Тебе посвящается - Макс Бременер

— Не пойти ли нам с вами без долгих отлагательств туда, где вас вчера остановили эти… удальцы-молодцы?

— А зачем, Ксения Николаевна? — удивился Валерий.

— Как — зачем? Если есть в этой компании наши старшеклассники — узнаю их. Что-нибудь им подходящее скажу. Если не наши — разведаю, что за молодцы такие.

Валерий замялся. Она спросила просто и не обидно, как о житейском:

— Может быть, вы побаиваетесь? Тогда не стоит, конечно.

— Так я не за себя — за вас, — ответил Валерий.

Он вообразил себе на минуту, как грузная, седая Ксения Николаевна, в своем тяжелом пенсне с очень толстыми стеклами, пытается усовестить хулиганов…

Ему захотелось как-нибудь предотвратить эту бесполезную встречу. Пока он подбирал слова, Ксения Николаевна сказала:

— Давайте условимся: вы, что бы ни было, ни во что не ввязывайтесь. Предоставьте уж все мне.

…У ворот двора, где накануне остановили его и Игоря, никого не было. Валерий был немного разочарован. К тому же слегка беспокоило: не подумает ли Ксения Николаевна, что он все придумал?

— Никого нету, — сказал он виновато.

— И запал наш зря пропал, — заметила Ксения Николаевна, коротко, устало рассмеявшись. — Что же… значит, в другой раз.

— Да, конечно… — Валерию все-таки неловко перед учительницей. — А вам вообще-то не в эту сторону нужно было?

— Это совсем неважно, — говорит Ксения Николаевна бегло и другим голосом продолжает: — На будущее давай условимся: нужно что-нибудь — обращайся ко мне. Если я не в школе, то дома. И вот мой телефон. — Она записывает номер на листочке, приблизив к нему стекла пенсне. — Пожалуйста.

— Спасибо… А вы — наш классный руководитель?

— Да, взяла ваш класс, верно. Всего хорошего, Валерий.

— До свидания.

— Будь здоров!

Они расходятся в разные стороны. Один раз Валерий оглядывается вслед учительнице, потом идет быстрее.

…Дома Валерий застает мать.

Он знает наперед, что она спросит:

«Все благополучно?»

Мать всегда осведомляется об этом со жгучим, но мгновенно гаснущим, едва он ответит утвердительно, интересом. Подробности ей неважны. А Валерий иногда не прочь бы — сегодня особенно — поговорить подробно. Поэтому на всегдашнее: «Все благополучно?» — он пожимает плечами и, точно раздумывая, произносит:

— Я бы, пожалуй, мам, на завод работать пошел…

(Уходить из школы на завод он не собирается. Это просто попытка заинтересовать, вызвать расспросы о школе.)

Для Ольги Сергеевны его слова — совершенная неожиданность. Но она спокойно спрашивает только:

— На какой же завод?

— Ну, на какой… На Второй часовой, например, учеников набирают.

Мать нарезает круглый домашний пирог (сегодня суббота), наливает чаю себе и Валерию.

— Ты решил стать часовщиком? — спрашивает она, напирая на слово «решил».

И Валерий еще раз убеждается: с матерью можно говорить только напрямик.

Он сказал о заводе — значит, она станет расспрашивать, в каком цехе он будет учеником, долго ли продлится его ученичество, сколько времени займет езда до Второго часового. Вопроса «Тебя тянет на завод или тебе не по душе в школе?» она не задаст: она никогда не задает наводящих вопросов и сама не отвечает уклончиво.

— Понимаешь ли… — тянул Валерий, соображая, как бы перевести разговор на свою школу. — Вообще-то говоря…

Мать вдруг перебила его:

— Может, тебе просто не терпится приносить в дом заработок? Да?

Он покраснел, жалея, что на самом деле не думал об этом, и наклонил голову.

Мать потрепала его по щеке, по затылку, на мгновение притянула к себе.

— Тебе нечего об этом думать, — проговорила она, поднимаясь из-за стола. — Ведь нам хватает.

Вот такая у него мама. Она представляет его себе лучшим, чем он есть, и неприятно тут только одно: то, что никакими успехами ему не удается ее удивить. Когда в конце четверти он приносит дневник, она спрашивает вскользь, без трепета:

— Все пятерки?

— Одна четверка.

Ольга Сергеевна кивает — так приблизительно и предполагала. А ведь многих товарищей Валерия родители в таких случаях встречают на пороге:

— Покажи-ка дневник!

Парень медленно, растягивая удовольствие, достает дневник, с деланной угрюмостью протягивает родителям, и — о эффект! — с выражением зыбкого счастья на лицах созерцают папа и мама тройки на местах почти неизбежных двоек.

— Молодец! — говорят они. — Не подкачал.

И в доме праздник.

Раньше Валерию недоставало, чтоб мать гордилась его отметками. Теперь он к ее сдержанности привык. Правда, иногда, как сегодня, хочется, чтоб она его выспросила обо всех делах. Но в конце концов он мог бы и сам поделиться с нею.

— Я что-то устала, — говорит Ольга Сергеевна. — Заснуть бы сегодня пораньше… Так в школе, Валерий, все благополучно?

И, прежде чем он успевает ответить, она уже дремлет.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Валерия и Кавалерчика вызвали на заседание комитета комсомола. В пионерской комнате за длинным столом, накрытым кумачом, сидел весь вновь избранный состав комитета: Игорь Гайдуков и Стасик Станкин, соседка Валерия по парте Лена Холина, несколько незнакомых девочек. Была здесь и классная руководительница 9-го «Б» Зинаида Васильевна Котова.

Над их головами висели портреты членов штаба «Молодой гвардии». Тяжелое бархатное знамя дружины стояло возле. Лица членов комитета показались Валерию необычно торжественными, и на несколько мгновений застучало сердце: «Случилось что-то важное…»

— Хотим тебя, Саблин, утвердить вожатым. Ты как к этому? — спросил Гайдуков, новый секретарь комитета.

— Вожатым отряда пятого «Б», — пояснила Зинаида Васильевна. — Какое у вас отношение к работе, которую вам собираются доверить?

— Отношение? Что ж… — говорит Валерий кисло.

Хоть это ему и по душе — возиться с малышами и опекать их, — но, как ни странно, он не доволен, а раздосадован сейчас. После недолгих секунд, когда ему чудилось, что произошло важное и внезапное, большая перемена в его судьбе, Валерий чувствует себя так, будто у него были какие-то определенные ожидания и он в них обманут. Так бывает с ним в последнее время. В первый раз это было весной — он шел из школы по мостовой, спасаясь от капели, пробирался по бугристому ледяному насту двора, грязному насту в трещинах и каналах, по которым зима стекала в калитку на улицу, где были одни только потоки: ни снега, ни льда. Тогда он ощутил вдруг, что дома его ждет удивительная новость. Но дома было, как обычно, без перемен. Эта обычность ошарашила, почти подавила его.

Потом, летом, он как-то возвращался домой после дня, проведенного за городом, в лесу, — и опять, как весной, казалось Валерию: его что-то ждет. Однако дома с утра ничего не изменилось, а Валерий поник так, будто не сбылось обещанное.

— Валерий, — сказал Гайдуков, — вообще-то это я предложил тебя назначить вожатым… Мы с ним вышли как-то после уроков вместе, — обратился Игорь к членам комитета. — Я его от школы тяну, а он видит: малыши за школой собираются — и в момент учуял неладное. Я бы внимания не обратил, а оказалось, правда, пацаны боятся переулком идти: с них там какие-то наглецы налог взимают насильственным путем. Ну вот… Я подумал, у Саблина, как говорится, душа лежит к мальцам… Но, — обратился он к Валерию, — если это не по тебе, так мы можем другую работу поручить.

— Нет, — возразил Валерий, — не надо. Это верно по мне.

— Очень хорошо, товарищи, — сказала Зинаида Васильевна, — что Саблин берется за дело с охотой. Надо бы пояснить, какие у него будут задачи. Но сначала два слова о реплике Гайдукова. Он в своей довольно-таки короткой реплике употребил два слова, нарушающих чистоту языка. Какие это были слова? Это были слова «пацан» и «малец». Многие наши учащиеся засоряют свою речь. Мы сегодня будем обсуждать поступок Ляпунова, который в этом особенно, так сказать, преуспел. И, мне кажется, Гайдукову, секретарю комсомольского комитета, культурному юноше, не стоит пользоваться словечками вроде «пацан».

— У меня вопрос к вам, Зинаида Васильевна, — сказал Гайдуков спокойно, — каким словом я, секретарь комитета, должен заменять слово «пацан»?

— Говорите «мальчик», — немедленно отозвалась Котова.

— Хорошо, мальчик, — согласился Гайдуков.

— Дер кнабе, дас кинд! — выпалил вдруг Кавалерчик.

— Что? — не расслышала Зинаида Васильевна.

— Я просто так, — сказал Борис.

— А все-таки?

— По-немецки «мальчик» — «дер кнабе», — дружелюбно сообщил Станкин.

— По-моему, это не имеет никакого отношения к делу, — нахмурилась Котова.

— Абсолютно, — вежливо кивнул Стасик.

— Пацан лучше! — решительно произнесла Лена Холина, которая до этой минуты не проронила ни звука и только покусывала в задумчивости кончик косы.