Неудобный русский (сборник) - Влад Ривлин

Старшая дочь давно жила в Америке. С отцом у неё были сложные отношения. Она рано ушла из дома и с тех пор ни разу в этот дом не возвращалась. Узнав о болезни отца, она стала собираться домой, но всё никак не могла собраться: находились какие-то неотложные дела – то по работе, то по дому. Отношения с младшей сестрой у неё тоже не сложились. Но, когда пришла беда, она стала чаще разговаривать по телефону с сестрой. «Неужели ничего нельзя сделать?» – спрашивала старшая младшую. «Он всё равно умрёт», – спокойно отвечала младшая.

Во время нечастых и коротких визитов жены, всегда заботившейся о приличиях, он в бессильной злобе, срываясь на фальцет, кричал ей: «Я хочу умереть в собственном доме! Почему я не могу умереть в собственном доме?!» «Здесь тебе будет лучше», – отвечала жена. В бессильной ярости он ругался, а обессилев, снова впадал в забытье.

Под балконом палаты был прекрасный парк, и, если окно было открыто, до него доносились ароматы цветущих деревьев. Но сил встать со смертного одра уже не было. «Скорее бы смерть», – подумал он. «Чего ты ждёшь?!» – крикнул он вдруг, будто обращаясь к самой смерти. Он продолжал кричать, даже впав в забытье. Теперь она была совсем близко, и ему казалось, что он даже может разглядеть её лицо. «Я всего лишь исполнитель, – ответила смерть, – не я решаю, как и когда тебе умереть», – и старику казалось, что она улыбается ему. Боли были совершенно невыносимые, несмотря на все обезболивающие, и он кричал почти не переставая. Так прошло недели две, пока однажды ночью из его палаты не вывезли ссохшееся маленькое тельце. Из-под простыни торчал белый пушок волос, похожий на перья разделанной курицы, и от этого он казался особенно жалким. Это всё, что осталось от грозного адвоката.

Спустя несколько дней вдова принимала работу бывшего патологоанатома, а ныне специалиста по восстановлению лиц усопших. «Посмотрите – какая работа!», – самодовольно говорил он, глядя на тело умершего. Он смотрел на свою работу, как на произведение искусства. Гримаса смерти на лице покойника исчезла, лицо бывшего адвоката было умиротворённым и даже каким – то благостным. Ничто в этой маске не говорило ни о пережитых страданиях, ни о прожитой жизни. Это был рисунок поверх рисунка. «Да, великолепно», – похвалила вдова и полезла в сумку, чтобы расплатиться с мастером.

Похороны прошли скромно, но на памятник вдова не поскупилась. Она теперь единолично распоряжалась всем огромным состоянием покойника, потому что усопший, в прошлом убеждённый атеист и сильный адвокат, наотрез отказывался признавать даже саму возможность собственной смерти и поэтому не оставил никакого завещания. Согласно закону, все права на имущество перешли к его вдове. Памятник получился шикарный – целая усыпальница из дорого мрамора, почти как у древних фараонов. Фотография некогда всесильного адвоката теперь украшала роскошную стелу. Вдоль ограды были вкопаны «вечно цветущие» искусственные цветы. С вершины стелы адвокат с холёным лицом и благородными сединами приветливо улыбался живым, будто радовался, что его страдания наконец-то закончились. Он казался таким же, каким был в жизни: вальяжным, величественным, с неизменной равномерно растянутой улыбкой на тонких губах и в очках-хамелеонах, из-за которых никогда нельзя было уловить точное выражение его глаз.

Бунт на проходной

– Если бы мне дали письмо об увольнении, то я бы… Мой товарищ по работе, а вернее, по несчастью – потому что все мы тут работали через подрядчика, фирму трудоустройства, – мечтал об увольнении, так как в этом случае получал компенсацию, которая на какое-то время освобождала его от необходимости работать на нелюбимой работе.

– Я смог бы тогда немного отдохнуть душой и собраться с мыслями… – делился со мной своими мечтами Алексей. – А то эта жизнь, безостановочная вечная гонка, в которой ты теряешь здоровье, силы, годы… самого себя, в конце концов… А ради чего всё это? Ведь если посмотреть правде в глаза, то остаёшься ты в конце этой гонки ни с чем… Вот скажи, для чего мы живём, что видим в этой жизни? Ещё день, ещё неделя, ещё месяц, год… А дальше что?! От зарплаты до зарплаты! И отовсюду тебя учат, как экономить, как не потратить лишнее!.. Все эти айфоны, гаджеты, искусственная еда – вот вся компенсация за нашу потраченную на других жизнь! То, что человек называет жизнью, это ведь на самом деле существование или, в лучшем случае, выживание. А что такое настоящая жизнь? Спроси любого – никто и не знает…

– Ты-то сам знаешь? – усмехнулся я.

– Знаю, – решительно ответил Алексей. – Когда человек занят любимым делом, когда у него есть возможность для новых впечатлений и возможность эти впечатления осмыслить, короче говоря, жить так, как этого хочешь ты, а не так, как это нужно кому-то, – вот это и называется жизнь.

Всё остальное – это либо существование, либо выживание. Мы же все здесь в рабстве: ищем не дело по душе, а то, что принесёт больше денег. Нас не волнует, что душа к этому делу совсем не лежит; это ерунда, ведь на деньги можно всё купить… Потом, когда достаточно заработаем… А этого «потом» никогда не будет. Люди даже развлекаться и отдыхать не могут так, как они хотят: они делают то, что им рекламируют по телевизору и в интернете, они гонятся за тем, что есть у их друзей и знакомых, а вовсе не за тем, что нужно им самим.

Спроси любого: чего он хочет? И он или она нагородят тебе кучу всякого мусора, про отдых на Багамах или чёрный мерседес.

На самом деле они никогда не имели своих собственных желаний и при этом даже не подозревают, что всё то, чего он или она хочет, это вовсе не их собственные желания. Это желания продавцов товаров, развлечений или хозяев, на которых они работают…

Но гораздо хуже, когда ты всё это понимаешь, но ничего изменить не можешь, потому что у тебя нет ни сил, ни времени передохнуть и задуматься. И ещё потому, что ты этого никогда не делал – не думал по-настоящему о себе. Ты живёшь в постоянном страхе перед тем, что у тебя может не оказаться денег для оплаты квартиры, и этот страх не даёт тебе почувствовать свою усталость, и тебе уже не до протестов… Силы и время для протеста – удел людей благополучных.

Он задумался и сделал длинную паузу. Я не мешал ему.

– У тебя появляется время о чём-то подумать только тогда, когда это уже совершенно бесполезно, – в глубокой задумчивости продолжал Алексей после длинной паузы, – когда ты уже стар, немощен и ни на что не годен – когда ты превращаешься в выжатый лимон.

– Мне нужна передышка, устал я, – подытожил Алексей, – передышка от этого пожизненного срока с усиленным питанием.

Ему и правда не позавидуешь, этому странному и очень неуживчивому человеку. В Израиль он приехал с семьёй – женой и двумя детьми, работать пошёл буквально на второй день после того, как спустился с трапа самолёта. Не гнушался никакой работой: мыл посуду в ресторане по десять часов подряд, работал на стройке, в теплицах, на заводе. Его жена в это же время в течение двух лет училась на бухгалтера. Бабёнка оказалась пробивная: проучившись три с лишним года, она в конце концов неплохо устроилась в какой-то крупной фирме, везде появлялась со своим боссом и, говорят, получала у него самую высокую зарплату. По мере того как она поднималась всё выше по карьерной лестнице, росло её недовольство своим мужем: он ведь так и остался простым рабочим, хотя многому научился на стройке и на заводе. В конце концов они развелись. Бывшая жена купила новую квартиру, воспользовавшись льготами матери-одиночки на ипотеку, и теперь уже почти открыто сожительствует со своим боссом. А Алексей так и остался ни с чем: работает где придётся, живёт на съёмной квартире и платит алименты. В добавок ко всему, работы ему везде доставались настолько же тяжелые, насколько и низкооплачиваемые. Начальство его не любило – нрав у Алексея был бунтарский. Несколько раз он восставал – сначала против высоких цен на аренду жилья, потом – против нищенской зарплаты.

– Мы работаем за кусок хлеба и угол! – возмущался он. Рабочие с ним соглашались, но сказать об этом открыто, прямо в лицо начальству никто не решался – все выжидали. Оно и понятно: у всех семьи, которые нужно кормить. Алексей ни с кем счетов не делал, высказывал начальству всё, что думает, и поэтому в компании нескольких таких же безумцев, как и сам, постоянно оказывался без работы. То же было и с его борьбой за снижение цен на аренду жилья. Народу на акции протеста собиралось немало. Народ слушал речи ораторов-популистов, готовивших себе почву для строительства политической карьеры, и романтиков, вроде Алексея, одобрительно гудел, но при первой же возможности купить квартиру чуть дешевле люди тут же соглашались наусловия покупки и облегчённо вздыхали: «Свою проблему мы решили». Чтобы их самих купить, достаточно было чуть-чуть сбить цену или пообещать побольше ипотеку. Они тут же соглашались на более выгодные, по их мнению, условия и переставали протестовать. «Это уже не наша проблема», – говорили они тем, кто всё ещё пытались что-то изменить.