Воля небес - Александр Прозоров

– Экий ты ныне стал, боярин! – взял его двумя руками за плечи воевода. – Даже не верится, что тебя когда-то мальцом безусым я из земли своей призывал. А ныне, вот, своих новиков уже приводишь. Ладно, пусть смотрят. Годы пройдут, когда-нибудь и ты за них, как я за тебя, гордиться будешь.

Правда, худородного боярина Леонтьева князья быстро оттерли в самый угол просторного воеводского шатра. Впрочем, оттуда все было слышно хорошо. А смотреть, собственно, и не на что.

– Пришли донесения первые от дозоров дальних, воеводы, – наконец начал думу князь Воротынский. – Подозрения наши, други, ими подкреплены. Идут басурмане числом великим. Конница всю степь заполонила, да янычар столько же, сколько нас будет, да наряд с пушками огромный, осадные тюфяки и бомбарды сотнями стволов тянут. Обоз тяжелый, посему, вестимо, еще неделю до Оки ползти будет. Прочие силы от него далеко не отойдут.

Воеводы зашевелились, переглянулись, но пока ничего не говорили, ждали продолжения.

– Сил у нас и без того мало слишком, чтобы на полки отдельные распылять, – продолжил Михайло Иванович. – Посему предлагаю в кулаке едином рать ныне держать, вдоль реки токмо дозоры разослав. Как ясно будет, куда удар главный рабы султанские нацелят, туда и выступим. Коли повезет, переправы перекрыть успеем. А там уж как бог даст…

– Дозволь спросить, главный воевода царский! – внезапно прозвучал над ухом Басарги звонкий голос. Боярин аж вздрогнул от неожиданности.

Все князья разом повернулись к нему, Михайло Воротынский милостиво кивнул, поглаживая окладистую бороду:

– Спрашивай, новик!

– Можно ли город без пушек взять, токмо копьем и саблей?

Князья снисходительно рассмеялись, и Ярославу ответил молодой и худородный средь прочих князей Дмитрий Хворостинин:

– Копье с саблей супротив стены городской, что филин против быка. Пугать может, а сдвинуть никак. Без пушек даже крепостицы малой татары разорить не в силах. Токмо на том передовые остроги наши в степях и держатся.

– Но ведь пушки не в передовых полках идут, их рати завсегда в обозах тянут!!! – громко, словно желая всех оглушить, прокричал новик. – Супротив всей армии басурманской нам выстоять ни в жисть не по силам. А вот по обозу вдарить да разорить его вчистую – разве не сможем?

В шатре повисла мертвая тишина. И в ней хорошо было слышно дополнение юного подьячего Тимофея:

– Пушку любую испортить один миг нужен. Клепку в запальник вбить, и в поле ее починить уже никому не по силам. На минуту бы лишь нам до них добраться.

– Без большого наряда татары токмо веси да церкви деревенские пограбить смогут, – вслух признал кто-то из князей. – Земли же здешние все едино прошлым летом разорены. Городов им не взять. Без большого наряда, как змея с вырванным жалом, окажутся.

Воеводы оживленно загудели. Перед ними, готовыми с честью сложить головы под татарскими копытами, дабы не видеть кончины своей отчины, внезапно открылась возможность полечь с пользой. Возможность не дать этой гибели случиться. Пропустить, ударить в спину, в заводные табуны и обозы, в слабых и престарелых воинов, которых уже не ставят на острие атаки, которых бесполезно бросать в тяжелые сечи, дойти до большого наряда, вырезать пушкарей, испортить стволы – а там будь что будет. Катастрофу в любом случае удастся предотвратить.

– Я так полагаю, бояре, поразмыслить всем еще надобно! – наконец объявил князь Михайло Воротынский. – Опосля еще раз сберемся и в подробностях план свой обсудим.

Воеводская дума стала расходиться.

Ближе к вечеру возле «Веселой невесты» остановился разъезд из двух десятков воинов. Спешились только двое: уже разменявший седьмой десяток, но все еще крепкий ратник князь Михайло Воротынский и совсем молодой рядом с ним Дмитрий Хворостинин, которому больше тридцати на вид было не дать. Оба поднялись по сходням, кивнули склонившимся холопам, прошли дальше к корме, на которой ужинали бояре и новики.

– Так ты на этом шитике, выходит, Варяжское море покорял? – спросил Басаргу его первый воевода.

– Не я, Михайло Иванович, он, – указал на Тимофея боярин.

– Где ты только таких новиков берешь? – с улыбкой покачал головой князь Воротынский. – Мал, да удал. Я тоже таких хочу… – И он внезапно повернулся к Ярославу: – Ну-ка, сказывай подробно, что надобно сделать, чтобы пушку насмерть испортить?

– Гвоздь да топорик нужны! – четко ответил тот. – Гвоздь в запальник вставить, сверху обухом что есть мочи вдарить – и все. Такую заклепку замучишься выковыривать. Но лучше на всю глубину вбить али заломать, коли не входит. Или сразу чок специальный брать, с гранями елочкой и без шляпки. Так надежнее.

– Таковую работу любой холоп исполнит, – сказал Дмитрий Хворостинин. – Пяток клепок на каждого. Кто прорвется, две-три пушки заклепает… Хоть сотня из всех до обоза дойдет – и не будет зубов у султана!

– Как тебя зовут, новик?

– Ярослав, Михайло Иванович!

– Из каковых будешь? Боярин али сын боярский?

– Боярина Басарги новик! – Свой род-происхождение воспитанник приюта назвать, понятно, не мог. Но князю хватило и этого:

– Я запомню тебя, боярин Ярослав, – положил руку на плечо мальчишки бывалый воин. – Утром к Дмитрию Ивановичу явишься, в Каширу поскачете. Объяснишь кузнецам тамошним, что за чоки им делать надобно. С утра до вечера работать станут, покуда басурмане не подойдут. Как мыслишь, успеем?

– Успеем, Михайло Иванович!

– Не поверишь, Ярослав, всю жизнь на службе береговой разъезды рассылал, дабы ворогу навстречу вовремя выйти, грудью перед ним встать. Ныне впервые за ворогом слежу, чтобы от него подальше вовремя сбежать… – Воевода хмыкнул. – И вроде как не трусость, вроде разумно выходит, боярин Ярослав! Имя у тебя славное. Легко в память ложится. Запомню.

Убегать с пути татарских тысяч русскому ополчению не пришлось. Хан Девлет-Гирей избрал путь мимо Каширы, ударив в промежуток меж ним и Серпуховом. На Сенькином броде двадцать тысяч татар головного полка Теребердей-мурзы столкнулись в жаркой схватке с двумя сотнями бояр князя Ивана Шуйского. Дрались несколько часов, но одолели, сели на переправе. На следующий день подобрались основные силы и стали переходить Оку, втягиваясь в древние русские земли…

Басурмане торопились, не останавливая переправу даже ночью. Вестимо, ханы и мурзы веселились над русской беспечностью, спеша воспользоваться отсутствием поблизости царских войск, как можно быстрее добраться до цели, наложить свою грязную лапу на православные земли.

За всем этим внимательно наблюдали из плавней дозорные, каждый час отправляя гонцов к князю Воротынскому, донося об успехах османской орды. Полки стрельцов и боярского ополчения тем временем спокойно, без спешки, сворачивали лагерь, надевали броню, в последний раз проверяли оружие и снаряжение. Ратники князей Хованского и Хворостинина, воевод головного полка, прятали в поясные сумки розданные им короткие граненые чоки, воины большого полка грузили на возки щиты гуляй-города.

Двадцать седьмого июля переправа была закончена, и темные реки бесчисленного татарского воинства, обтекая Серпухов и Тарусу, устремились по Серпуховскому тракту вперед – на Москву! Тратить время на взятие крепких пограничных крепостей хан Девлет-Гирей не стал. Когда падет столица, а османские мурзы сядут наместниками в главные русские города, поделят земли на улусы – малые города все равно никуда не денутся, сами на поклон на коленях приползут. Посередь чужой земли ни одно селение долго выжить не сможет. Сдастся.

Со стен горожане в бессилии наблюдали, как вслед на конницей загрохотали, вздымая пыль, телеги и арбы такого же гигантского, как сама армия, обоза с припасами, с запасным оружием, стрелами и копьями, с пушками и порохом, с ядрами и дробом. Все это охраняли нарядно одетые янычары – в разноцветных пухлых шароварах и крытых атласом кафтанах, опоясанных широкими кушаками вместо ремней и с высокими шапками на головах.

Вслед за лучшими пехотинцами мира снова покатилась конница – тридцать сотен ногайских воинов, прикрывающих обоз от возможного нападения. А когда хвост этой бесконечной колонны втянулся в леса у горизонта – по тракту промчались на рысях русские дозоры, вслед за ними – пять передовых сотен. Едва стала оседать пыль – как с каширской дороги, вытянутой почти вплотную к Оке, выскользнула кованая рать. Широкая лента, сверкая сталью начищенных доспехов, шлемов, наконечниками рогатин и совен, перетекла от реки к лесу. Русская армия напоминала дракона – не самого большого, но от того не менее опасного, – быстро прошелестевшего прочной чешуей вслед за ничего не подозревающей добычей.

Вскоре на дороге показался русский обоз. Он тоже был небольшим, а потому проехал быстро, оставив встревоженных горожан с надеждой дожидаться вестей. Ведь от того, что происходило там, в густых чащобах, зависела и их жизнь, их судьба…