Твой дядя Миша - Георгий Мдивани

Ермаков старый. Он часто не ночевал дома… Коммунистам тогда было трудно. Очень трудно! Время-то было какое!..

Ермаков молодой. И случалось, вечером сижу я здесь, на этой скамейке… ожидаю мою Людмилу… и вдруг — шаги! Оборачиваюсь — идет он! Ковалев!

Со стороны ворот усталой походкой идет высокий человек лет тридцати пяти. Он в кожаной куртке. Из-под куртки торчит деревянная кобура маузера. На нем штатские брюки, заправленные в голенища сапог. На голове кепка. Он не брит уже несколько дней. Видно, устал он очень. Это — Ковалев. Он останавливается у скамейки.

Ковалев. Здравствуй, Миша!

Ермаков молодой (почтительно встает.) Здравствуйте, Герман Вячеславович!

Ковалев (взяв за плечи молодого Ермакова, опускается вместе с ним на скамейку). Как у тебя дела? Давно мы с тобой не виделись!

Ермаков молодой. Ничего… Институт… экзамены… Все как и полагается у студента!

Ермаков старый. У Ковалева была привычка: разговаривая с тобой, внимательно осматривать все вокруг! И это меня почему-то нервировало…

Ковалев. Что в доме творится? Жильцов-то у нас — уйма! Как отец? Как мама?..

Ермаков молодой. Ничего, Герман Вячеславович! Живем!

Ковалев. Живем… живем!.. Значит, экзамены?..

Ермаков молодой. Экзамены…

Ермаков старый. Мне хотелось сказать ему, что он похудел, что выглядит утомленным, но… почему-то я не решился тогда сказать ему это! Не знаю, испугался… или счел неудобным?..

Ковалев (посмотрев на молодого Ермакова). Значит, экзамены?.. (Вдруг.) Ты в комсомоле или нет, Миша?..

Ермаков молодой (после паузы, будто испугавшись вопроса). Да, комсомолец! А что?..

Ковалев. Это хорошо, Миша! Сейчас нам очень нужно, чтобы побольше таких, как ты, было в комсомоле!.. (Думая совсем о другом.) Значит, экзамены?.. (Кого гда молодой Ермаков па этот вопрос не ответил, Ковалев взглянул на него и доверительно, тихо спросил.) Ты с Семеном Горшковым часто встречаешься? (И указал глазами на четвертый этаж.)

Ермаков молодой. С Семеном?..

Ковалев. Ага!

Ермаков молодой. Сегодня его видел.

Ковалев. К нему разные молодые люди ходят… кажется…

Ермаков молодой. М-м-м… не знаю…

Ермаков старый. Хотя я знал, что у молодого Горшкова часто бывают какие-то друзья… И сегодня они были у него! Я их видел, но побоялся сказать об этом Ковалеву. А Ковалев понял, что я соврал ему. Ковалеву трудно было соврать! Мне кажется, он всегда все понимал! Он понял и то, что я соврал не потому, что я в дружбе с Семеном и оберегаю его, а потому, что боялся знать то, что может знать Ковалев…

Ковалев. А ты гляди в оба, Миша! Пойми, время тяжелое!.. Они все, эти сукины дети, готовы в крови утопить нашу революцию! Ты понимаешь?.. Твою революцию! Твой комсомол утопить в крови хотят!

Ермаков молодой (после паузы). Понимаю, Герман Вячеславович!

Ковалев (вынул из кармана пачку папирос, раскрыл ее, взял папиросу и, не протягивая Ермакову, спросил). Ты куришь?

Ермаков молодой. Нет, не курю.

Ковалев. Хорошо, что не куришь! От этой дряни— никакой пользы. Наоборот! (Закурил, блаженно прикрыл глаза. После паузы, вдруг.) А как Люда?

Ермаков молодой (смутившись). Какая Люда?

Ковалев. По-моему, Семен Горшков неравнодушен к ней… Но ты не ребенок! Я говорю тебе об этом, честное слово, не для того, чтобы вызвать в тебе ревность! Ты скажи Люде… Нет, не говори, а дай ей понять, что у Семена, его отца и их друзей другая дорога…

Ермаков молодой. При чем тут Люда?

Ковалев. А ты не кипятись!

Ермаков старый. Я поверил тому, что Ковалев говорил со мной о Семене Горшкове не потому, что хотел вызвать во мне ревность, а потому, что оберегал Людмилу! И меня тоже оберегал!

Ковалев (тихо). Миша, может быть, Горшковы здесь и ни при чем… Весьма возможно, что они ни при чем! Но то, что я тебе сейчас скажу, должно быть только между нами! Между коммунистом и комсомольцем! Ты ведь тоже большевик! (Придвинулся ближе, чтобы начать серьезный разговор.)

Ермаков молодой (с дрожью в голосе). Слушаю вас, Герман Вячеславович!

Но в это время со стороны улицы послышались шаги.

Ковалев (оглянулся, шепотом). Идут! Я сейчас устал… Завтра мы с тобой поговорим… Мне очень нужна твоя помощь! (Встал, протянул руку.) Спокойной ночи. (Направился к дому.)

Ермаков молодой провожает глазами уходящего Ковалева. Во двор входит Горшков, высокий статный мужчина, под руку слепой.

Горшков (заметив уходящего Ковалева, тихо). Вот Ковалев!

Горшкова. Боже мой! У меня в жилах стынет кровь от страха, когда я вижу эту гадину!

Горшков (проходя мимо). Здравствуй, Миша!

Ермаков молодой (почтительно встает). Здравствуйте, Иван Никифорович!

Горшковы уходят.

(С лихорадочной быстротой бросается к рампе и, обращаясь к зрительному залу, нервно говорит.) Я не мог заснуть до утра… И все время думал о том, что мне завтра скажет Герман Ковалев… Какое испытание ждет меня?.. Он так доверился мне! А я так боялся его… как чекиста… Боялся, как многие в нашем доме… Я с волнением ждал завтрашнего дня, чувствуя, что Ковалев может доверить мне что-то очень секретное и очень важное!..

Ермаков старый (спокойно). Я с волнением ждал завтрашнего дня…

Ермаков молодой (вдруг говорит в настоящем времени). Я страшно боюсь завтрашнего дня… В моей жизни еще не было таких трудных минут! Может быть, пойти на квартиру к Ковалеву и спросить, что он хочет сказать мне?.. (Побежал в сторону подъезда, по остановился.) Нет, он сейчас уже, наверно, свалился в постель и спит… усталый и измученный! Боюсь разбудить его! Боюсь его!..

Ермаков старый (сидя на скамейке, спокойно продолжает). Я со страхом ждал завтрашнего утра… Но утром мы узнали, что в эту ночь Германа Ковалева убили!..

Ермаков молодой (потрясенный). Убили! Убили!

Ермаков старый (спокойно). В двенадцать часов ночи его вызвали на Лубянку, в Чека…

Ермаков молодой (ошарашенный, взволнованный, в ужасе, схватившись руками за голову, шепчет). Убили! Германа Ковалева убили! Германа Ковалева убили!..

Ермаков старый (спокойно). В Матросской Тишине обнаружили вооруженную банду… Ковалев руководил отрядом по ликвидации банды… Наверно, была жаркая перестрелка… В эту ночь убили нашего Германа и еще трех коммунистов. Пуля пробила голову Ковалеву! Об этом на второй день писали в «Известиях» и в «Правде»…

Ермаков молодой (шепотом). Убили нашего Германа Вячеславовича… Так и не успел сказать мне ничего… Но… он так много сказал мне! Так много он мне сказал!..

Ермаков старый. Казалось, всем нашим домом овладел страх. Одни в душе ликовали, что убит коммунист Ковалев… но боялись говорить об этом открыто. Другие жалели Германа Вячеславовича — человека, который родился и вырос в нашем доме. Человека, который не знал ни сна, ни отдыха в эти трудные дни. Но и эти тоже боялись открыто высказывать свое сожаление…

Ермаков молодой. А мой отец с огорчением покачал головой и сказал: «Ковалев был фанатиком, потому и погиб…»

Ермаков старый. Семен Горшков в этот день, должно быть от радости, с утра уже был навеселе… И под вечер он со своими дружками ввалился в наш старый двор…

Семен Горшков — высокий, приятный на вид молодой человек, одетый с иголочки, в сопровождении трех, таких же, как он, лощеных молодых людей — входит во двор. О чем-то шумно разговаривая, они громко, весело смеются.

Семен (продолжая начатый разговор). Он говорит мне: «Поймите, молодой человек! Вся программа обучения будущих юристов станет иной!..» Я спрашиваю: «Но законодательство, господин профессор! Товарищ профессор!» (Вдруг увидел молодого Ермакова, кинулся к нему.) Здравствуй, Миша! (Сел рядом, искренне.) Жалко! Как жалко Ковалева!

Ермаков молодой. Да! Конечно, жалко!

Семен. Жена… дети…