Неудобный русский (сборник) - Влад Ривлин

– Ах ты дрянь! – великодушие помощника мигом улетучилось. – Мало тебе того, что ты от нас получила?!

– Не нужны мне ваши подачки! Ты лучше скажи мне: зачем вы звали сюда людей, если ни работы, ни жилья здесь нет?

– Вы вообще получили слишком много. Живёте как в раю, – упорствовал представитель.

– Пускай твои дети и внуки так живут!

– Заткнись! – выдавил из себя помощник, раздувшись от негодования.

– Сам заткнись, а то лопнешь, – скривила в презрительной усмешке рот старуха. И, оглядев помощника с ног до головы, добавила:

– Подобрали тебя под стать боссу.

– Заткнись! – прошипел председатель местной ячейки.

– Ты всех нас погубишь!

– Что ж, облизывайте своего хозяина дальше, – бросила бабка и с гордо поднятой головой покинула зал торжеств в богадельне.

После её ухода в зале воцарилась немая сцена. Вскоре, однако, местный актив стал собирать подписи в поддержку своего министра, обещая лояльным щедрые подарки к праздникам и бесплатные экскурсии.

– Без него всем нам крышка! – патетически восклицали активисты, агитируя за своего хозяина. – Нельзя допустить засилья чёрных! Подписали все, за исключением сумасшедшей старухи.

– Продалась левакам? – прошипел высокий худой старик, активист местной ячейки. С ним были ещё трое, члены местного домкома с суровыми морщинистыми лицами.

– Это вы продались, а не я, – спокойно ответила старуха.

– Ну, смотри, – пригрозил главный, – допрыгаешься у меня. Вылетишь отсюда в два счёта!

Старуха в ответ только презрительно усмехнулась и захлопнула дверь перед его носом.

– Вот потому она и одна, – злобно шушукались старики. – Ни детей, ни внуков.

Действительно, из всех родственников только средняя сестра её жалела, и племянница в неё пошла. Злые языки говорили, что старуха время от времени подбрасывает ей сотню-другую и даже собирается завещать свои скромные сбережения, отложенные пособия, потому та и ходит к старухе.

Революционный настрой старухи никому в богадельне не нравился, но её вынужденно терпели. Последней каплей был дебош, который старуха устроила на банкете в честь официального государственного праздника. После торжественных речей старики сели за праздничный стол и налегли на угощение. Настроение у всех становилось всё более праздничным, уже и бутылки с сухим вином на столах опустели наполовину, и тут в дверях зала торжеств при богадельне появилась бешеная бабка, как прозвали старуху.

– Вам не стыдно всё это жрать?! – накинулась Анна Моисеевна на своих соседей по богадельне.

– А что? – растерялись старики.

– Не вы ли постоянно плакали, что вас здесь за людей не считают, что пособий едва хватает, а сейчас вас накормили на десять рублей и вы уже довольны?!

– Слушай, не нравится тебе, так чего пришла тогда? – зашипели соседи. – А ну пошла отсюда!

– Тьфу на вас! – негодующе плюнула старуха на пол, удаляясь.

– Неблагодарная! – возмущались воинственные старики ей вслед. – Ещё и праздник людям испортила!

Вот после этого ей и устроили тёмную, когда она вечером возвращалась с рынка.

– Вы знаете тех, кто на вас напал? – спросил её полицейский в больнице.

Старуха только усмехнулась:

– А вы разве не знаете?

Следователь нахмурился.

– Я понимаю, что вам сейчас тяжело говорить, но постарайтесь ответить мне на поставленный вопрос: если вы знаете, кто на вас напал, то назовите имена нападавших, а если нет, то так и ответьте: «Не знаю».

– Пишите, что хотите.

– Так и запишем: нападавшие пострадавшей неизвестны… Подпишите здесь.

Старуха подмахнула бумагу, и следователь, с удовлетворением взглянув на документ, сложил бумаги в портфель и, пожелав старухе скорейшего выздоровления, удалился.

Единственной, кто за всё время пребывания старухи в больнице навестил её, была племянница – уже не молодая женщина, биолог по профессии. Не надеясь найти работу по своей специальности, она закончила секретарские курсы, но это ей не помогло. Она без устали рассылала свои резюме, ездила по всей стране в поиске работы, но ей везде отказывали.

– На каком основании тебе отказали? – допытывалась бабка у племянницы. – Ты можешь толком мне объяснить?!

– Нет бюджета, – развела руками племянница, – ты же знаешь, сколько сейчас безработных, да и возраст у меня…

– Так бюджета нет только для тебя? Из-за возраста?

– Ну да.

– А для себя у них есть?

– Думаю, что да. Но не будут же они от себя отрывать.

– Ну, конечно, им же ничего не останется! – ядовито усмехнулась Анна Моисеевна.

– Аня, ты не забывай, сколько мне лет, и сколько людей приехало.

– Я сейчас расплачусь, так мне жалко всех этих чинуш наверху. В общем так: раз ты не можешь им сказать, то скажу я, – решительно заявила старуха.

– Что ты задумала?! – всполошилась племянница.

– Не волнуйся, тебя не тронут.

– Я за тебя волнуюсь!

– Я уж как-нибудь за себя постою. И за вас всех, раз вы за себя постоять не можете.

– Господи, ну почему тебе всегда нужно больше всех?!

– Мне не больше всех нужно, мне нужно для всех – для таких, как ты!

– А ты нас спросила?

– Все вы поклоняетесь только силе и плевать вам на честность, на справедливость, только бы что-нибудь перепало!

– Ну а ты много своей революционностью добилась?! На что ты вообще надеешься? Ты ничего не добьёшься! Тебя сгноят.

– Ну, так хоть человеком останусь!

Племянница махнула рукой – старуху не переубедить. Больше она к своей тётке не приходила.

Выписавшись из больницы, старуха вдруг исчезла. След её обнаружился только через три дня возле дома круглолицего министра, где она сидела, как профессиональный киллер, выслеживая свою жертву. Улучив момент, когда министр вылез из персональной машины и направился к своему дому, она приблизилась к нему почти вплотную. Охранники не обратили внимания на высохшую старушонку, а та, почти в упор, смачно харкнула министру прямо в физиономию. Несмотря на скандал, дело это, однако, закончилось для бабы Ани благополучно: министр оказался великодушным и не подал против старухи иск в суд. Так что старуху пришлось отпустить. Да и вообще эта история с покушением огласки не получила: не тот масштаб у бабки, к тому же и время не то шум поднимать, нежелательное внимание к себе привлекая. И вообще, сколько этой старухе осталось?..

Ей выделили отдельное жильё на периферии, откуда до ближайшего райцентра нужно было добираться часа три, да ещё с пересадкой. Короче говоря, об этой истории скоро забыли, а министр отсидел полностью свою последнюю каденцию, вышел на пенсию и занялся бизнесом, одновременно получив пост президента в крупном неправительственном фонде. Старуха же доживала свой век в глухой провинции. Лишь однажды кто-то, присутствовавший при этом инциденте, возмущался в компании посвящённых: «Ишь ты, пособие старуха получает ни за что, отдельную комнату ей дали, приняли как родную, а она… Вот тебе и благодарность!» Но после этого об инциденте забыли совершенно, и уже никто не помнил ни о покушении, ни о бешеной бабке, доживавшей свой век в глухой провинции.

Адвокат и смерть

Адвокат Мордехай Шалман был смертельно болен и ясно осознавал, что скоро умрёт. В том, что рано или поздно ему придётся умереть, он никогда не сомневался и, как ему казалось, всегда относился к этой неизбежности философски. Как говорится, чему быть, того не миновать. Но он никогда не предполагал, что всё это будет так чудовищно и нелепо.

В том, что произошло с ним, не было никакой логики. В этом он был абсолютно уверен. Ведь он был богат и могуществен, почти бог, а боги не болеют и не умирают. Узнав страшный диагноз, он был уверен, что это ошибка, потому что такое может случиться с кем угодно, но только не с ним. Ведь он – баловень судьбы, всегда и везде первый, самый лучший из всех в своём деле и вообще самый-самый… К тому же, он всегда вёл здоровый образ жизни и единственной его слабостью было курение. Курил он много, почти без перерыва, и на все предупреждения о смертельных недугах, вызываемых этой привычкой, лишь усмехался. Дорогие сигары были его страстью и являлись для него своего рода ритуалом. Закончив дела и удобно устроившись в своём кресле на веранде или в просторной гостиной, он любил не спеша раскурить дорогую сигару. Однако с началом болезни этой традиции пришёл конец, и теперь начатая ещё полгода назад коробка сигар неизменно стояла на видном месте в его кабинете. Но Шалман больше к ней не притрагивался и даже не смотрел на свои любимые сигары, а лишь постоянно с тревогой прислушивался к своему организму, пытаясь разобраться, что же с ним происходит. Когда диагноз был многократно подтверждён и никаких сомнений по поводу болезни уже не оставалось, он совсем сник и теперь плакал по любому поводу.

Пытаясь как-то взбодриться, он начинал вспоминать наиболее приятные эпизоды своей жизни – свои успехи и былую славу… На какое-то мгновение он снова начинал чувствовать собственную значимость, но тут же вдруг с ужасом осознавал, что всё это – его титулы, деньги и связи – совершенно ничего не значит перед лицом смерти, а значит, и никак не защитят его от неё.