Бусый Волк. Берестяная книга - Мария Семёнова

И тогда — вот диво-то дивное! — вместо того, чтобы крикнуть тревогу и прибавить к добыче ещё и полонянку, Резоуст лишь приложил палец к губам, а потом жестами объяснил замершей девке, что готов уйти от ватажников вместе с нею и Твердолюбом.

Зачем, почему, какая Резоусту была в том корысть — Бажана так и не спросила. Просто изо всех сил сгибалась над вёслами, вместе с нежданным союзником увозя от врагов беспомощного жениха. Они не потратили времени даже на то, чтобы его развязать, всё равно толку с Тверда было бы нынче немного. Теперь Бажана сидела к нему спиной, на корме, гребла во весь дух и, не оглядываясь, повторяла, как заклинание:

— Ты потерпи… Всё будет хорошо…

Жердь не давала Твердолюбу приподняться и выглянуть через борт, но, судя по журчанию и толчкам речных струй, лодка успела удалиться от берега почти на перестрел и скоро должна была отдаться стремнине. В это время — гораздо скорей, чем хотелось бы беглецам, — сзади поднялся шум, над тихой водой полетели угрозы и бешеная ругань, а ещё через некоторое время за кормой стали шлёпаться стрелы. Резоуст с Росомашкой, у которых и так, кажется, гнулись вёсла в руках, ещё удвоили усилия, поперхнувшаяся Бажана умолкла, перестав уговаривать Твёрда чуть-чуть потерпеть, но стрелы падали всё дальше, и вот лодку подхватила быстрина, и добрая Светынь понесла своих детей на ладони прочь от врагов.

Тогда Бажана медленно разжала руки на вёслах и обернулась к Твердолюбу, и тот увидел, что заставило её замолчать. Считалось, что сольвеннские луки уступали веннским по силе и точности боя, но, видно, кто-то из ватажников дальше других пробежал по левобережному мелководью. Или просто оказался более искусным стрельцом. В груди у Бажаны торчала стрела, ударившая уже на излете, но много ли надо беззащитному девичьему телу? Изо рта Росомашки толчками выходила ярко-алая кровь и сбегала по подбородку и шее.

«Любый мой…» — одними глазами сказала Бажана. Ободряюще улыбнулась и стала тихо валиться прямо на ноги отчаянно забившемуся Твердолюбу…

…Большую лодку наполнили сухим хворостом так, что она осела в воде. Твердолюб уложил Бажану на самом верху, и отнятое у Серых Псов стало ей ложем и милодарами, а драгоценный наряд водительницы рода — уютным покрывалом. К корме берестяной лодочки привязали верёвку, и двое мужчин, взявшись за вёсла, повели оба судёнышка прочь от берега. Работали в удивительном согласии, так, словно давно знали друг друга. Потом Твердолюб высек живого огня, раздул факел, бросил его на хворост и перерезал верёвку.

— Куда теперь думаешь? — спросил Резоуст, когда далеко на реке распался погребальный костёр, и ветер понёс оторвавшийся дымный хвост, а всё, что не догорело, мать Светынь упокоила в своём лоне.

«Если бы Бажана сразу бросила грести, может, рана и не оказалась бы смертельной, — думал, в это время Твердолюб. — Но она продолжала меня спасать, и наконечник всё резал тело, пока не коснулся боевой жилы…»

Вслух он сказал:

— Пойду мстить Людоеду.

Странное дело, он не заплакал ни над Бажаной, ни теперь, когда всё принадлежавшее ей ушло из этого мира. Душевное онемение не покинуло его, даже когда рядом раздался смех Резоуста. Твёрд лишь медленно повернул голову.

— Какому Людоеду? — отсмеявшись, горестно спросил Резоуст. — Ты его вблизи-то видел ли?.. Так от него одного вся эта ватага, как цыплята от ястреба, разбежалась бы. Да какое от него, от самого распоследнего комеса. А ты с одним Косорылом как следует справиться не мог. Да сегваны тебя…

«Ну да, Косорыл. А ещё — рыжий Бобыня, плешивый Голсана, хитрый Лисутка, плюгавый Меньшак. И вожак Булыма. Кто из них пустил ту стрелу?..»

— А тебе что? — равнодушно спросил Твердолюб. Отвернулся и снова уставился вдаль, где уже и не разглядеть было плавающих обломков. Только дым, быстро таявший в синеве.

«Эх, дядька Родосвят… Что ж вы там её покрепче не заперли… Ну, погоревала бы, так не весь же век горевать…»

— Мне-то — ничего, — пожал плечами Резоуст. — Если охота погибнуть без толку и смысла, давай, иди. А лучше — прямо тут кидай петлю на шею, и тащиться далеко не придётся. Но если ты в самом деле хочешь отплатить за себя и за девчонку…

Твердолюб поднял глаза.

— Есть Владыка, который примет тебя, не спрашивая роду и племени, — продолжал Резоуст. — Он даст тебе кров, защиту и хлеб, а если будешь верен и честен — назовёт сыном и станет учить. Я поклонился ему полтора года назад…

«Полтора года, — подумал молодой венн. — Всего полтора года… И тогда я вправду смогу… Булыма, Голсана, Бобыня, Лисутка, Меньшак…»

— Почему ты… Бажане помог? — выговорил он, запнувшись на имени невесты.

— Потому, — ответил Резоуст, — что и без неё увёл бы тебя. Не в эту ночь, так на следующую.

Твёрд мрачно спросил:

— Зачем я тебе?

— А затем, — ответил Резоуст, — что не такой уж я добрый. Просто тем, кто первое обучение превзойдёт, наш отец Мавут даёт поручения. Мне вот повелел вернуться в родные места и привести к нему сироту. Да такого, чтобы Владыка себе копьё из него мог сделать. Чтобы постиг тот сирота свободу и силу и научился разить врага, как копьё: прямо и без сомнений, ни смерти, ни лютой боли не страшась…

«Полтора года, — тупо повторил про себя Твердолюб. — Как копьё…»

ВСТРЕЧА У КОСТРА

Ближе к вечеру даже чудовищное упрямство, свойственное его племени, перестало поддерживать Изверга на ногах. У него сами собой закрывались глаза, он еле шёл, тяжело повисая на плече Бусого, и тот очень обрадовался, когда между ветвями на берегу Ренны блеснул костёр. Кто мог сидеть возле такого костра? Ведь не десяток вооружённых Мавутичей?..

Нет, конечно. Там возился у огня всего один человек. И ни коня поблизости, ни меча. Лопата, кирка, деревянный лоток для промывки — перед веннами был один из тех, кто шатается сам собой по Змееву Следу, ищет золото, вывернутое из земли. Человек мирно помешивал деревянной ложкой в котелке, по берегу разносился умопомрачительный запах свежей ухи…

Бусый только тут осознал, до какой степени проголодался. Внутренности аж свело, в животе требовательно заурчало.

Сам он был готов ещё хоть целую седмицу бежать вперёд, не задерживаясь для того, чтобы добыть себе пищу, но Извергу столько было не выдержать. Тень всё же очень сильно зацепила его. Без огня, без тепла, без доброй человеческой еды до Засечного кряжа он попросту не дойдёт.

— Мир по дороге,[52] добрый человек, — сказал Бусый и вышел из-под деревьев, почти таща товарища на себе. Он не слишком надеялся, что золотоискатель его поймёт. Вряд ли здесь, на севере страны Нарлак, хорошо понимали веннскую речь. Хотя… по крайней мере до сольвеннских земель было не особенно далеко, а значит, мог и понять…

Сидевший у огня живо обернулся навстречу. Так себе парень, нескладный, длиннорукий, сутулый… Но почему-то Изверг, подняв слепнущие глаза, вгляделся против яркого света и так вздрогнул всем телом, что Бусый вмиг похолодел и понял: случилось самое жуткое. Их всё же настигли.

Он жадно вгляделся в шедшего к ним человека и спросил Изверга:

— Это Мавут?..

Он увидел Мавута, но не наяву. Мало ли какой облик мог принять столь могущественный человек?

В это время незнакомец заговорил:

— Ты, верно, ноги стёр, Шульгач! Еле ползаешь! Я уж заждался, едва встречать не пошёл…

Голос у него был скрипучий и какой-то… неживой, что ли. Трудно было представить, чтобы человек с таким голосом мог шутить, смеяться, петь песни… Бусому, у которого только что катился по лицу пот, почему-то враз стало холодно. Да так, что стукнули зубы. Холод был каким-то древним… могильным! Точно как тот, которым обозначает своё присутствие неупокоенная душа…

Бусый тихо повторил, ужасаясь:

— Это Мавут?..

Ему никто не ответил. Когда ветер-лесобой раскачивает красный бор и огромные деревья бьются одно о другое, кто же обратит внимание на малый грибочек под корнями у великанов.

Изверг хрипло спросил:

— Чего ты хочешь, Хизур?

«Не Мавут…» — понял Бусый и испытал некое разочарование. Думал, что встретил уже главный страх, а тот, оказывается, ещё впереди.

Названный Хизуром ответил не сразу… Глядя на них с Извергом, он хохотнул — коротко, но так, что Бусого вновь обдало изнутри вековым морозом и сделалось ясно: подобный человек мог хотеть лишь чего-то страшного. Запредельно страшного.

Бусый невозможным усилием заставил себя выдержать взгляд Хизура и даже улыбнуться прямо ему в лицо. Тот, кажется, не заметил.