Вестник - Ева Соулу

Зря он радовался, что опухоли нет. Возможно, пережить операцию было бы проще, чем избавиться от засевшей в мыслях занозы. Ему казалось, что он всё еще где-то спит. Он вспомнил глаза матери, тревожные, словно смотрящие внутрь себя. Как она снова и снова смахивает несуществующую пыль со стола и едва заметно вздрагивает. Никогда не зовет его по имени. Пожалуй, это самое странное: зачем они дали ему имя убитого человека? Как они оба боялись машин, случайных звуков на улице. Когда Алекс заболел ветрянкой, отец нес его в больницу через несколько кварталов на руках, отказавшись от такси…

Сумасшествие? Можно подозревать любого из них.

Кофе остывал. Алекс закрыл глаза.

«Обвинить Каталину — вот что нужно было сделать! Может, у нас был шанс доказать ее вину. Но я испугался, и мы сбежали. Знал бы я, что буду помнить их лица столько лет, слышать проклятый скрежет и это… жужжание».

Алекс мысленно похлопал себя по плечу. «Я достойный сын своих родителей — хоть в этом никаких сомнений».

«Выспаться, поехать в отпуск», напомнил белый конверт на столе. Алекс придавил его кофейной чашкой.

Бессонные ночи терлись о виски плюшевыми головами, но сон по-прежнему не шел. Подперев ладонями подбородок, Алекс сощурился, глядя сквозь стену. Опять подступили секунды бешеного дыхания, тревога, размытые всполохи темного плаща, по которому скользят оранжевые искры… Бегущий силуэт. Алекс зажмурился. Попытался сменить позу, и съехал прямо на ковер. Вытянулся. Ноющий затылок уперся в твердое дерево софы.

Щелкнул замок на входной двери. Райн вздрогнул — не заметил, как задремал. Пришла Джулия, он услышал шелест ее платья. Она осторожно обошла комнату и присела рядом. Теплая ладонь скользнула по его щеке: — Привет.

Он ответил улыбкой.

— Поссорился с отцом?

Ему стало неловко за тревогу в ее голосе.

— Нет, просто устал. Немного… Очень сильно. — Он поднял руку и притянул ее к себе. Джулия уютно свернулась у него под боком и ненадолго затихла.

— Не хочешь говорить?

— Хочу.

Алекс порадовался, что не придется сочинять. — Как мы и думали, эксцентричная история взросления, но в целом… ничего особенного. Первая любовь, побег из дома — мама даже записки не оставила. Можешь представить, как к этому отнеслась опекунша.

— И что, полиция их не искала?

— Они оба были совершеннолетними. А может, тетушка Каталина решила преподать маме урок самостоятельной жизни. Кто знает.

Джулия неуверенно кивнула. Робко потянула Алекса за воротник рубашки:

— Так ты… поедешь к ним?

— Уговори меня остаться, — внезапно попросил он.

Джулия приподнялась, растерянно оглянулась, словно ее кто-то окликнул. Покачала головой:

— Не могу. Хочу, но не могу.

— Почему?

— Потому что они… твоя семья. Это не мне решать.

Она прижалась к нему, как замерзшая кошка. Он погладил ее по волосам.

— Тогда мне пора.

Конверт на столе излучал умиротворение, несмотря на расплывшийся поверх изящного почерка кофейный ободок.

Глава вторая

Великобритания, графство Сомерсет,

к востоку от Майнхеда, Астоун

19 октября, 23:42

(день пятый)

За окнами бурлила темнота.

Рассекая залив, с Атлантики надвигался шторм. Дождь и ветер безумствовали на пару — два вороных жеребца, мчащиеся по низкому небу.

Из-под копыт летят искры, осыпаются косяками белых молний. Падают на землю, звеня в холодных каплях. Падают на стены замка, на его черные башни. Падают впрок. Замок, старый и кряжистый, до боли истерт стихиями. Сотни небесных копыт сбили о него подковы. Стены — темнее бури, сильнее шторма. Бегите, бешеные лошади, берегите ноги.

Грозовые тени мечутся мокрыми гривами. Алекс сидит один.

Теплое кресло и свет от камина. Витражное окно, порскающее разноцветными всполохами. Молнии падают в комнату решеткой из красных бликов. И океан: вздыбив соленую шерсть, гудит, не в силах нестись по небу. Ветер и дождь — там, наверху, а он один, тяжелый и скованный земным притяжением. Алекс тонет в забытьи. Ему холодно — так холодно, что хочется сунуть руки в камин. Ледяное тело камнем идет ко дну.

Скоро он уедет из Астоуна. Он хочет вернуться под знакомое солнце. Хочет увидеть Джулию, бегущую к нему по нагретым плитам в парке. Ее желтое платье пульсирует и светится, как огонь. Она кажется ему еще меньше и тоньше, чем раньше; он пытается поймать ее за руку, но призрак рассыпается… Замок отечески треплет его сквозняками и шепчет о своем. Старая женщина с зелеными глазами скользит по его коридорам светлой тенью, но Алекс не видит ее. Не в силах уйти, не в силах остаться.

1960 год.

Шло двадцать первое лето ее жизни.

Никто не радовался и не грустил в Астоуне по-настоящему. Люди двигались, словно фигурки на часах в библиотеке тетушки Каталины — строго по расписанию, под изящный перестук фарфоровых ножек. Вечером в десять, с последним ударом всё тех же часов, каждая дверь в доме захлопывалась, пряча слуг и хозяев по каменным шкатулкам. Они думали, что теперь в безопасности. Но Элейн не была настолько наивна.

Замок был изъеден тайными ходами, как червивое яблоко, и это единственное, что ей было по душе в старом доме. Она сбилась со счета, сколько ночей провела вне его стен, в беседке в глубине парка: под видимой частью скрывалась комнатушка, в которой можно было перетерпеть и ливень, и зимнюю непогоду. Никто не знал об ее убежище, даже сама Каталина. Возле беседки зарастало ряской озеро, чуть в стороне, оставив немного света кустарникам, громоздились дубы. Когда-то давно вдоль берега высаживали розы, и покосившиеся шпалеры до сих пор торчали в разные стороны. Придирчивое око тетушки игнорировало запустение, словно этот уголок парка скрывала непроницаемая шляпа. Но если в мире Элейн и могло быть счастливое место, оно было здесь — тут даже замок милостиво не обращал на нее внимания.

Однако чем старше она становилась, тем тяжелее делался взгляд Каталины. Тем длиннее казались лестницы в Астоуне и медленнее двигались слуги.

С пятнадцати лет она начала сбегать в город — подкармливать бродячих собак и их хозяев. Даже без лишних предупреждений те прилежно хранили ее благородство в тайне. Но Элейн знала, что однажды ее поймают и, скорее всего, запрут в башне до скончания веков. Тогда она наверняка выбросится из окна, разобьется о камни (если выберет правильное окно) и превратится в русалку. И наконец-то уплывет на край света, подальше от Астоуна.

А пока ей приходилось довольствоваться короткими вылазками, чувствуя, как каждый раз за спиной разматывается шелковый поводок.

…Месяц назад в общественном парке Элейн натолкнулась на человека в смешной кепке — он дремал на скамье, подложив под голову чемодан. Кепка чудом держалась на встопорщенной шевелюре. Он был скромно одет, и поначалу Элейн приняла его за бродягу. Тот долго распалялся, доказывая обратное, однако от бутербродов и горячего кофе отказываться не стал. С тех пор в ее беседке появился новый жилец. О чём думала Элейн, приглашая заезжего студента на постой, она сама не знала. По-крайней мере, на первых порах.

Джеральд был из другого мира. Его приходилось постоянно одергивать, чтобы говорил потише и не размахивал руками, рассказывая о том, что творится за пределами Астоуна. Они боялись появляться в городе, а потому часами гуляли по парку на границе владений леди Каталины. В тот месяц они почти убедили себя, что смогут вечно прятаться в секретной клетушке под землей.

…Иногда Джеральда пугало происходящее. Череда случайностей, завлекшая его в чужую страну, потом в маленький город, в парк, облюбованный воронами, на скамейку в конце дубовой аллеи, на что-то намекала, вложив в его руку эту белую девичью ладонь. Но хоть убей, он мог думать лишь об одной причине. Каждую ночь, что они проводили вместе, целомудренно разделив спальные мешки импровизированным столиком, он твердил себе, что ничего этого не должно быть. Два астероида, пролетевшие полгалактики и столкнувшиеся над их головами, казались более вероятным событием, чем два спальных мешка на расстоянии вытянутой руки, из которых они смотрели друг на друга, словно испуганные котята. Она просила его рассказать что-нибудь, и он трещал без умолка, пока она не засыпала, продолжая улыбаться. Днем говорила Элейн — стращала его байками о семействе Чесбери и Астоуне. А порой они оба умолкали и брели по подлеску, взявшись за руки, будто два призрака.

…В тот день тропинка вывела их к шоссе. Это был единственный проторенный путь из замка в город, поэтому они остановились, раздумывая, не пора ли повернуть обратно. Дорога была пуста; на их счастье, в это время здесь мало кто ездил. Солнце пронизывало неподвижную листву до самой земли. Воздух был прозрачным и теплым, они стояли, словно зачарованные. Потом что-то кольнуло Элейн. Смутное предчувствие — кто-то шепнул в самое сердце: «Беги». Невдалеке послышался шум, и она испуганно потянула Джеральда прочь.