Убийца танков. Кавалер Рыцарского Креста рассказывает - Инго Мебиус

Мы чувствовали себя свободными, любили спорт, игры на свежем воздухе и научились понимать, что наряду с правами существуют и обязанности. Тот, кто командовал, прежде всего должен был и уметь подчиниться. Старикам в общественном транспорте было принято уступать места, воспрещалось держать руки в карманах, кого за этим заставали, карманы зашивали. Но при этом мы не ощущали гнета чужой воли, напротив, мы гордились своим поведением, умениями и чувством общности. В единстве и коллективизме мы обрели уверенность. Ни о каком классовом мышлении и речи быть не могло. Уже в 1933 году молодежное движение разрослось до 2 миллионов человек. Когда в 1936 году гитлерюгенд стал не просто подростковой, а государственной организацией, он насчитывал в своих рядах до 9 миллионов человек.

В школе на уроках истории мы узнали о Версальском договоре, об его условиях, о запрете военной промышленности и армии в Германии, об оккупации французскими войсками Рейнской области, о Первой мировой войне и о том, как сражались наши солдаты. Самыми выдающимися примерами героизма считались сражение у Вердена, бой студентов из Лангермарка и другие. Мы сознавали ценности, которых носит в себе немецкий народ, и то, что мы вновь стали уважаемой в мире нацией. Как мы восторгались, когда на Берлинской олимпиаде спортсмены Германии удостоились высших титулов! И мы никогда не воспринимали молодые годы как курс начальной военной подготовки.

До тех пор, пока я не стал солдатом, девушки особого места в моей жизни не занимали. У нас с ними были чисто товарищеские отношения, мы вместе отмечали праздники, но не более того. Девушки — члены организации БДМ[7] — посвящали себя решению социальных задач, помогали пожилым людям по хозяйству, работали в больницах и собирали теплую одежду в рамках всегерманской акции «Зимняя помощь».

Правда, когда мне исполнилось 15 лет, у меня появилась подружка. Ее звали Маргот. Я на скопленные с великим трудом карманные деньги купил и подарил ей маленькое серебряное украшение. Но, судя по всему, мои чувства так и остались без ответа. Не знаю, пережила ли она бомбардировку Хильдесхейма. А потом я познакомился с Ильзой. По вечерам мы ходили в парк на вал и сидели там на скамеечке. Ильза все время отодвигалась от меня, а я, наоборот, старался сесть ближе к ней. Потом я спросил, можно ли мне ее поцеловать. Когда она еле-еле слышно выдохнула «да», а я взял ее за руку, я был разочарован. Она так стиснула губы, что с поцелуем у меня не вышло. После этого мы больше не виделись. Да, да, всегда так бывает — первая любовь и первое разочарование. А, может, мне просто удальства не хватило, того самого, что превращает мужчину в бабника? После войны я разузнал ее адрес и зашел в гости. Ильза стала актрисой театра Хильдесхейма и показала мне все статьи обо мне, которые она собирала.

Когда мне исполнилось 16 лет, я стал посещать занятия по танцам у преподавательницы Эдиты Майер. Собственно, весь класс учился у нее танцевать. Нас было 40 учащихся, и мы разучивали разные танцы: вальс, марш, фокстрот, танго, слоуфокс и так далее. Но нас учили не только танцам, но и манерам. Я постигал науку того, как подойти к даме, как пригласить ее на танец и как после танца проводить на место. Учили нас манерам за столом. Примерно половина наших учащихся побывали дома у своих подружек и познакомились с родителями. Если ты приглашал девушку потанцевать, само собой разумелось, что ты ее должен был проводить и домой. Это были прекрасные, наполненные романтикой времена. Выпускной школьный бал состоялся в одном из ресторанов Мариенбурга. Это было в мае, и в тот год было много майских жуков. Но уже в 1940 году в Германии был введен запрет на танцы в общественных местах, так что на практике нам так и не удалось опробовать то, чему мы успели научиться. Кроме запрета на танцы, ввели и всеобщее затемнение городов. Погасли все фонари, все витрины, а окна домов полагалось зашторивать так, чтобы ни один лучик света не проникал наружу.

Когда мы отправлялись по вечерам в город, у каждого на лацкане пиджака была светоотражающая наклейка типа значка, и, встречаясь с девочками, мы громко приветствовали друг друга. Бомбы пока что с неба не сыпались, и мы воспринимали затемнения как развлечение.

В Хильдесхейме был прекрасный театр. Я относился к числу театралов и не пропускал почти ничего. Оперетты «Цыганский барон», «Веселая вдова», «Синяя маска» и другие. К каждому спектаклю готовили красивые декорации, чтобы зритель имел возможность вжиться в ландшафт, где происходило действие. Но самым грандиозным событием стало посещение оперного театра в Ганновере, где я прослушал «Лоэнгрина». Вся атмосфера, декорации, исполнители и музыка, но, прежде всего, содержание произвели на меня неизгладимое впечатление. А вот «Мейстерзингеров» я воспринял довольно холодно.

Мне всегда хотелось иметь сестру или брата. Но поскольку этому желанию сбыться было не суждено, я был страшно рад, когда к нам на два года подселили знакомого. Мои родители очень дружили с семейством Майеров из деревни Хахмюлен, и я тоже подружился с их сыном Фрицем-Августом, который раньше был одноклассником моего двоюродного брата Иоахима. Теперь Фриц-Август учился в сельскохозяйственном техникуме в Хильдесхейме. Он был на год младше, и теперь мы жили в одной комнате. Об этих двух годах у меня остались самые наилучшие воспоминания. По вечерам мы сидели где-нибудь в парке и под аккордеон (Фриц-Август играл на аккордеоне) распевали «Вечером на пустоши», «Ослиную серенаду» или «На крыше мира» и многие другие популярные тогда песенки. Именно там мы пробовали и курить, по-моему, это были «R6». На вкус табак показался мне отвратительным. Два раза в неделю мы совершали пятикилометровый кросс вокруг городского вала и дежурили в мотодружине «гитлерюгенда», в которую входили.

Мы учились управлять мотоциклом, это был «БМВ 175», разбирать и собирать двигатель и ездили в лагерь мотоциклистов в Гандерсхайме под Альфельдом. Там мы постоянно разъезжали на мотоциклах. Иногда при этом натыкались на пытавшиеся уединиться парочки и даже подглядывали за ними. Что поделаешь — мальчишки есть мальчишки!

Хотя мне посчастливилось в юности оставаться в стороне от социально-политических проблем в первую очередь благодаря семье, однако обстановка в Европе накалялась, и дело шло к новой войне. Но и для меня 1939 год был не самым радужным — проблемы докатились и до меня, и это было связано со школой. Если раньше все шло неплохо, то в 1939 году после окончания 7-го класса я принес домой 3 единицы и был оставлен на второй год. Отец, недолго думая, забрал меня из школы после семи лет обучения. Так как я в будущем собирался стать инженером-машиностроителем, мне для начала предстояло попрактиковаться на заводах Зенкинга в Хильдесхейме. Отец сумел уговорить мастера Вольтера превратить практику в трехгодичное обучение.

Когда мы с группой заводских учеников с песней маршировали через весь город в физкультурный зал, мне было стыдновато шагать с малолетками. Они были на голову ниже меня и на два года младше, да и взаимоотношения между ними мне не нравились. Но я круто изменил отношение к учебе, и уже два года спустя сдал экзамен на рабочий разряд, причем с отличными результатами.

Еще год спустя я получил специальность слесаря-механика и изучил все, что с этой профессией связано: работу напильником, ножовкой, на сверлильном станке, нарезание резьбы, работу на токарном станке. В нашей группе было 46 учеников.

Уже на втором году я весь рабочий день пришивал ремни к термосам для супов, предназначавшимся для вермахта. Это были 20-литровые термосы, которые носили на спине. Не раз я промахивался и в кровь разбивал пальцы при этой работенке. Но чему было удивляться — отстоял смену, вечером валишься в постель, а ночью — на тебе! Воздушная тревога! И сразу после отбоя — на завод. После экзамена меня определили потом в инструментальный цех.

Вся фабрика собралась посмотреть, когда летом 1940 года из Франции явились гауптман Витциг и майор Кох. И оба с Рыцарскими крестами. Они в составе группы десантников участвовали в смелой операции по захвату форта Эбен-Эмаэль и таким образом открыли путь во Францию. Рабочие фабрики собрались в большом зале и, раскрыв рот, слушали рассказ офицеров, неоднократно прерывая его бурей аплодисментов.

Для нас, мальчишек, это мероприятие послужило мощным стимулом — смотри-ка, а может, и тебе удастся в этой войне что-нибудь отхватить?! О том, что на войне иногда погибают, мы, разумеется, не задумывались.

О причинах этой войны нам изложили не в юнгфольке и не в гитлерюгенде, сведения об этом мы почерпнули из газет и на уроках в школе. Мы часто обсуждали тему войны в кругу друзей.