Сказки мёртвого мира. Тсс… - Денис Вонсаровский

пузырёк с таблетками и высыпаю их все на ладонь. Семь штук. Если их станет на две меньше, я не сильно обеднею – потому что и так нищий. Смотри-ка, а псу любопытно, что я тут такое вытащил не из мёртвой земли, а из тёплого кармана и верчу в руках. Я кладу одну таблетку в рот и жую с таким видом, как будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Пёс продолжает следить за мной, наклоняя голову то на одну, то на другую сторону и ни на миллиметр не двигая зрачком. Я по-братски протягиваю ему вторую таблетку, но он нюхает её и равнодушно отворачивается. Тогда я обмакиваю её в вязкую кровь трупа и снова сую псу под нос. А вот это гораздо интересней!

С протянутой рукой я пячусь к подвальной отдушине, и пёс ползёт за мной с доверчиво задранной мордой. Я делаю резкое движение, словно кидаю что-то в подвал. Пёс тут же пружинисто встаёт на лапы, распахивает глаз, но всё-таки не прыгает: нашёл дурака, таблетка-то с кровью до сих пор в руке! Но я не расстраиваюсь. Это была всего лишь проверка, и её результатом я доволен: хищный инстинкт так просто, как конечности, не оттяпаешь. Значит, вкусная приманка должна подействовать. Теперь я на самом деле бросаю таблетку в отдушину – и пёс ныряет вслед за нею в подвальную черноту. Пока он не вернулся с охоты, я быстро взваливаю на себя труп и спешу дальше. Между прочим, тело до сих пор тёплое и вроде бы стало ещё тяжелее. Или это я ещё сильнее раскочегарился, пока возился сначала со слепым, потом с одноглазым? Отдохнул, называется.

Подумать только, я видел живого пса! Кому рассказать – не поверит. Не тому, что пёс был настоящий, а тому, что я его отпустил невредимым и целым. Ну, относительно. Что тут скажешь… Никто больше не верит в сказки, по крайней мере с хорошим концом.

Я останавливаюсь недалеко от выхода из проулка, чтобы перевести дух и в который раз впечатлиться зрелищем, открывающимся передо мной. Вверху сквозь багровые тучи едва просвечивает бесформенное, бессмысленное и безымянное пятно – когда-то это называлось ёмко и ясно: луна. Внизу зияет Дыра с бесчисленными обломками цивилизации – это как Мёртвое море в старом туристическом журнале, только тут всё неизбежно утягивается на дно. На далёком противоположном берегу Дыры ещё одно впечатляющее зрелище: на красном фоне неба чёрный силуэт другой части города. Примитивный коллаж немного оживляют вкрапления электрического света в некоторых зданиях. Эти дома питаются энергией от допотопной городской гидроэлектростанции, которую до сих пор поддерживают на плаву Светлячки – умелые и ушлые ребята, несущие благодатный свет, но не обездоленным массам, а сильным мира сего и, конечно, состоятельным. Пример долго высматривать не приходится: прямо по моему курсу на горизонте сияют изумрудной подсветкой все пять куполов главного городского храма, в котором праведно трудится и мирски бытует Всесвятейший. Он удобряет проповедями веру обывателей в безоблачное будущее, а те в сумрачном настоящем плодоносят ему в ответ лекарствами, съестным, питьём, своими детьми в виде рабочих рук и горбов. Да уж, религия – страшная сила. Точнее, страшно прибыльная: можно и крысиной колбаской постоловаться, и омыться в горячей ванне с воздушными пузырьками и болтливыми девицами… Но моя мысль куда-то упорхнула. Впечатлился – и хватит.

Я хочу уже идти дальше, но тут из-под земли меня хватает за щиколотки ощущение, что за мной наблюдают. Чувство до того сильное, что я не могу сделать ни шага. Я медленно поворачиваю голову – и, чёрт, чутьё не зря затормозило меня. В нескольких шагах слева – зарешеченное окно, а в нём – мешковатая пижама в овечках и дырках, бескровные губы, угловатые скулы, спутанные завитки чёрных кудрей. Хочется думать, что это большая старинная кукла, которую давно бросили люди, когда их самих бросил бог. Но куклы не прижимают к окну потные ладошки в туманном обрамлении на холодном стекле – и у них не бывает таких удивлённых голубых глаз.

Я стою и таращусь на худенькую девочку – на вид ей всего лет десять или уже целых пятнадцать. Тоже не сводя с меня взгляда, она слезает с подоконника и пятится в глубину комнаты. Наверное, сейчас позовёт взрослых или с криком сама бросится к ним. Вот я и попался. Даже если я быстро доковыляю до Дыры, сброшу в неё труп и слиняю – теперь гораздо выше вероятность, что его там найдут, а это для меня не самый лучший выход. Девочка уже на середине комнаты. Я понимаю, что везение не вечно, но чем чёрт не шутит!

Я сбрасываю с себя труп на землю, затем без резких движений подхожу к окну, протискиваюсь щеками между ледяных прутьев, прилипаю лицом к шершавому от грязи стеклу – и мой нос превращается в поросячий пятак. Я пытаюсь скорчить смешную рожу – и девочка останавливается. Она с интересом разглядывает меня, потом возвращается и опять забирается на подоконник. Так-то лучше. Я подношу палец к губам: тсс… В ответ девочка согласно встряхивает кудряшками. Ещё лучше!

Я продолжаю гримасничать: мама-свинья, папа-свин, дети-свинюшки, бабушка, дедушка, Бородавочник – мелкий барахольщик, который облюбовал бывший магазин одежды и обитает в дебрях его пластиковых манекенов. Внешне Бородавочник не похож на свинью, но насилует незнакомых женщин прямо на улицах, а потом каждой из них предлагает стать его женой. Конечно, такую компенсацию готова принять далеко не всякая жертва, но на днях я столкнулся с Бородавочником у его логова, мы поболтали о том о сём, как и положено старым знакомым, – и между делом выяснилось, что живых манекенов у него в хозяйстве уже восемь.

Бородавочник не нравится девочке – она морщит нос и отрицательно мотает головой. И почему я не удивлён? Если же рожица ей по душе, она одобрительно кивает. Меня самого увлекает эта игра, но пора заканчивать.

Я указываю глазами на кровать в дальнем углу комнаты, кладу ладони себе под щёку и зажмуриваюсь: пора спать. Девочка капризно надувает губы и жестами просит ещё. Загвоздка в том, что на Бородавочнике мой список свиней, настоящих свиней только начинается и мне не хочется делиться им с таким прелестным ребёнком. Да и не всю же ночь мне тут кривляться. Как быть? Я осматриваю решётку – она не цельная и открывается вместе со створками оконной рамы. Везло же мне всё это время – может, чувство юмора у чёрта ещё не иссякло?

Я показываю на задвижку, затем на себя, потом на комнату, чтобы