Маг 12 - Иннокентий Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он дико визжал первые два раза, а на третий уже потерял сознание, ведь бью я с серьезной силой и очень злым лицом. Поэтому остальные сотрудники только тянут руки в сторону наказуемого, но, сами под мою трость попадать не хотят.
Потом я оставил его валяться на столе, подтянув за шиворот подальше, манерным жестом снял и бросил лайковые перчатки на тело Цимлянского и вышел из кабинета, перешагнув через босяков, которые еще только начинают в себя приходить.
Больше мне препятствий никто не делал и вскоре я оказался на улице, где меня ждет таксомотор с сотрудниками и полиция в пролетке, чтобы дальше сопровождать меня. Служебную машину брать я не стал, так как к моей службе поездка как бы отношения не имеет. Просто личное дело с выставлением претензий по поводу явного оскорбления.
— Господин полковник, журналист Цимлянский жив? — на всякий случай спросил меня один из полиции, который старший урядник.
— Потерял сознание от стыда и осознания своей лжи. Скоро придет в себя, только, боюсь, что долго сидеть не сможет, — коротко бросил я и мы тронулись дальше.
Как не кричали и не звали полицию в окна работники редакции, ведь, это не их участок работы, чтобы протоколировать побои.
Теперь мы едем в более центральную часть столицы, где на Крюковом канале расположена следующая редакция газеты с претенциозным названием «Новое дело».
Наверняка, о случившемся только что в «Копейке» там уже будут знать, поэтому возможны более серьезные проблемы и активное сопротивление. Никто не захочет оказаться так наказанным, ведь на целого полковника госбезопасности полицию не натравишь за побои.
Да и жаловаться особо некуда, когда явно перегнул палку в заведомой лжи.
В любом случае, полицией меня точно не испугаешь, а поквитаться за грязные, выдуманные чисто из головы продажных журналюг пасквили я должен обязательно. Я понимаю, конечно, что это просто задание редакции, только, разбираться особо не собираюсь. Есть поклеп — значит, отвечай тот, чья фамилия стоит под статьей.
А редакция ответит передо мной рублем в суде, на что я собираюсь использовать имеющийся у меня неограниченный административный ресурс.
Не миллионом, конечно, но, какой-то солидной суммой, которую она вполне может не пережить и обанкротиться.
В следующей редакции меня уже поджидает толпа фоторепортеров, то есть, отдельно журналистов и отдельно фотографов.
Все они внимательно смотрят, как мы подъезжаем к дому на Крюковом канале, куча магниевых вспышек освещает мою решительную фигуру, когда я останавливаюсь перед редакцией, расположенной на первом этаже.
Так и вижу прямо заголовок статьи:
— Бравый полковник готов постоять за свою честь и достоинство!
Вся эта братия уже знает, как я сурово обошелся с их собратом в газете «Копейка». Понятное дело, что им это не сильно нравится, меня встречает, кроме сработавших вспышек, немало презрительных криков и откровенных угроз.
Подъехавшая полиция убирает с моей дороги намало решительно настроенных отомстить за своего брата-журналиста крепких и разгоряченных творческих работников.
— Похоже, полиции не хватит, если я так же выпорю бедолагу, — замечаю я своему сотруднику, — Посылай урядника за помощью в соседний околоток.
Да, четверо городовых и пара моих охранников явно не справятся без применения оружия с несколькими десятками здорово недовольных журналистов и фотографов. Мне они ничего не смогут сделать, как бы не старались, однако, придется тогда показать свою фантастическую силу и нанести многим из них серьезные побои.
То есть, приоткрыть свои нечеловеческие возможности, чего я бы не хотел пока делать.
— Придется стрелять в воздух, — предупреждаю я полицию, которая тоже понимает, что ожидается явно превосходящий ее силы совсем не мирный протест.
Однако, поворачивать отсюда обратно, когда уже рассмотрел количество явных недоброжелателей и врагов, будет признано поражением и явной трусостью для меня. Поэтому я решительно поднимаюсь по лестнице, расчищенной для меня полицией. Толпа репортеров и прочего газетного люда устремляется за мной следом, чтобы ничего не пропустить для своих будущих статей.
Так бы меня журналисты просто не допустили в здание редакции газеты, если бы хотели помочь своему собрату, но, всем им просто позарез нужны жареные факты и сенсации от моего общения с проштрафившимся журналистом.
Вызов прессе в их лице брошен от всесильного царского чиновника почти официально, я специально опустился на их уровень со своих недосягаемых высот. Поэтому все нетерпеливо ждут моего морального поражения, чтобы как следует посмаковать его в завтрашних, а может быть, даже сегодняшних срочных ночных газетах.
Вот из редакции меня могут попробовать не выпустить и набить лицо потом, поэтому я отправил одного из полицейских за помощью в соседний околоток.
Я прохожу через полные коридоры жадно разглядывающей меня разнообразной публики по редакции и вскоре оказываюсь в довольно большом помещении, где за длинным столом меня ждет виновник сегодняшней суматохи — молодой журналист довольно красивой внешности, да еще с решительным лицом. Он уже знает, какое бесчестье пало на задницу его коллеги и не намерен никак до этого момента дело доводить, как я отчетливо чувствую.
С обоих сторон стола густой толпой стоят его товарищи, которые как бы служат ему защитой и поддержкой, поэтому меня он не особо опасается. Зато, около него и меня много свободного места.
— Вы господин Цыбин? Автор лживой статьи про меня, полковника госбезопасности Сергея Ржевского?
— Я Цыбин! Статья моя правильная и извиняться перед каждой полицейской собакой я отнюдь не намерен! — сразу же поднимает ставки журналист, громко и отчетливо проговаривая свой ответ.
— Да он же в состоянии аффекта! — понимаю я, глядя на его бледное лицо и трясущиеся пальцы рук.
— Вы меня еще раз оскорбили при свидетелях! Я это вам не спущу так просто! — провоцирую я парня, — Вы готовы стреляться, молодой человек?
Вот такая серьезная заявка на продолжения выяснений отношений. Еще немного, если он согласится, тогда я стану подлецом Дантесом, из личной неприязни и вельможной прихоти убившим на дуэли нового Пушкина. Ну, так про это дело напишут либеральные и большевистские газеты.
Напряжение в кабинете растет по секундам, за моей спиной уже набилась толпа народа, сотрудники редакции по бокам тоже напряглись в ожидании развязки.
— Пошел отсюда вон, мерзавец! — не выдерживают нервы у парня.
Голос у него срывается фальцетом и я понимаю, — Что-то сейчас серьезное произойдет!
К парню в обход стола мне так просто не пробиться, однако, после всех этих оскорблений я не собираюсь уходить без понятного удовлетворения, специально поднимаю градус кипения в комнате, скорее всего, директора редакции или ее хозяина.
Да, явно что встречу устроили в самом большом помещении, где редактор с коллегами обсуждают повестку газеты и ее редакционную политику. Зато, множество зрителей могут тут свободно поместиться и увидеть, как реализуется мое требование удовлетворения своими глазами.
В общем, все хорошо продумано, чтобы устроить настоящее шоу из схватки оскорбленного полковника и честного журналиста, который, правда, никак не может доказать свои обвинения в мой адрес.
Не в маленький же кабинетик журналиста меня вести на его рабочее место, который он еще делит с парой товарищей по творчеству наверняка.
Ну, с ними, этими оскорблениями и прочими наветами будет разбираться суд и очень не быстро, а сейчас я оказался в дурацком положении. Вместо извинений получил новые оскорбления и это все выглядит как мое моральное поражение. Ведь завтра газетчики додумают еще чего-нибудь и с чистой совестью выпустят в печать.
Означая мой нравственный разгром, как самодура и узурпатора свободной мысли на всю необъятную страну.
Поэтому я взмахиваю своей верной тростью, рассекая воздух, потом стремительно, почти как стрела, перемахиваю через разделяющий нас широкий стол. Вот я уже оказался всей своей решительной фигурой перед самим Цыбиным, а никто из его товарищей еще с места не успел стронуться.
Он успел отшатнуться назад от меня под общий протяжный полувздох-полукрик и прижавшись спиной к окну, рывком вытащил из бокового кармана маленький револьвер, который направил на меня.
Вот почему он постоянно держал руку рядом с карманом, на самом деле считает пистолет своим главным аргументом для защиты!
Сейчас между нами всего пара метров, револьвер смотрит мне в грудь и будь на моем месте обычный человек, я бы сам развернулся и оставил Цыбина
