Жизнь через сто лет - Григорий Данилевский

* * *

...Порошин не заметил, как шли его минуты, часы и дни. Парижские новые нравы и особенно дамские наряды его повергали в изумление. Парижанки носили неимоверные костюмы или, скорее, ходили почти вовсе без костюмов. На улицах и в гостях Порошин на них видел еще некое подобие легких, широких, в китайском вкусе, бурнусов, сандалий и шляп. Дома же и на театральных сценах они, вместо одежд, как дикари, имели лишь красивые, убранные дорогими, искусственными каменьями пояса, да и на ногах, руках и шеях - золотые, серебряные и алюминиевые браслеты, кольца, запястья и ожерелья. Каждая только и делала - купалась, душилась, заплетала волосы, кушала, посещала театры, звериные травли и влюблялась... Для Порошина, вообще сдержанного и неохотника до пустых развлечений и забав, начался ряд таких эксцентрических похождений, такой душевной и сердечной суеты, что он сам себе не верил, удивляясь, откуда у него берется такая пустота и такой задор. Кутежи с уличными шалопаями, сидение по целым дням перед бычачьими и петушиными боями в Колизее, ужины с убранными в браслеты и кольца красавицами, посещение местных палат и скачек на искусственных, движимых сжатым воздухом лошадях и прочие развлечения до того замотали и вскружили голову Порошину, что он, и без того слабый здоровьем, окончательно выбился из сил. Он особенно потом помнил свой последний день, проведенный в 1968 году. В этот последний, роковой, седьмой день, в последние часы, минуты и секунды, перед условным досадным пробуждением, Порошин, - как он это ясно вспоминал впоследствии,- бешено и злобно хохоча в глаза какому-то французскому академику, раздражительно-едко повторял: - Вы все изобрели и все выдумали! Надо вам отдать честь! Вы испытали и несете на себе иго евреев и китайцев, а летать по воздуху все-таки не сумели и не изобрели... Достигли этого все-таки русские, русские, русские!.. Озадаченный французский академик только на него поглядывал. - Притом... что у вас за нравы, извините, и какой цинизм во всем. Хоть бы эти костюмы у ваших женщин... ха-ха! Одни кольца да запястья, как у дикарей... - Но, позвольте,- вмешался француз,- вы хоть и русский, но разве и у вас не введены такие же моды? Париж и теперь по этой части законодатель. Откуда же вы, что этого не знали и этому удивляетесь? - Я с Крайнего Севера, из Колы,- смешавшись, продолжал Порошин.- Да не в том дело, хоть бы и у нас вы ввели такую же распущенность! Далее... Вы вконец убили девственность и невинность невесты,- уничтожили святую роль матери. Все женщины у вас кокотки, да, кокотки! знаете это... древнее слово? - Не слышал. - У вас во всем невообразимый, разнузданный и дикий произвол страстей, - Мы зато чужды предрассудков,- возразил с достоинством академик. - У нас везде поклонение природе, реальность. - Это, пожалуй, забавно, но дико, дико до невозможности! - горячился и кричал на площади Трона Порошин, где происходил этот обмен его мыслей с ученым.- У вас полное падение искусств, поэзии, живописи, музыки! Ваша живопись заменена китайщиной, безжизненной, сухой, ремесленной, всюду лезущей и все поглощающей фотографией. - Зато дешево, схоже, как дважды два, с природой и избавляет от пестроты красок. - Нет, нет и нет! - кричал Порошин.- Фотография - сколок одного, мелкого и ничтожного момента природы; художественная живопись - могучее зеркало природы, в ее полном и идеальном объеме!.. Потом музыка, - Бог мой! - что у вас за музыка! Вагнеровщина, доведенная до абсурда...слышали про Вагнера! - Это что за имя? в древности были Моцарт, Бетховен, Россини, - о Вагнере никто не знает... - Был такой чудак, делавший с музыкой, как с кроликами, опыты сто лет назад. Вы, теперешние французы, развили его идеи и показали в точности, в какие трущобы нас вел этот и ему подобные борцы за музыку будущего... Мелодия у вас исчезла; ее больше нет и следа! Ни песни, ни былого, задушевного, чудного французского романса, ни единой сносной музыкальной картины... Волны бессмысленных тонов и звуков, без страсти и без выражения,- хаос!.. Наконец, иду далее... куда вы дели драму, высокую комедию? - Это что такое? - удивился академик-француз. - Вы заменили комедию и драму,- не стану вам объяснять их значения, если их забыли теперешние парижане! - с грустью сказал Порошин. - Вы заменили все это глупейшим, но реальным водевилем с переодеваньями, гнусным сумбуром цинических, будничных, уличных сцен, как заменили былую оперу шансонетными дивертисментами, да притом в такое время, когда и все-то ваши шансонетки сплошь лишены тени мелодии, живого, задушевного мотива, наравне со всею вашею музыкой... - Мы, реалисты, вас, к сожалению, совершенно не понимаем! - отозвались на площади некоторые слушатели этого спора. - Вы, мосье, точно вышли из какого-то допотопного архива, точно явились с того света, из отдаленной прадедовской старины, - Да, вы правы! Я жил и дышал иным веком, иною эпохой! Я вас не понимаю и от души сожалею! - произнес с новою запальчивостью Порошин.- Вы презираете все, что не ведет к практической, обыденной, низменной пользе! Вы пренебрегаете идеями великого философского цикла и дали развитие одному практическим, техническим, не идущим далее земли, наукам и ремеслам. Вы отдали луч солнца за кусок удобрения, песню вольного, поэтического соловья за мычание упитанной для убоя телушки, а Вольтера и Руссо,- вероятно, вы не забыли хоть имен этих светил вашей страны? - променяли на тупицу Либиха и другого тупицу, Вирхова. Надеюсь, этих-то ваших апостолов вы отлично знаете и помните доныне? - Зато мы верны природе! - повторил академик-француз, закуривая у столика ресторана кальян с опиумом, - Зато вас, свободных французов, поколотили и завоевали китайцы и поработили евреи,- с бешенством ответил Порошин...

ПОСЛЕСЛОВИЕ ПУБЛИКАТОРА

Кажется невероятным, но рассказ "Жизнь через сто лет" написан во второй половине прошлого столетия знаменитым историческим романистом , автором таких шедевров, как "Княжна Тараканова", "Сожженная Москва", "Мирович"... Пришлась по вкусу нашим прапрабабушкам и прапрадедушкам и приключенческая трилогия об освоении приазовского края, и повествования о малороссийской старине. Г.П.Данилевского (1829 - 1890) много и охотно переводили в Западной Европе, там величали его "русским Фенимором Купером". После появления "Жизни через сто лет" друзья и почитатели Григория Петровича вначале как бы оцепенели: что за немыслимые картины явил он в отдаленном будущем? Кто поверит, что процветающая европейская держава впадет вдруг в рабскую зависимость от азиатских владык? Допустим, в тоннель под Ла-Маншем, соединивший Англию и Францию, уверовать еще можно. Но сражение рабов с дикими зверьми? Но пыточный газ, заставляющий узника признаться в каком угодно преступлении? На все вопросы и возражения Григорий Петрович обычно отмалчивался, и окружающие в конце концов посчитали рассказец причудою знаменитого писателя, безделицей, не более. Однако в наши окаянные, заколдованные телевизионными бесами времена творение Данилевского нежданно-негаданно материализовалось. Разве мы, беспризорники постсоветского пространства, не ощущаем себя рабами западной цивилизации, когда безоглядно отдаем за бесценок нефть, газ, лес хитрющим толстосумам? Разве не истребляли друг друга новые гладиаторы в Карабахе, Приднестровье, Чечне? Что же касается пыточного газа, то в нынешних воровских разборках, при дележе награбленного у народа, есть средства и пострашней. Вот и выходит, что наш исторический романист наделен был еще и даром провидеть будущее. Однако не зря сказано: нет чести пророку - ни в доме своем, ни в отечестве своем. Современники Данилевского от пророчества его отмахнулись, а расплачиваться приходится нам - грешным потомкам. И последнее. "Жизнь через сто лет" значится в 8-ом томе "Библиотеки русской фантастики XI - XX веков", что выходит в издательстве "Русская книга" усилиями автора этих строк. Том назван "Призраки" - по известной фантастической повести Тургенева. Между прочим, в нем нашлось место еще для одного неизвестного шедевра - рассказа "Знамение на кровле" Н.Г.Чернышевского, где, опять-таки во второй половине XIX века, впервые предсказано появление термоядерной бомбы, Да внемлем пророкам своим!