Играем Горького - Лев Тимофеев

В лагере Ляпа работал каменщиком, и Протасов звал его Иваном Денисовичем, имея в виду, что сам он, хоть и вкалывает не меньше (кочегаром), но остается интеллигентом, каким-нибудь там Цезарем Марковичем, который по сравнению со славным народным героем Иваном Денисовичем все-таки человек второго сорта. И Ляпа со своей виновато-смущенной улыбочкой принимал эту игру и отвечал поговорками: "Ничего, Цезарь Маркович, что ни делается, все к лучшему... В каменном мешке, а выдумка вольна. Больше воли - хуже доля. Чья воля, того и ответ ". На удивление зэкам они всегда обращались друг к другу на "вы". Впрочем, Протасов и надзирателям говорил "вы" и "будьте добры". А по утрам всем, кого встречал в бараке или обгонял на десяти метрах гравийной дорожки от барака к площадке построения, - "доброе утро". Глина Пуго, крутой лагерный авторитет, живший на зоне отдельно от всех, в благоустроенном вагончике, решил даже, что мужик косит под психа. "Доброе утро... Будьте добры... Спасибо... Ты или долбанутый, или маркиз", сказал он однажды и засмеялся своим низким, рокочущим смехом, показывая замечательно ровные белые зубы. И на Протасове тут же повисла кликуха Маркиз. Она села на него как родная и перелетела за ним на волю, и теперь некоторые знакомые не могли вспомнить его имя-отчество, но знали, что он Маркиз Протасов. Прозвище ему даже нравилось, и он часто подписывал свои статьи: П.Маркиз...

Редакционная планерка была назначена на одиннадцать, но машина уже минут пятнадцать стояла в плотной пробке на Большой Никитской при выезде к Манежу. Авария, что ли? Или важный чин - мэр, премьер, сам президент должен был проехать мимо, и милиция, освобождая дорогу, надолго, на неопределенное время перекрыла движение. Эта властная бесцеремонность оскорбляла Протасова: как-то он даже распорядился подготовить в своей главной и самой читаемой газете злой репортаж о том, как и куда опаздывают и что теряют люди, когда им приходится по часу выстаивать, пропуская правительственные кортежи. Репортаж был замечен, Протасову звонили из президентской администрации, выражали свое неудовольствие, а он включил свой телефон в общую трансляцию, чтобы все сотрудники издательства слышали, как, заикаясь и (можно было легко вообразить) краснея от злости, кричит президентский чиновник, и знали, что труды их не напрасны и материал прочитан там, куда и был адресован...

Он сказал шоферу, что пойдет пешком, и, выйдя из машины, сразу свернул в переулок к Тверской... Вчера он перебрал. Он никогда не отказывался выпить, но напиваться не любил. Однако вчера... Какая-то мерзкая тусовка, зачем-то он лез обниматься с людьми, которые ему неприятны и которые знают, что он их не любит, и, в свою очередь, не любят его. Почему-то именно там он отвел в сторону Глину Пуго, своего нынешнего компаньона, и сообщил, что выходит из дела, а тот белозубо засмеялся и сделал вид, что принимает все за пьяную шутку, обнял его за плечи и повел обратно к Телке, тихо посоветовав ей везти его домой. И Протасов вдруг ощутил гулкую пустоту вокруг сердца, бьющегося где-то высоко, чуть ли не в горле. Он сказал Телке, что, если она его когда-нибудь бросит, он застрелится. А она сказала, что хватит пить, и решительно повела его к выходу. Милая, отважная Телка...

Он любил ее. Он, Семен Протасов, взрослый, самостоятельный сорокалетний мужик с пестрой биографией, с именем, с положением, с деньгами, однажды вдруг понял, что жизнь для него станет неинтересной, если рядом не будет этой женщины. Он любовался ею постоянно - ее юным лицом, ее от природы вьющимися русыми волосами, женственной пластикой ее рук, манерой говорить слегка нараспев, ее неизменно доброжелательным, слегка смущенным обращением к людям - знакомым и незнакомым, умением по-детски счастливо смеяться. И, любуясь ею, он хотел ее постоянно. Даже ее голос по телефону возбуждал его. Когда она лежала рядом, утомленная его вновь и вновь повторяющимися ласками, он часто думал, какое это было бы счастье, если бы она родила ему ребенка... И в то же время ему постоянно казалось, что она как-то отдалена, что между ними какая-то перегородка. Но когда он начинал говорить об этом своем ощущении, она лишь молча касалась пальцем его губ.

И вот теперь оказалось, что он хозяин этой трущобы, где вынуждены жить и она, и ее друзья... Купил он этот дом полтора года назад, сразу после того как продал свою "дочку", хорошо раскрученное телеграфное агентство, соблазнился и купил, дурак, и теперь никак не мог отделаться от него. Прилипла к нему эта паскудная недвижимость, к его судьбе прилипла. Начальная идея заключалась в том, чтобы нынешнее строение не сносить, а радикально реконструировать и достроить. Мрачноватая серая громада, привлекающая изысканной строгостью форм, должна была стать центром архитектурного ансамбля элитной гостиницы ультракласса на сто номеров с зимним садом на крыше и трехэтажным подземным гаражом. Он нашел крепких партнеров - два небольших банка, с которыми у него уже несколько лет были надежные, доверительные отношения, и пригласил своего лагерного знакомца Яна Арвидовича Пуго. Глине, теперь выбившемуся в верхи российского бизнеса, чуть ли не в олигархи, гостиница была совершенно ни к чему, но он вдруг заинтересовался и сказал, что в дело вложится: "Лагерного кореша надо поддержать".

Гостиница должна была окупить затраты лет через пять или даже раньше и потом давать стабильную прибыль. Это была давнишняя мечта Протасова: покончить с издательским бизнесом, с газетой, со своей собственной политической публицистикой и стать тихим частным лицом, рантье с прочным годовым доходом, стричь бабки с какого-нибудь неброского, но солидного дела. Он как-то устал и вдруг утратил тщеславие, двигавшее его все последние годы вперед и вперед. Ему обрыдло быть лидером. Обрыдло быть рупором общественного мнения, его перестали радовать звонки высокопоставленных и влиятельных знакомых после какой-нибудь удачной "заметки редактора": "Старик, ты гений: ты ему (ей, им) влупил по самый корешок. Я готов подписаться под каждым твоим словом!" В новом деле он даже не хотел быть руководителем компании - ну разве что юридическим, номинальным, но никак не исполнительным. Жить он мечтал за городом или вообще за границей. Писать что-нибудь в свое удовольствие (быть может, прозу, рассказы, роман наконец), ходить в театры - все равно, здесь или в Париже, - много читать, слушать музыку. И чтобы рядом обязательно была Телка - всюду, постоянно. Телка присутствовала во всех его мечтах, во всех его планах. По сути, это были мечты о ней, о жизни с ней... Издательский дом - дело рискованное или, как говорят экономисты, рисковое. Здесь надо все время рваться вперед, что-то доказывать, быть на слуху. Вывалишься из обоймы - и тут же рухнет всё, что ты день за днем создавал в течение десяти лет. И останешься нищим... А вот гостиница - предприятие стабильное, прочное: раз отлаженное, оно само покатится, подталкивать не надо. Прибыль невелика, но и риски минимальны.

Проект был сначала поддержан московскими властями. И дело шло как по маслу: согласования, экспертизы, разрешения - все давалось с первого раза и легко. Со взятками, конечно, но вполне терпимыми. И вдруг в какой-то момент движение застопорилось. Чиновники перестали принимать взятки - не то чтобы стали требовать больше, а просто перестали брать, - и это означало, что в дело вмешались какие-то могучие конкуренты. В конце концов Протасова вызвали в мэрию и дали понять, что власти не заинтересованы в строительстве гостиницы, а хотели бы дом снести и поставить здесь коммерческий культурно-развлекательный центр: две сцены - концертная и театральная, кинотеатр, дискотека, конференц-зал - ну и все, что к этому полагается: ресторан, ночной клуб, бары и видеопрокат, подземный паркинг и т.п. Возможно, даже небольшое казино. И если Протасов готов повернуть свои усилия (и деньги) в эту сторону, ему будет оказана всяческая поддержка. И все затраты, которые он уже сделал, будут компенсированы. А потом позвонил Глина Пуго и заявил, впрочем, вполне дружески, что если Протасов будет держаться за гостиницу, то он, Глина, свои деньги из дела забирает. А если такой авторитет, как Глина, говорит, что выходит из дела, то это значит, что он-то, может быть, свои деньги и не заберет, а вот твоим капиталам уж точно кранты...

Протасов выходил из подземного перехода возле Думы, когда запищал сотовый. Звонил Глина - как ни в чем не бывало, как будто никакого разговора вчера на презентации не было. Только по делу: "Маркиз, есть предложение. В правление холдинга - ты понимаешь, по культурному центру - введи, пожалуйста, Сергея Вениаминовича Магорецкого. Он будет моим представителем. Это знаменитый режиссер. Ты увидишь, он очень полезный человек. Он сейчас у меня, а тебе позвонит в середине дня. Или ближе к вечеру..."

Говорил только Глина, Протасов молча слушал. И Глина закончил разговор и повесил трубку, даже не спросив собеседника, все ли он услышал и понял: раз собеседник молчит, значит, у него нет вопросов. Мысль о том, что собеседник может быть с ним не согласен, Глине никогда не приходила в голову. Если такое и случалось, это была проблема самого собеседника - и только его.