Летим на разведку - Николай Бондаренко

— Ребята, прошу вас: похороните его.

Я еле стою на ногах. Не могу смотреть сейчас на это. Пусть буду знать его таким, каким знал живого. Солдаты обещают похоронить.

— Все, что положено, сделаем, — говорит сержант. Подъезжает «эмка», мы расстаемся. Кто-то вталкивает на заднее сиденье парашют Сухарева.

— До свидания, товарищи. Бейте их, гадов! — говорю срывающимся голосом.

С трудом усаживаюсь на заднее сиденье машины. Рядом со мной сел майор. Мы едем к землянке, в которой находится Баглай. Я не знаю еще, что с ним произошло.

— Вот здесь, — говорит шофер майору и мне, показывая на небольшую землянку.

Баглай лежит на скамейке. У него перевязана голова.

От крови, просочившейся через бинт, образовалось большое алое пятно.

— Петя, нашего Симона… нет… — с трудом произношу я.

— Что ты говоришь?! — приподнял он голову. — Как все это случилось?..

— А что с тобой?

— Меня солдаты сюда привели. Лоб я поцарапал.

— Как ты, Петя, прыгал?

— Да так, ничего. Правда, низко уже было, но, к счастью, все обошлось хорошо.

— А ударился лбом обо что?

— И сам не знаю, — ответил он. — Меня тут чуть было свои в плен не взяли! Говорю: «Я свой», а в ответ слышу: «А, фашистская рожа, ты еще и по-русски калякать научился?»

— Дурачье!.. Пехота!.. Свои самолеты по силуэтам знать надо.

— Один здоровенный такой паря стал меня обыскивать.

— Ну…

— Расстегнул молнию и увидел орден Красной Звезды… «Хлопцы, он свой!» — сразу же закричал. И тогда уже солдаты достали перевязочный пакет и стали рану перевязывать…

— Да-а, Петь, аналогичный случай произошел и со мной. Ну да ладно. Чего уж там… Война ведь…

— А Симку нужно похоронить… — говорит Баглай.

— Похоронят Симку солдаты, Петя. А нас повезут в госпиталь…

Майор везет нас теперь в медсанбат. Дорога — одни ямы. Сильно болит левое плечо. Держу руку, свесив вниз, как плеть, — не так больно. Проезжаем мимо места падения нашего самолета. Он ударился о землю «спиной». Белое пятно вместо машины… Из земли торчат закопченные стойки шасси, но уже ничто не дымится.

Я еду и думаю: «Сегодня я второй раз родился». В самом деле: лети я на машине казанского завода, в которой астролюк кабины намного короче, — мне, как говорят, была бы крышка.

Шофер плавно тормозит машину. Подъехали к медсанбату.

— Товарищ майор, скажите вашу фамилию, — прошу я, с трудом выбираясь из машины.

— Майор Иванов.

— Буду помнить. Спасибо за все.

— Поправляйтесь. И чтобы больше нам здесь не встречаться. Лучше уж я буду смотреть на вас, летящих высоко в небе.

— Постараемся, товарищ майор.

Проводив взглядом «эмку», входим в расположение санитарного батальона. В операционной палатке хирург сразу же хватает меня за здоровую руку и возбужденно говорит:

— Браток, дай хоть одну парашютную стропу. Нет шелка, нечем зашивать ребятам раны.

Я хорошо понимаю его. Парашют Сухарева я осматривал. В шелковом куполе два отверстия диаметром по полтора метра. Прогорел в нескольких местах. Знаю, что он непригоден к дальнейшей эксплуатации.

— Берите, — говорю хирургу.

— Превеликое, браток, тебе спасибо. Теперь живем.

Не суждено было этому ПЛ-3М спасти Сухареву жизнь. Но пусть он поможет многим солдатам и офицерам заживить их раны.

Через некоторое время Петро уже лежит на столе. Ему зашивают рану без наркоза. Он морщится, смотрит медсестре в лицо и молчит. Со мной хуже. Хирург (я внимательно смотрю на него) вздыхает и говорит:

— Ложитесь животом на стол и свешивайте руку вниз. Привяжем к ней груз, и она войдет в сустав. Как зовут-то вас?

— Николай. Бондаренко.

— Ну вот, Коля Бондаренко, придется вам потерпеть немного. Не бойтесь…

— Я не боюсь. Раз попал к вам в руки…

— Правильно!

К моей руке привязали ведро с водой, а потом еще и камень, но рука в сустав не вошла. Хирург задумчиво посмотрел на меня и спросил:

— А хотите, я ее под общим наркозом вправлю?

Соглашаюсь — другого выхода нет. Сестры привязали меня веревками к столу. Хирург сказал: «Считайте!» — и мне дают наркоз. Я начал считать, мне стало очень плохо. Захотелось крикнуть: «Не надо!», вырваться, но… в голове зазвенело и я провалился куда-то в бездну…

Очнулся после наркоза. Мое левое плечо туго перевязано. Подвигал подвязанной рукой — не болит. Осматриваю себя. Чувствую, стянута и правая нога. При приземлении на каменистую почву я сильно разбил правое колено. Врачи, не церемонясь с моими шароварами, разрезали правую штанину от стопы до бедра, перевязали колено и скололи куски двумя английскими булавками. В таком виде меня посадили вместе с Баглаем и другими ранеными в кузов грузовика и повезли во фронтовой госпиталь Ровеньки.

После осмотра там врачи принимают решение отправить нас в авиационный госпиталь Зерноград.

— Доктор, было бы лучше, если бы вы отправили нас в полк. Там и госпиталь есть, — говорю врачу-женщине, вспомнив, что неделей раньше туда положили командира звена Покровского и его штурмана Лакеенкова.

— Ни в коем случае. Даже не говорите об этом, — возмущается врач.

Утро восьмого августа. В госпитале ждут самолет, который должен доставить нас в Зерноград. За прошедшие дни я еще два раза напоминал врачу о нашем полковом госпитале и дважды получал резкий отказ.

Сестра ведет нас к взлетно-посадочной площадке сани, тарных У-2. А вот уже подруливает «кукурузник». Так фронтовики величают этот маленький санитарный самолет.

— Попухли мы с тобой, командир, — говорит Баглай.

Сестра дает летчику документы и властно распоряжается:

— В Зерноград обоих!

— Сколько мне еще рейсов сегодня? — спрашивает летчик.

— Два.

— Нормально.

И тут у меня созрело решение. С врачами и сестрами я не договорился и не договорюсь. А с летчиком, коллегой?.. Улучив момент, делаю строгое лицо, подхожу к пилоту и спрашиваю:

— Ты летчик?

— Да, летчик, — отвечает он и меряет меня взглядом с головы до ног.

— И мы летчики. Вот что: повезешь нас не в Зерноград, а в полк. Понял? Если только ты летчик, — бью по его самолюбию. — Посмотри, разве нас на носилках принесли?

Мой расчет оправдался.

— А где ваш аэродром? — спрашивает он.

— Аэродром Мечетный.

— О, знаю. Полк Валентика… Бывали там не раз.

— Вот и хорошо.

Летчик быстро чертит на карте от Ровеньков до Мечетного линию, отсчитывает курс. Мы садимся в воздушную санитарку и — как хорошо! — летим домой. Но по сравнению с нашей скоростной ласточкой «кукурузник» очень долго преодолевает это стокилометровое расстояние. У меня нет карты, чтобы по ней ориентироваться, а У-2 всю дорогу идет бреющим. Я даже подумал: «Везет в Зерноград, окаянный!» Нет, мы, летчики, — народ покладистый! Вот он, наш аэродром в степи, наша родная Мечетка! Я слышу, как бьется сердце.

Посадка. Выходим с Петром из кабины. Несем свои пожитки. Ребята нас узнают и бегут навстречу. Быстро идут к нам командир полка Валентик и замполит Кантор. На аэродроме находится и служивший ранее в Энгельской школе полковник Дергунов — начальник политотдела дивизии. Вид у меня явно не строевой, но я, как положено, иду к Дергунову с докладом.

— Ладно, ладно, Бондаренко, — машет он рукой. — Я всегда и всем говорю, что лучше летчиков, чем выпускники Энгельской школы, нет. Рассказывай без доклада.

Здороваемся. Коротко рассказываю о том, что произошло с нами в полете пятого августа. Сейчас обеденное время. Но ребятам не до еды. Все прибежали сюда. Пришли многие техники и многие из обслуживающего столовского персонала. Тетя Таня — повар, готовящая всегда вкусную — «высотную» — еду, сняла с головы белоснежный колпак и вытирает им слезы.

— Тетя Таня, не надо. Тетя Таня, и ты, Лидочка, — обращаюсь к официантке, — накормите, пожалуйста, летчика с У-2. Мой обед ему отдайте. Он хороший товарищ.

— Да если бы была только одна забота — кормить вас, мои дорогие… Такой хороший был Сухарев. Бывало, покушает и всегда подойдет к окну спасибо сказать… Не подойдет он уже больше…

— Не плачьте, тетя Таня. Слезами горю не поможешь.

Летчик санитарного У-2 стоит еще минутку с нами, смотрит на нашу дружную боевую семью. Но его ждут раненые, и он, распрощавшись со мной и Баглаем, спросив у Дергунова разрешение, направляется в столовую. По распоряжению Валентика мы идем к машине, которая повезет нас в полковой госпиталь. С нами рядом наши товарищи. Но в это время с КП выскочил начальник оперативного отделения штаба капитан Мазуров и дал зеленую ракету. Забыв о нас и об обеде, экипажи быстро побежали к своим самолетам.

— Куда, Саша? — успеваю я спросить командира звена Пронина.

— Аэродром Сталино. С пикирования, Колька! Эх, елки зеленые, дрожите, фашисты!.. — на ходу бросает Пронин, удаляясь.