Летим на разведку - Николай Бондаренко

— Товарищ летчик, как ваша фамилия? — спокойно спрашивает он.

— Сержант Бондаренко, товарищ командир! — докладываю.

— Товарищ сержант, такое никуда не годится! Вы что, не можете рассчитать и приземлить машину у «Т»?

— Почему?.. Могу!

— Сделайте полет по кругу — я посмотрю.

— Есть сделать полет по кругу!

Выполняю полет. Приземляю машину точно у посадочного «Т». Валентик снова встретил мой самолет, поглядел в мою сторону и одобрительно кивнул головой: дескать, можешь…

Этот случай послужил мне хорошим уроком. Я понял, что от взора такого опытного учителя и командира ничего не утаишь: он увидит любую твою оплошность. И впредь я более строго относился к себе и к своим обязанностям.

…В мае наше звено послали на завод за самолетами. Мы пригнали три Пе-2, но, когда совершали посадку на Сальском аэродроме, на моем самолете в момент касания земли разорвалась покрышка левого колеса. Машину бросило в сторону. Каких усилий стоило мне, чтобы удержать ее, не допустить поломки!.. Вот тогда я уже сам понял, что я теперь не курсант, а летчик боевого полка.

Кое-чему уже научился. Теперь даже на взлете у меня есть время на размышления: успеваю замечать все в поведении машины, давать оценку каждому отклонению и действовать, как требует обстановка. Я не напрягаюсь так, как это было раньше, и чувствую себя увереннее и спокойнее.

В Сальске очень много сусликов на аэродроме: взлетаешь иной раз и видишь их — первого… третьего… пятого… Они стоят на задних лапках, как столбики, и смотрят на приближающийся самолет и затем быстро исчезают в своих норках. Рассказываю об этом потому, что раньше я не заметил бы на взлете и лошадь, потому что во время разбега я впивался глазами в линию горизонта и третью от верха заклепку на фонаре кабины — на ее уровне должен проходить горизонт. Теперь при разбеге вижу каждую травинку на земле, каждый стебелек, цветок. Мы, летчики, иногда говорим: «Взлетаю — и считаю цветочки». Но я немного отвлекся. Момент, когда разорвалась покрышка, я сразу же уловил и мгновенно дал полный газ левому мотору. Это и помогло мне выдержать на пробеге направление.

Машина, слегка накренясь, остановилась в конце посадочной полосы. Открываю фонарь и смотрю на покрышку, вернее на лохмотья, оставшиеся от нее. Медленно заруливаю самолет на стоянку. Выхожу из кабины и докладываю о случившемся прибывшему на пикапе командиру полка. Он молчит, но по его лицу вижу: командир доволен, что я, молодой летчик, не растерялся в нужный момент.

В конце июня 1943 года наш полк перелетает на аэродром Мечетный под Новошахтинском. С Мечетки, как мы любовно его зовем, полк во время прорыва Миус-фронта, освобождения Донбасса, Таганрога и других городов произвел большое количество боевых вылетов на штурмовку и разведку. Бомбометания, как правило, производились с пикирования и имели хороший эффект. Враг ощутил на себе наши меткие удары. Населенные пункты Мариенгейм, Григорьевка, Первомайская, Саур-Могильный, Донецко-Амвросиевка, аэродром Сталино, Таганрогский морской порт, укрепления, живая сила, артиллерийские позиции, железнодорожные эшелоны, самолеты на стоянках, корабли — вот далеко не полный перечень наших целей.

12 июля — мой первый боевой вылет на разведку. Покровский, а за ним летчик звена Моисеев уже получили задания. Я жду своей очереди. Наконец из землянки КП вышел начштаба майор Соколов, громко объявил:

— Экипаж Бондаренко, на КП!

Я, Сухарев и Баглай встаем и быстро одеваемся. Солнце еще не взошло. На траве сильная роса, веет ночной прохладой.

— Товарищ майор, экипаж Бондаренко для получения боевого задания прибыл! — докладываю Соколову.

— Хорошо, Бондаренко. Разворачивайте свои карты и рассчитывайте маршрут полета.

Экипажу ставится задание: провести наблюдение за железнодорожными и автомобильными перевозками войск противника, определить количество его кораблей в восточной части Азовского моря и в портах Таганрог и Мариуполь, уточнить базирование самолетов на аэродромах Таганрог, Мариуполь и Старобешево. Наиболее важные объекты сфотографировать. Высота полета — семь тысяч пятьсот метров. Минимальная высота — шестьсот метров.

Закончив последнюю фразу, Соколов сделал небольшую паузу, спросил:

— Вопросы есть?

— Понятно, товарищ майор. Задание будет выполнено.

— Взлет по зеленой ракете с КП.

— Есть взлет по зеленой ракете с КП.

Выходим из землянки и направляемся к стоянке самолетов. Таюрский, встретив нас и узнав, в какой район летим, напутствует:

— Ни пуха ни пера вам. Не робейте за линией фронта. Помните, что вы первыми из нас летите на боевое задание.

— Спасибо, Костя. Авиацию не опозорим! — отвечаю ему.

Иду к самолету, а мысленно уже нахожусь в полете. Уже передумал все неприятные случаи, которые могут приключиться над территорией, занятой противником, наметил свои действия и твердо решил: боевое задание выполню во что бы то ни стало.

И вот мы в небе. Машина уверенно набирает высоту, а я вспоминаю и своих, и пришедших проводить нас на задание техников с других самолетов. Вспоминаю нашего стартеха Виталия Гордеевича Щербинина, который перед взлетом, положив мне руку на плечо, сказал:

— Ну, в добрый час, Адамыч! Сколько раз мы, технари, провожали вас, летчиков, на задание!..

Скоро линия фронта. Погода неплохая: кучевая облачность три-четыре балла на высоте тысяча двести метров. На борту самолета полный порядок, но мне почему-то хочется, чтобы тише ревели моторы. Мое самочувствие хорошее, хотя я, конечно, напряжен, и готов к любым неожиданностям.

Над линией фронта облачность пять — семь баллов. Затем она стала мощно-кучевой. И, наконец, вершины облаков поднялись выше самолета. Теперь мы уже идем между громадами облаков. Стараюсь вести самолет замысловатыми коридорами. Но вскоре игра эта мне надоела. Я поворачиваюсь к Сухареву и спрашиваю:

— Сима, ты под самолетом что-нибудь видишь?

— Ничего не вижу! — отвечает он, разглядывая землю между облаков.

— Идем вниз, под облака! — кричу я и отдаю штурвал от себя так, что от изменения атмосферного давления трещат барабанные перепонки.

— Правильно, давно бы так! — одобряет мои действия Сухарев, снимая с лица кислородную маску.

Высота восемьсот метров. Устанавливаю самолет на заданный Сухаревым курс и прибавляю скорость.

— Ребята, смотрите, чтобы «мессеры» внезапно нас не атаковали. Петро, ты слышишь?

— Слышу, командир! Смотрю! — отвечает Баглай скороговоркой.

— Петро, высота восемьсот метров. Держи связь с аэродромом!

— Держу. Слышно слабо, но связь есть.

— А ты кислородную маску снял? — шутя спрашивает его Сухарев.

— А ты думаешь, если мы за линией фронта, то я растерялся, что ли? Сибиряка фашистом не напугаешь!

— Я думаю о том, чтобы тебе лучше вести осмотрительность. И связь будет надежнее.

— И я об этом думаю!..

Приступаем к выполнению задания. Высота полета для фотографирования очень мала. Я это знаю и на фотографирование не захожу. Веду машину чуть в стороне от объектов с разворотом, чтобы лучше их видеть. Прохожу над портом, железнодорожной станцией и аэродромом Мариуполь, затем над крупным железнодорожным узлом Волноваха. На путях стоят тридцать четыре состава. В конце полета прохожу над аэродромом Старобешево, аэродромом и портом Таганрог. Сухарев записал в бортовой журнал необходимые данные, а Баглай все передал на КП по радио.

Маскируясь облачностью и солнцем, прохожу севернее Таганрога линию фронта в обратном направлении.

— Командир, а как ты думаешь, почему по нашему самолету не били зенитки и не встретили истребители?

— Вон чего захотел, романтик. Говоришь, мало оказали чести? Фрицы на такой маленькой высоте нас не ждали, Петя. На это я и рассчитывал! — отвечаю стрелку-радисту.

— Уже один вылет есть.

— Будет один вылет, Сима, когда зарулим на стоянку. Смотрите за воздухом.

— Пока небо чистое. Доверни десять градусов вправо — выйдем точно на свой аэродром, — говорит Сухарев.

— Есть десять вправо! — весело отвечаю я.

После посадки докладываю майору Соколову о выполнении задания. Он, сказав мне «хорошо», начал деловито принимать от Сухарева разведданные.

В честь нашего первого удачного вылета девчата-оружейницы — Зоя Картышкина, Маша Климина и Рита Макеева — собрали большой букет полевых цветов и, когда Баглай, Сухарев и я вышли из кабин, поздравили с первым боевым вылетом и, разделив букет на три части, вручили нам цветы.

Вечером ко мне подошел один бывалый летчик, отвел в сторону и сказал:

— Будешь так ухарски летать — отлетаешься скоро, собьют! И запомни: никаких цветов — нехорошая примета…

Настроение испортилось, но я ответил: