Морпех. Дилогия (СИ) - Таругин Олег Витальевич

Старший лейтенант повернул стопор командирского люка. Накрывшая корпус бронемашины волна щедро окатила голову и плечи, камуфляжная куртка мгновенно намокла и потяжелела. Стянув ненужный более шлемофон, Степан рывком высунулся наружу и ухватился за ствол пулемета, выдергивая из люка ноги. Еще одна мягко толкнула в бок и ушла, оставив на губах горько-соленый привкус. Хорошо, хоть плыть совсем недалеко, буквально несколько метров, а там уж можно будет и ножками по дну топать. Тренировать-то их, понятно, тренировали, но все ж таки заплыв в разгрузке и с оружием — то еще удовольствие. Очередная увенчанная пенной шапкой волна ударила в борт, и бронетранспортер неожиданно сдвинулся с места, быстро погружаясь кормой. От неожиданности Степан едва не упал, рефлекторно привалившись к башне. В голове мелькнула мысль, что Никифоров, похоже, оставил коробку передач на нейтралке, и сейчас потерявшая плавучесть многотонная машина под собственным весом и весом набранной воды просто катилась вниз, словно с горки.

«Ну, салага, ты у меня теперь до самого дембеля из нарядов не выйдешь», — беззлобно ругнулся старлей, прикидывая, как лучше сползти в воду с тонущего бэтээра. Не бомбочкой же, словно в детстве, сигать, честное слово?

«Восьмидесятка» тонула все быстрее, вода с шумом лилась в десантные люки, захлестывала башенный погон, так что и дальше терять времени определенно не стоило. Алексеев оттолкнулся от брони, намереваясь съехать в волнующееся море, однако что-то резко дернуло его за рукав куртки, обжигая плечо короткой болью. Твою мать, за проволоку зацепился! За ту самую проволоку, которой мехвод, согласно командирскому же приказу, прикрутил к башне спасательный круг!

Потеряв равновесие, старший лейтенант рванулся, но камуфляжная ткань, зараза эдакая, выдержала. Смешно, старая форма, в которой он щеголял в курсантской учебке, скорее всего, уже бы благополучно порвалась, а вот «пиксель» нового образца… хотя, нет, уже ни разу не смешно. Поскольку бронетранспортер внезапно вильнул кормой, сбиваясь с относительно прямолинейного движения, и подставил борт новой волне. Степана окатило с головой, попыталось перевернуть, выворачивая руку. Автомат он поймал за ремень в последний момент, успев подумать, что большего бреда, чем утопить штатное оружие, для командира взвода и придумать сложно. Буквально только что об этом же предупреждал подчиненных — и на тебе. А вот полевую сумку он все-таки упустил. Еще рывок — едва плечо не вывихнул — с тем же, увы, результатом. Хорошую форму нынче для родной армии шьют, блин! Да какого хрена, в конце-то концов?!

Извернувшись всем телом, чтобы голова оставалась над поверхностью, Алексеев торопливо расстегнул застежки тактического жилета, сбрасывая намокшую «сбрую»; шумно отфыркиваясь, занялся курткой. Набитая запасными магазинами разгрузка камнем пошла на дно. Самым сложным оказалось вытащить руку из вывернувшегося наизнанку рукава — сначала одного, затем второго. Хорошо, догадался загодя выдернуть из ножен штык-нож. Прекрасно осознавая, что опасно задравший нос бэтээр вот-вот утащит его на дно, отмахнул лезвием, рискуя рассечь кожу — раз, другой. Готово. Перехватив штык левой рукой, занялся правой. Что-то сильно, до боли, дернуло запястье — похоже, ремешок наручных часов. Все, освободился. И даже нож ухитрился не утопить, на чистом автомате впихнув обратно в ножны. Вовремя — над головой как раз сомкнулась зеленоватая водная поверхность, пронизанная рассеянным облачным светом. Всплываем. Оттолкнувшись подошвами ботинок от брони, старлей рванулся вверх. Мгновение — и голова оказалась над поверхностью воды.

Что за хрень?! Почему ночь?! Какая еще нафиг ночь?! День же только что был?! В глазах потемнело? Так не с чего, вроде бы, он ведь не тонул, сознание не терял и башкой под водой ни обо что не ударялся.

Но самое главное — пронизывающий до костей холод. Ледяная вода перехватила дыхание, стянула грудь стальным обручем, обожгла тело. Потребовалось усилие, чтобы сначала выдохнуть из легких воздух, а затем сделать новый вдох. Изо рта вырвалось облачко пара, тут же унесенное прочь порывом морозного ветра. Рядом, буквально в каком-то десятке метров внезапно коротко сверкнуло, по ушам и телу ударил тяжелый удар. Близкий взрыв поднял могучий фонтан воды, окатив, словно из шланга, знакомо пахнуло тухлятиной сгоревшего тротила. Алексеев ошарашено потряс головой. В воздухе коротко взвизгивали пули, одни высоко, другие — гораздо ниже. Некоторые попадали в воду, подкидывая высокие и узкие фонтанчики. Да что вообще происходит-то?! Почему ночь, почему взрыв, почему трассеры над головой летают и осветительные ракеты в небе висят?! Морячки с бэдэка что, вообще с ума посходили, по своим боевыми лупить?! Учения ведь, не война! Тут же люди кругом, десантники! К слову, странные какие-то десантники, определенно не его морпехи — в черных бушлатах и старых, словно в кино про Великую Отечественную, касках, мокро отблескивавших в свете коротких вспышек. Блин, да что это за…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Додумать мысль старший лейтенант не успел: новый взрыв оглушил его, отправив в беспамятство. Утонуть, несмотря на накрывший его вал вспененной воды, к счастью, оказалось не суждено: спас оказавшийся рядом пробковый круг, в который потерявший сознание Степан намертво вцепился обеими руками. Не тот, который Никифоров притащил со старого сейнера и принайтовал к башне, а другой, поновее, окрашенный киноварью и свинцовыми белилами, с номером судна и леером из пенькового линя…

Глава 2

Район Южной Озерейки, ночь 4 февраля 1943 года

— Одежка у него уж больно странная, — задумчиво сообщил седоусый старшина Левчук. — Не из наших точно, может, соседский? Они рядышком высаживались, могло волнами отнести. Разведчик, наверное, видал я у них такие штаны пятнистые. Ботинки, опять же, а не сапоги.

— Очнется — спросишь, — пожал плечами рядовой Аникеев, подсаживаясь поближе к жарко растопленной трофейной буржуйке. — Ежели выживет, конечно. Уж больно перемерз, бедолага. Как бы воспаления легких не случилось. Февраль на дворе, не лето, чай…

— Это да, — со знанием дела согласился старшина. — Пока мы с немчурой на первой линии окопов рубились, он так на бережке без сознания и провалялся. Я, когда за ним после боя возвращался, грешным делом думал, что уж помер, бедолага. Ан нет, живучим оказался, не окочурился. Слушай, а может он из танкистов? Ну, тех, что на американских танках десантировались? То ли соляркой от него разит, то ли мазутом. Вон, и штаны все перемазанные, и волосы. Хорошо, кстати, что стрижен коротко, иначе б не отмыть было.

— Может и так, — вяло согласился слегка размякший возле жарко натопленной бочки Аникеев. От влажного бушлата шел пар. С захваченной вместе с немецким блиндажом печкой им здорово повезло. Хотя, возможно, отрытые практически на самой окраине Южной Озерейки окопы были и румынскими, в этом боец не шибко разбирался — что те враги, что эти. Фашисты, одним словом, разве что каски разные. У одних глубокие, словно ночные горшки, у других — похожие на овальный таз с накладной блямбой-кокардой спереди. Главное, что драпанули быстро, не успев подорвать или заминировать столь нужное замерзшим советским десантникам укрытие. А вот выстилавшие дощатые нары старые шинели вместе с еще каким-то тряпьем пришлось сразу же выкинуть наружу — уж больно много вшей фрицы развели. Впрочем, дело привычное, знакомое любому успевшему повоевать красноармейцу: где немец — там и вошь, как ни сыпь тем порошком, которым все вокруг и провонялось…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Только какие там танки? Сам же видал, почти все на побережье и остались. Кто еще в воде заглох, кого фрицы уже на берегу расстреляли. Жестянки консервные, мать их! Америка, понимаешь ли! Ничего нормально сделать не могут! Хотя тушенка у них, признаюсь, неплохая.

Пожав плечами, Левчук на всякий случай промолчал — в танках он разбирался не шибко, а политических моментов в разговорах предпочитал избегать, боясь снова попасть «на карандаш» товарищу политруку. Поскольку после того, как заявил, что Красная Армия и безо всякой буржуйской помощи немца одолеет, выслушал целую лекцию о собственной политической недальновидности и прочем братстве народов, в едином порыве вставших на пути коричневой нацистской чумы. Политрук говорил красочно, образно и понятно, но старшину не убедил.