысли, что стыдится встречавшихся им на пути шумных ватаг детей, тех самых детей, которые, окажись они вдруг в его классе, были бы ему скорее симпатичны. Если бы их поездка состоялась два года назад, Элен увидела бы гораздо более оборванных ребятишек: его родители жили тогда в большом шахтерском поселке, но потом, получив на работе травму и не сумев оправиться от нее в полной мере, отец добился места муниципального служащего, что явилось причиной их переезда. Новая чистая работа и получение квартиры в блочном доме стали для семьи символом приобщения к классу буржуазии. И все же в то воскресенье Дени предпочел бы скорее показать Элен живописную и экзотическую нищету, а не убогий комфорт их квартиры на окраине города.

Такого нагромождения безделушек на мраморной крышке буфета он не помнил. А Элен, обычно умевшая щадить его самолюбие, тут с восхищением разглядывала семейные фотографии в альбомах, горшки с какими-то вычурными цветами и розоватые бонбоньерки, с ангелочками на крышках. И чем больше она восторгалась, тем больше мать Дени их ей показывала. В конце концов, не удержавшись, она увела ее в спальню, чтобы приобщить ее к последним семейным тайнам, отчего муки Дени, окончательно утратившего контроль над разговором двух женщин, еще больше усилились. Рядом застыли с разинутыми ртами два маленьких брата, а пришедшие по случаю его приезда сестра и шурин выводили его из себя своими ласковыми похлопываниями и восторженным кудахтаньем. За столом сидели очень тесно. Г-жа Маджера поставила маленькие тарелки на большие. Элен должна была есть, потому что все продукты свежие, к тому же ей, такой тоненькой, нечего бояться, что она располнеет. Когда г-н Маджера захотел дотянуться до буфета, чтобы налить в рюмки ликеру, им пришлось прижаться животами к столу. Самый меньший брат дулся, потому что ему хотелось посмотреть по телевизору какой-то матч; Элен обнаружила неожиданный интерес к футболу, но отец заявил, что при гостях телевизор включать неприлично. Сцена завершилась пощечиной и ревом. Наконец Дени, ко всеобщему удивлению, заявил, что им нужно вернуться в Париж до наступления темноты.