Записки дивеевской послушницы - Ольга Иженякова

Коля открыл глаза и быстро зажмурился. В помещении был полумрак, но мальчика все равно ослепило. Немного привыкнув к свету, он смог разглядеть перед собой мужскую фигуру.

— Добрый день, — услышал он.

— Добрый день, — ответил тут же.

— Вона, кто к нам пожаловал, а мы уж было за вора приняли. Это же надо так! Каждую ночь кто-то яблоки ворует в барском саду, — сказал незнакомец, — а ты, видать, совсем не из наших мест, может, и не с нашей губернии, по виду гляжу, не вор. Из благородных ты…

— Спасибо…

Мужчина, который с ним говорил, был на вид лет сорока — сорока пяти. О таких, как он, обычно говорят «спортивного телосложения», хотя именно это определение ему как раз и не подходило. Что-то во взгляде этого человека или в манере держаться было такое, чего мальчик никак не мог понять. В общем, после того как Коля оглядел незнакомца, то поверил в то, что ему ничего плохого не сделают. И дело не в глазах и не в чертах лица, а во всем образе. Последний раз он что-то подобное видел на портрете в музее. Там семейство аристократов позапрошлого века поразило его взглядами, причем в самом буквальном смысле этого слова. Такие глаза, лица принадлежат людям, как правило, хорошо знающим, что такое честь, верность, долг. Коля улыбнулся, незнакомец тоже.

— Хрисанф Егорович, — представился.

— Николай. Просто Николай.

— Может, чаю? — предложил Хрисанф Егорович и снова улыбнулся.

Мальчик быстро закивал, и оба рассмеялись.

— И прав, тысячу раз прав тот, у кого веселый нрав…

Хрисанф Егорович проговорил вслух стишок, обнаруживая странный, вернее, старинный говор.

Вслед за хозяином мальчик прошел в другие комнаты. Хрисанф Егорович жестом показал на стол, на котором дымился огромный самовар и были аккуратно расставлены тарелки с блинами, пирожками и вареньем нескольких сортов. Оба — взрослый и мальчик — уселись за стол, Хрисанф Егорович протянул гостю салфетку, и они молча и чинно принялись за трапезу. Коле в новом месте определенно нравилось. Он быстро почувствовал прилив бодрости и решил попросить нового знакомого пойти с ним искать ребят…

Но как только они закончили обедать, Хрисанф Егорович, неспешно набивая трубку, стал рассказывать гостю о том, что пшеницы нынче должно родиться много, потому как дожди идут вперемежку с солнцем, и так уже месяц подряд, сначала лето обещалось быть сухим, но батюшка из их прихода предложил провести крестный ход, крестьяне согласились. И вот, нате, пожалуйста, Господь услышал…

Коля молча слушал и думал о том, что так просто уйти отсюда он вряд ли сможет. Он внимательно посмотрел на дверь.

— Хочешь прогуляться, Никола?

В следующую минуту, его собеседник молча встал, подошел к старинному комоду, какие еще можно встретить в антикварных магазинах, достал из нижнего ящика просторную рубашку с цветастой оторочкой и со словами «Надень, негоже так ходить» протянул ее мальчику, а потом указал жестом на дверь, как бы приглашая на прогулку.

Улица, как мальчик и предполагал, была вымощена прекрасным старинным булыжником. В причудливом городке все было сделано из камня разных сортов. Бежевые маленькие домики составляли периметр, а окна их были как-то по-особенному темными. И еще Коля отметил про себя, что все строения здесь исключительно одно— и двухэтажные.

— Тебя-то назвали в честь какого Николая? — спросил спутник.

— В смысле?

— Ну, по святцам али в родне Николы были?

— А? Вот что вы имеете в виду? Не знаю, может, в честь Николая Чудотворца, бабушка очень почитает его.

— Эт хорошо, коли почитает… хорошо. Дай Бог ей здоровья.

— Ага…

За разговором они подошли к одному зданию, здорово похожему на белый гриб с толстым корнем. Крыша была вровень с головой. Коля пощупал — фигурная черепица кирпичного цвета придавала дому загадочный вид, ее поверхность была отполированно-гладкой и в то же время, несмотря на обжигающее солнце, не горячей, а еле теплой.

— Мне нравится у вас, — сказал Коля после некоторого раздумья, — но все же хотелось бы узнать, когда я смогу домой уйти?

— Не спеши, не спеши, паря, — улыбнулся Хрисанф Егорович, входя на веранду дома, — сначала тебе надо подлечиться, отлежаться, а там ужо и посмотрим, ты, как я понимаю, давно из дома. Не горюй, слышь. И не переживай по пустякам. Научись ждать — и тогда ты победишь!

— В чем?

— По жизни победителем будешь.

— А вы победитель?

— Да. Каждый, кто достигает желанного, и, если при этом, помогает ишо как-то другим, — победитель. Историю тебе сказать хочу, но потом, опосля. Да и ты сам-то, поди, ее знашь.

Тем временем оба зашли в дом и удобно расположились на лавках. К ним вышла женщина, одетая на манер дореволюционной крестьянки, в сорочке и сарафане. Молча указала им на дверь, они прошли — и очутились в комнате, меблированной старинной мебелью.

— Располагайся, — жестом указал на диван Хрисанф Егорович.

Коля присел.

— Ну, какие новости тама, откуда ты родом, какие дела на приходе творятся?

— Не знаю, — смутился мальчик.

— Не православный, что ли? А крест-то вон, какой на тебе! Просто так повесил, что ли?

— Да нет, не так хотел сказать, в общем, крещенный.

— Раз крещенный, значит, должон знать, чем живут, дышат. Что в умах-то нынче творится?

— Не знаю.

— Ты читать, что ли, не умеешь?

— Да умею я, умею. Просто не интересуюсь я этим, понимаете?

— Как так не интересуешься? А чем живешь?

— Учусь в школе.

— Значит, учишься.

— Да.

— Учеба — это хорошо. Особливо если молитву перед учением читать будешь, да с душой, с болью к наукам подходи. Благородное это дело, скажу я тебе. А все потому, что людям нужное. Нонче все науки в почете, а более всех — лечебные. Главное, не огрубеть бы тебе, душой-то. А то вон наш барин в Петенбург сынка отправил, жалованье посылал большое, а вышло-то зазря все, сын наукам-то обучиться обучился, только хамом редким стал, а когда что не по нем, так все в доме колотит, бьет, Петровым постом, вон, пасеку поджег…

Коля и Хрисанф Егорович проговорили до глубокого вечера. Вечером в их комнату дверь открылась, вошли две женщины с подносами в руках и принесли сытный ужин. Мальчик направился к рукомойнику, который стоял тут же в углу, а Хрисанф Егорович назвал одну из вошедших Варей и попросил портянки постирать.

— И, смотри мне, чтобы к утру были сухими! — строго наказал он.

После этих слов оба принялись за еду. Ели долго и молча, у Коли давно, пожалуй, не было такого аппетита.

— А там что? — спросил у Хрисанфа Егоровича, указывая на кувшин.

— Козье молоко. А ты что на ночь пьешь? Я так думаю: от квасу живот может пучить, а вот козье молоко в самый раз. Тепленькое ишшо, пей, давай, не стесняйся. Мужик ты али хто? Хотя и мелкий ты ишшо.

Мальчик довольно улыбнулся и взял кувшин.

— Ну, вот и поужинали, слава тебе, Господи! — с этими словами Хрисанф Егорович поднялся из-за стола, перекрестился и начал громко читать молитву «Отче наш». Коля смущенно повторял за ним, глядя на образ Спасителя.

После молитвы зашли те же самые две женщины, убрали со стола.

— Ну а теперь ложитесь спать, не переутомляйте свои головушки.

— Спокойной ночи, — сказала одна из них, и обе направились к выходу.

— Покойной, покойной ночицы и вам, — пробубнил Хрисанф Егорович, и принялся раздеваться. Вслед за ним начал быстро сбрасывать с себя одежду Николай. Как только они улеглись в мягкие кровати, Хрисанф Егорович надрывисто закричал:

— Варя, Варвара, айда, потуши свет, а то мы чего-то забыли!

— Хрисанф Егорович! — позвал мальчик!

— Чего тебе?

— Хрисанф Егорович, а вам вопрос можно задать?

— Давай, коли не жалко…

— Хрисанф Егорович, у меня друзья потерялись в горах. Мы сюда шли вчетвером, а так вышло, что оказался я один. Мне нужно их найти…

— Знашь что, скажу тебе прямо: я сразу тебя узнал, никакой ты не Николай, а Пронька — сын цыбинского помещика, люди сказывали, что ты часто любишь блудить по нашим ободским лесам, но не боись, ничего тебе будет, о твоей болезни мы наслышаны, помоги тебе, Господи, блаженный Прокофий. Да и не серчай на меня, я гонца послал в ваш уезд, завтра он у вас уже будет, известит папеньку твого, а в воскресенье, глядишь, и заберут тебя. А до воскресенья от меня ни ногой, у нас все о твоих причудах знают, так что сбежать не дадим. Рано тебе странничать, хотя, если на то воля Божья…

Коля ошарашенно молчал. «Вот тебе на, — думал он, — вторую ночь без мамы, а уже в такие приключения впутался. Как отсюда выбраться? Сбежать? Вряд ли получится…» Еще какое-то время усталый мальчик глядел в окно, не думая совершенно ни о чем, слушая рассуждения своего спутника, а потом быстро уснул.

В ту ночь ему снилась гора, на которую он пытался забраться. Ее поверхность была абсолютно гладкой и, как только путешественнику начинало казаться, что он достиг вершины, то тут же съезжал с нее вниз, безжалостно обдирая себе руки и ноги. Вконец измученный, он проснулся. Вокруг начиналось утро. Хрисанфа Егоровича в комнате не было. Его кровать была заправлена. На столе стоял завтрак: кувшин с парным молоком, еще теплые ватрушки, блинчики и картошка. Коля спешно умылся и принялся за еду. «Интересно, почему меня одного оставили? — думал он про себя. — А раз так беспечно отнеслись ко мне, значит, или убежать отсюда просто невозможно».