Улыбка женщины - Николя Барро

«Искренне ваш, Роберт Миллер». Шепотом повторяя эти слова, я открыла книгу на той странице, где писатель поставил автограф. «Орели Бреден от Роберта Миллера с наилучшими пожеланиями». Подписи были совершенно разные. Я перевернула конверт той стороной, где еще была приклеена записка Андре Шабане, и застонала.

Не кто иной, как Шабане, написал мне письмо от имени Роберта Миллера и все это время водил меня за нос.

Ошеломленная своим открытием, я села на кровать. Я вспоминала, какими искренними глазами смотрел на меня вчера Андре. «Боже, как мне жаль, Орели…» У меня внутри все похолодело от ярости. Этот человек воспользовался моей доверчивостью и затеял всю эту игру, чтобы заполучить меня в постель. А я поддалась.

Я подняла глаза. За окном по-прежнему светило солнце. Однако картина безмятежного счастливого утра была испорчена.

Андре Шабане обманул меня, как и Клод. Но больше я никому не позволю над собой смеяться! Я сжала кулаки и на несколько секунд задержала дыхание.

— Итак, моя радость, весь день — наш.

Андре вошел в комнату с мокрыми волосами, обернутый широким темно-серым полотенцем.

Я уставилась в пол.

— Орели. — Он положил руки мне на плечи. — Милая моя, ты такая бледная. С тобой все в порядке?

— Нет, — ответила я, вставая. — Со мной не все в порядке. Мне плохо, очень плохо.

На его лице появилось выражение недоумения.

— Что случилось? Орели… любовь моя, что я могу для тебя сделать? — Он отвел волосы от моего лица и пристально посмотрел мне в глаза.

Я снова сбросила его руку:

— Никогда больше не прикасайся ко мне, слышишь?

Андре в испуге отшатнулся:

— Но, Орели, что случилось?

Я почувствовала, как во мне поднимается новая волна гнева.

— Что случилось? Ты хочешь знать, что случилось? — зловещим шепотом повторяла я. Я подошла к тому месту, где упала фотография, резким движением подняла ее с пола и протянула Шабане. — Вот что случилось! — Я взяла письмо с журнального столика и бросила ему в лицо. — И вот что случилось! — Я видела, как его лицо заливается краской.

— Орели, ну пожалуйста, Орели… — бормотал он.

— Что, уже подготовил для меня новую ложь? — кричала я. — Может, хватит? — Я схватила со стола книгу Роберта Миллера. Больше всего мне сейчас хотелось огреть Шабане ею по голове. — Единственное, что имеет для меня значение во всей этой истории, — этот роман. А ты, Андре Шабане, ведущий редактор издательства «Опаль», для меня никто. Ты хуже Клода. У того, по крайней мере, были причины меня обманывать. А ты… ты просто надо мной посмеялся.

— Нет, Орели, все было совсем не так!

— Да, — кивнула я. — На самом деле все было иначе. Ты вскрыл мое письмо, вместо того чтобы передать его по назначению, а потом, в «Куполь», вероятно, помирал со смеху, когда я не хотела говорить, что ответил мне Роберт Миллер. Твоя затея удалась, поздравляю! — Я с презрением посмотрела ему в лицо. — В жизни не встречала более жестокого лицемера! — (Он вздрогнул.) — И теперь я хочу задать тебе всего один вопрос, — продолжала я. — Мне просто интересно, как ты все это устроил. Кто звонил вчера в ресторан?

— Это был действительно Адам Голдберг, — ответил он упавшим голосом. — Он мой друг.

— Ах, твой друг? Прекрасно. И сколько же у тебя таких друзей? Сколько их теперь смеется над «глупой малышкой»? Или это тоже твоя тайна? — Я распалялась все больше.

В отчаянии Андре поднял было руки, однако тут же опустил их, чтобы придержать полотенце.

— Никто не смеется над тобой, Орели. Пожалуйста, не думай обо мне плохо. Да, я тебя обманывал, я чудовищно тебе лгал. Однако все пошло не так, как мы рассчитывали, и я оказался в ужасном положении. Пожалуйста, выслушай меня…

— Знаешь что, Андре? — перебила его я. — Мне не нужны твои объяснения. Ты с самого начала не хотел, чтобы я встречалась с Робертом Миллером. Ты вечно вставал между нами и создавал проблемы. А потом… потом… — Я затрясла головой. — Как можно решиться на такую подлость?

— Орели, я влюбился в тебя, в этом и состоит вся правда.

— Нет, — решительно тряхнула я головой. — Так не поступают с женщиной, которую любят. — Я взяла со стула вещи и швырнула ему в лицо. — Вот! Одевайся и уходи.

Шабане смотрел на меня несчастными глазами:

— Прошу тебя, Орели, дай мне еще один шанс. — Он осторожно приблизился ко мне и попытался обнять. Я отвернулась и скрестила руки на груди. — Вчера был самый счастливый день в моей жизни. — Его голос звучал нежно. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Все кончено, — отрезала я. — Все закончилось, так и не начавшись толком. Так будет лучше. Я не хочу иметь дело со лжецом.

— Но на самом деле я не лгал, — оправдывался он.

— Как же можно лгать не на самом деле? — раздраженно спросила я. — Это смешно.

Очевидно, Шабане избрал новую тактику.

Он встал передо мной, завернутый в махровое полотенце.

— Я и есть Роберт Миллер.

Тут я захохотала так, что зазвенело в ушах.

— Совсем меня за дурочку держишь? — Я смерила Шабане презрительным взглядом. — Ты Роберт Миллер? Ты умеешь врать, но на этот раз превзошел самого себя. Час от часу все абсурднее. — Я уперла руки в бока. — Как это ни печально, но я видела настоящего Роберта Миллера на вечере в «Козероге». И я читала его интервью газете «Фигаро»! И вот оказывается, это ты Роберт Миллер! Теперь-то наконец мне все ясно! — Я кричала так, что сорвала себе голос. — Знаешь что, Андре, — продолжала я. — Это действительно смешно. Ты недостоин поднести стакан воды Роберту Миллеру. А сейчас уходи! Я не желаю больше тебя слушать. Ты делаешь себе только хуже.

— Но пойми! — не унимался он. — Роберт Миллер — это не Роберт Миллер! На самом деле он… зубной врач!

— Вон! — Я заткнула себе уши. — Исчезни из моей жизни. Я тебя ненавижу.

Лишь только Андре Шабане, красный как рак, захлопнул за собой дверь моей квартиры, я бросилась на кровать, захлебываясь слезами. Еще час назад я была счастливейшим человеком в Париже и думала, что стою на пороге новой, чудесной жизни. И вдруг такая катастрофа!

Я подняла глаза на кофейные чашки на журнальном столике и снова разразилась рыданиями. Или это моя судьба — быть вечно обманутой? Почему мое счастье каждый раз оборачивается ложью?

Хватит с меня и вранья, и мужчин. Я посмотрела в окно и вздохнула. Передо мной вдруг предстала моя долгая и одинокая жизнь. Если так пойдет дальше, когда-нибудь я превращусь в одну из тех старух, что день-деньской околачиваются на кладбищах и сажают на могилах цветы. Только при этом я не буду такой счастливой, как миссис Динсмор. И тут я снова вспомнила «Куполь» и Лиз, нашептывающую мне в ухо: «Деточка, он самый настоящий писатель».

Я снова упала лицом в подушку и заревела. Невеселые мысли проносились в голове одна за другой. Я подумала о предстоящем Рождестве, вероятно самом печальном в моей жизни. Стрелка часов на журнальном столике неумолимо двигалась вперед, и я вдруг почувствовала себя старой.

Наконец я встала и отнесла чашки на кухню. Затем подошла к стене умных мыслей, чтобы разгладить растрепавшуюся записочку, как вдруг один из листков упал мне под ноги. «Печаль — это страна, где вечный дождь и ничего не растет», — прочитала я. Это так, и мои слезы ничего не изменят. Я осторожно приколола бумажку к стене.

Потом я позвонила Жаку, чтобы рассказать ему о своем последнем приключении и о том, что на праздники я все-таки уеду к морю.

16

Когда в дверь робко постучали и в комнату вошла мадемуазель Мирабо, я, как почти всегда в последние дни, сидел за столом, уронив голову на руки.

После бесславного бегства из квартиры Орели Бреден я чувствовал себя ужасно. Добравшись до своей квартиры, я долго стоял перед зеркалом в ванной и, глядя в глаза своему отражению, называл себя последним идиотом, который все испортил. Вечером я слишком много пил, а ночью почти не спал. Снова и снова я звонил Орели, но по домашнему телефону мне отвечал автоответчик, а на работе трубку брала какая-то дама, не устававшая повторять, что мадемуазель Бреден не желает со мной говорить.

Наконец в ресторане ответил мужчина, вероятно тот самый ворчливый повар. Он сказал, что, если я не перестану преследовать мадемуазель Орели, он лично явится в издательство и накостыляет мне так, что мало не покажется.

Три раза я пытался связаться с ней по электронной почте, пока наконец она не написала мне, чтобы я не тратил силы понапрасну, поскольку мои сообщения она удаляет, не читая.

Я впал в страшное отчаяние в эти последние предрождественские дни. Я не сомневался в том, что потерял Орели навсегда. У меня не осталось даже ее фотографии, а последний взгляд, брошенный ею в мою сторону, был исполнен такого презрения, что при мысли о нем у меня по спине пробегал холодок.