В плену страстей - Ферн Майклз

Малькольм было ухмыльнулся, но резкая боль обожгла его, как удар хлыста.

– Игра в карты – тоже почетное дело?

– А чем еще заниматься мужчине? Если люди хотят спустить свои денежки, разве могу я их остановить? Я честный человек и занимаюсь только благородными профессиями! – Фаррингтон говорил с достоинством.

– Ба! Ты рассуждаешь как старый дурак, и я начинаю терять терпение. Я хочу быть на борту этого корабля. Организуй это, Фаррингтон. Меня не волнует, как ты это сделаешь. Просто сделай – и все. С твоей стороны будет мудрее, если ты спрячешь меня без ведома ван дер Риса. Я знаю, что могу доверять тебе, Фаррингтон, ты сделаешь все необходимое, – голос Малькольма звучал глухо, обезображенное лицо производило удручающее впечатление.

– Да ты с ума сошел, Уэзерли! У ван дер Риса есть список всех пассажиров. Лишнего человека провести на борт средь бела дня невозможно!

– Придумай что-нибудь. Да, приготовь мне продукты и смену одежды – потом вычтешь из моей доли.

Мозг Обри лихорадочно работал. Что, черт возьми, задумал Уэзерли? Кэл не выпускает его, Фаррингтона, из вида, а этот стервятник Уэзерли грозится убить! Если и удастся каким-то образом протащить Малькольма на борт «Морской Сирены», то ничего хорошего из этого не получится. Придется заплатить Уэзерли огромную сумму на Мартинике, вырученную за драгоценные камни, а это значит, что Обри Фаррингтону придет конец. Старик ненавидел потерю конечного результата, особенно если начало было таким многообещающим. А еще больше он ненавидел свой пустой карман. Выход оставался один: отправиться к Кэлу и довериться ему, чтобы защитить свой капитал и обезопасить жизнь. Получить третью часть лучше, чем не получить ничего. Да, он во всем признается Кэлу, а потом придумает способ, как тайно провести Уэзерли на корабль.

«Должно быть, я старею», – заметил про себя Обри, спускаясь по узкой лестнице к домохозяйке, которая за несколько лестных слов и быстрый поцелуй в щеку снабдит его необходимыми продуктами для этого хищника, что развалился сейчас наверху в любимом кресле Фаррингтона. Чего только ни приходится делать, чтобы выжить в этом жестоком, безжалостном мире!

Обри тяжело вздохнул, постучал к хозяйке, а когда та открыла, отступил и воскликнул:

– О Боже, не саму ли Красоту вижу я?

Вот что ему приходилось делать.

ГЛАВА 10

Лидия Стоунхам проснулась и лежала очень тихо. Она всегда пробуждалась с чувством страха. Лидия ложилась в постель, испытывая ужас, сковывающий все тело, ела со страхом, и вообще вся ее жизнь была пропитана этим чувством с тех пор, как она вышла замуж за Баскома Стоунхама по настоянию своих родителей.

Лидия боялась всего: ела ли она слишком много или не брала в рот ни крошки; говорила ли или молчала; пачкала ли свое платье или на нем не было ни единого пятнышка – а это означало в глазах Баскома, что жена ничего не делала, несмотря на то, что ее руки были красны и покрыты трещинами от грубого щелочного мыла, которым он заставлял ее пользоваться. «Чистота, – нравилось повторять младшему Стоунхаму, – то же благочестие». Но больше всего Лидия боялась своего мужа: из-за того, кем он был, и из-за непристойных грязных штук, которые Баском заставлял ее проделывать от имени Бога, чтобы она смогла искупить свою вину. «Каким образом, – снова и снова удивлялась женщина, – эти отвратительные деяния могут очистить меня? Эти вещи так же безобразны, как его уродливое, отталкивающее лицо и тощее тело…» Лидия признавалась себе, что ненавидит Баскома с такой страстью, какой никогда не знала в любви.

Думая о глубоком отвращении к мужу, Лидия всегда начинала дрожать, а в голубых глазах появлялись слезы. Это были слезы жалости к себе и другим несчастным созданиям, которые вынуждены терпеть подобный жизненный фарс.

Вот и сейчас Лидия крепко сомкнула веки, чтобы остановить слезы; в это мгновение Баском прикоснулся к ней своей костлявой ногой. Он почувствовал дрожь жены и, будучи человеком душевнобольным, воспринял это как сексуальное желание. Если бы Лидия сто лет подряд твердила, что постоянно трясется от страха, а не от желания, Баском ни за что бы не поверил. Он был убежден, что Лидия испытывает к нему вожделение даже во сне. А так как он является прекрасным мужем, сначала он позволит ей уступить потребностям тела, а потом заставит жену выпрашивать у Бога прощения.

Но если Бог существует, почему же Он не вмешается? Зачем Он позволяет ей покоряться сумасшествию Баскома? Лидия не находила ответов на эти вопросы.

Ей нужно заставить себя прекратить дрожать, встать с постели и одеться. Если она будет полностью одета, Баском не сможет увидеть или почувствовать ее дрожь. Но… слишком поздно. Его руки, похожие на клешни, уже копошились под ночной сорочкой жены. Ей хотелось кричать, когда одна худая рука вцепилась в ее полную грудь, а другая стала поглаживать плоский живот. Лидия подавила приступ тошноты и замерла, теша себя надеждой, что муж снова заснет. Такого раньше никогда не случалось, но Лидия всегда надеялась на это, иногда даже молилась.

Баском медленно приблизил лицо к затылку Лидии и принялся вылизывать изгиб нежной шеи. Он зарылся лицом в ярко-рыжые волосы жены, чтобы защититься от солнечного света, заливающего комнату. Язык Баскома работал неторопливо, а руки лихорадочно шарили по мягкой податливой плоти. Затем он рывком перевернул жену на живот, не выпуская из руки ее грудь. Глаза Лидии были закрыты. «Это хорошо, – сказал он себе. – Она молит о прощении, как я учил, одновременно позволяя мне, ее любимому мужу, поступать по-своему и даровать ей удовольствие». Каждый мускул тела Лидии дрожал, а за закрытыми веками – Баском знал – пылали глаза от страсти к нему и сексуального удовольствия, которое он доставлял ей.

Он играл с женой, ласкал грудь, пока соски не напряглись. Затем рука Баскома неспешно спустилась вниз и принялась исследовать нежное теплое местечко между бедрами Лидии, пока ее плотно сжатые губы не приоткрылись и она не застонала… от желания… к нему. Всегда к нему! Баском приник ртом к ямочке на шее жены, и снова его язык проделал привычный путь по ложбинке между грудей к упругим соскам, которые он лизал и жадно сосал, а в ушах звенели ее стоны… Баском стянул с Лидии ночную сорочку, а потом снял и свою, прижимаясь к жене сзади своим немощным телом.

– Пора, Лидия. Говори сейчас.

– Прости меня, Господи, за страсть к телу моего мужа. Откажи мне в том, что ищет моя плоть для утоления страсти. Прости меня, Господи, за слабость мою, – громко, нараспев заговорила Лидия, чтобы быть уверенной: Баском слышит ее и не заставит повторять.

– Я слышу тебя, дитя мое, и откажу тебе в том, чего просишь. Я твой господин и спаситель! – заорал Баском. В утренней тишине комнаты голос его прозвучал дико.