Любовь и жизнь леди Гамильтон - Генрих Шумахер

Эмма, не говоря ни слова, села, как учил ее доктор Грэхем, напротив Нельсона, лицом к лицу, и с силой положила обе руки ему на плечи. Тотчас же все его тело конвульсивно вздрогнуло. Он громко вскрикнул, как от внезапной невыносимой боли, и попытался высвободиться из-под ее рук.

Его сопротивление заставило ее сконцентрировать всю свою волю. Сжав зубы, она сосредоточила мысль лишь на предстоящем, руки ее медленно заскользили по плечам Нельсона, затем вдоль его рук до кончиков пальцев, и на несколько мгновений ее ладони сжали его большие пальцы. Это движение она повторила два-три раза.

Постепенно конвульсии стали утихать, перейдя в легкую дрожь, затем и она исчезла. Мышцы лица расслабились, выражение отвращения исчезло из глаз.

Опыт удался, между Нельсоном и Эммой установилась гармония. Убедившись в этом, она ощутила радость и торжество. Сама не зная почему, едва войдя в комнату и увидав этого похожего на мальчика человека, она почувствовала непреодолимое желание испытать на нем свою силу, подчинить себе его волю.

С величайшим рвением продолжала она сеанс. Протянув к Нельсону руки, она прижала к середине его лба большие пальцы, обхватив остальными его голову по бокам. Потом осторожно описывая маленькие круги, стала массировать лоб. Скользя вниз, едва касаясь тела больного, ее руки повторили эти движения в подложечной впадине и на животе. Наконец ее ладони спустились до колен Нельсона и здесь, сжав их мягким движением, остановились.

Его голова медленно откинулась на спинку кресла, глаза закрылись, он уснул.

— Вы меня видите? — спросила она тихо.

Он ответил сразу, шепотом, но четко выговаривая каждое слово.

— Я тебя вижу. Ты очень красива. Зачем на тебе вуаль? Я все равно все вижу. Твои глаза, как синее море Сицилии, губы пылают, как индийские кораллы…

Он подробно описал ее лицо и фигуру, словно у него были глаза художника и душа поэта. А между тем никогда прежде он ее не видал.

Доктор Грэхем внимательно следил за происходящим.

— Он всецело в вашей власти, — сказал он, когда Нельсон умолк. — Если бы вы пожелали, вы могли бы заставить его полюбить вас.

Эмма со страхом посмотрела на больного.

— Что если он услыхал вас?

— Он слышит только то, что ему говорите вы. Я для него не существую. Спрашивайте дальше. Чтобы помочь ему, я должен знать историю его болезни.

Эмма задавала вопросы, Нельсон послушно отвечал. Он перечислил приступы лихорадки, которой страдал еще в детстве, описал судороги, мучившие его время от времени без всяких видимых причин. Он рассказал также о том, что временами у него немели ноги и руки и случались обмороки; сам он ничего при этом не помнил, но ему рассказывали о таких припадках свидетели. Его находили лежащим на земле с пеной на губах, с языком, закушенным до крови. Следствием этих приступов всегда был длительный упадок сил.

Когда он закончил, Эмма вопросительно взглянула на доктора Грэхема. Он огорченно пожал плечами.

— Онемение можно излечить, но с основным злом, с эпилепсией, бороться нельзя, тут и современная наука бессильна. Жаль, такой могучий дух! Вероятно, ему суждена громкая слава, но он всегда будет несчастлив. Будите его, только осторожно, очень осторожно.

Эмма, потрясенная, посмотрела на тонкое мальчишеское лицо и мягким движением протянула к нему руки, как бы желая поднять ему веки.

— Проснитесь и улыбнитесь мне!

Он сразу открыл глаза, с тихой улыбкой, удивительным образом преобразившей его изможденное лицо. Однако, когда доктор Грэхем спросил его, что он испытывал, пока спал, он ничего не мог вспомнить.

Назавтра Эмма не могла дождаться того часа, когда слуга снова привезет Нельсона. Она все еще видела его улыбку, с которой он на нее взглянул пробудившись. Из-за этой чистой, доброй улыбки он стал ей мил. Ее радовала и обретенная ею власть над ним. У нее было такое чувство, будто этот человек принадлежит только ей, будто он сотворен ее могуществом.

Однако Нельсон не явился. Его отец, человек благочестивый и яростный противник современной науки, увез его из Лондона на воды в Бат Эмма больше о нем не слышала. Исчез из ее жизни и этот юноша, подобно Тому, Ромни Овертону. Все, что было ей по душе, ускользало от нее. Не было у нее счастья.

Каждый вечер на «божественном ложе Аполлона» ее красота одерживала новую победу. О ней говорил весь Лондон, стараясь узнать ее имя, ее происхождение, ее прошлое.

Ей все это было безразлично. Не выдавая ни одним движением, что она все слышит, она пропускала замечания зрителей мимо ушей. А ее вовсе не остерегались, считая, что она погружена доктором Грэхемом в магнетический сон. Он предлагал ей это, но она не захотела. После пережитого страшного позора она почти не чувствовала новых оскорблений. Люди упрекали ее в бесстыдстве? Ну что ж, они имели на это право. Но ее ли вина, что она стала такой? За доброе дело она наказана позором. Пусть даже упадет вуаль, скрывающая ее лицо от любопытных глаз. Ей было все равно, узнают ли ее.

Но доктор Грэхем не желал никаких перемен. Загадочная, никому не известная женщина разжигала любопытство, и это приводило на лекции все новых слушателей. Принц Георг также нанес наконец давно обещанный визит в Храм брака. Он явился со свитой придворных художников и ученых, и на это время перед остальными посетителями были заперты двери.

Пришедшие обступили ложе, на котором, как будто погруженная в сон, покоилась Эмма. По просьбе принца сэр Джошуа Рейнолдс, знаменитый художник, обмерил ее тело и продиктовал цифры какому-то человеку, который громко их повторил и потом записал.

Где она уже слышала голос этого человека, мягкий, как бы пронизанный тайной грустью?

Когда измерения были закончены, проверили данные. Голоса перебивали друг друга, возник спор, причин которого Эмма не понимала. Образовались две партии, вступившие в яростную борьбу. Одна считала названные цифры правильными, вторая брала их под сомнение. Нужно было измерять снова. Теперь это сделала партия сомневающихся, но цифры оказались такими же.

И тогда поднялась буря восторга. Размеры полностью совпадали с теми, которые мастера античного искусства считали нормой совершенной женской красоты. Все то, что Пракситель кропотливо собрал у сотен женщин, чтобы создать идеальный облик своей Венеры, здесь соединилось воедино. В Гебе Вестине доктора Грэхема воплотилась древняя мечта человечества о совершенной красоте.

Мужчины, пораженные, проталкивались к ложу, чтобы посмотреть на чудо: Художники старались быстро набросать хотя бы эскиз, чтобы запечатлеть этот самый совершенный женский образ. Принц Георг объявил награду в пятьдесят фунтов за лучший рисунок.