Святые горы - Святослав Рыбас

В этом городе жил еще один неудачник. Стрешнев хорошо запомнил его. Каждую неделю, по средам и по пятницам, дверь в комнату отворялась, и входил Маэстро. На нем был всегда черный костюм-тройка с залоснившимися рукавами и белая крахмальная сорочка, на которой темнели крылья толстой "бабочки". "Приветствую вас", - говорил он. Ребята, стуча стульями, вставали, и Маэстро шел к своему столику возле шкафа с книжками по теории и шахматными часами.

Он приходил сюда с репетиции и приносил потертый клеенчатый чемоданчик, в котором лежала труба. Маэстро клал чемоданчик слева от себя, доставал пачку дешевых папирос и спрашивал: "Дежурный, кого нет сегодня?"

У него было скуластое, бледное лицо. Серые глаза и темно-русые волосы, приглаженные так, что казались приклеенными, делали это лицо резким и неприятным. Маэстро обходил длинный ряд столов, и все напряженно глядели на него, стараясь понять, какого он мнения об их игре.

"Играйте, - разрешал он. - Играйте..."

Маэстро подходил и к Вальке, но тот лишь ниже наклонялся над фигурами. Это Стрешнев прозвал Александра Николаевича Чудновского Маэстро.

- Ну, Стрешнев, не надоело выигрывать?

Валька пожимал плечами, и Чудновский, постояв немного, отступал от него. И со стороны незаметно было, что в этом коротком вопросе и в молчании Стрешнева обнаруживалась враждебность, вызванная странным соперничеством.

Потом игра останавливалась. Дежурный подтягивал к окну громадную демонстрационную доску в темно-желтых и черных квадратах, и Чудновский принимался за анализ какой-нибудь головоломной партии гроссмейстеров.

"Сейчас он показывает мои партии", - подумал Стрешнев.

Маэстро переставлял фанерных коней, слонов, пешки, поднимаясь на цыпочки, чтобы достать до верхней горизонтали, и говорил: "Стрешнев бы сыграл здесь на атаку!"

Ребята поворачивались к Вальке, ожидая, что он согласно кивнет. (Летом он удачно сыграл в чемпионате города и стал, как и Маэстро, кандидатом в мастера.)

"Не знаю!" - злился Валька, хотя действительно бы атаковал.

"Он не знает?! - насмешливо восклицал Маэстро. Но его глаза смотрели холодно и жестко. - Черные проводят гениальную атаку, выигрывают партию, а он не знает?!"

Теперь эта атака называется "вариантом Стрешнева". Но было бы лучше "вариантом Маэстро".

И Чудновский начинал торопливо переставлять фигуры; доска раскачивалась, и он прикрывал их ладонью, чтобы не свалились на пол. Его руки носились над желто-черным полем. Он оборачивался и, косясь на шахматы, отрывисто бросал: "Смотрите! Королевский фланг..."

У белых была надежная защита, но через пять ходов наперекор логике и здравому смыслу от крепости оставались развалины. Маэстро стоял перед ними, подняв руку, его лицо бралось пятнами темного румянца. Казалось, он выиграл эту партию. Но потом, словно понимая, что такое невозможно, Чудновский неловко и как-то виновато шел к своему столику.

Кажется, он тогда глотал валидол? Если да, то делал он это, должно быть, очень незаметно, и Стрешнев не помнил, был ли алюминиевый цилиндрик в руках Чудновского?..

Маэстро доставал из клеенчатого чемодана шахматный журнал. На секунду медно блестела труба. Затем Маэстро тонул в развернутом журнале.

Тогда ему было уже за сорок. Мало что изменилось, наверно, с тех пор. По-прежнему репетиции в филармонии, концерты, шахматный кружок. Все это неизменно и привычно, как и его лоснящийся костюм.

В первенстве города Маэстро больше следил за Валькиными партиями, чем за своими. За себя он не боялся. Ему нечего было терять: и он мстил трубачу средней руки. Он атаковал в любой позиции, не желая понимать, где можно нападать, а где надо стоять на месте. А впрочем, результат не имел для него большого значения.

"А, черт! - подумал Стрешнев. - Мне ведь тоже все равно, как сыграю..."

На том чемпионате Валька шел молодцом до последнего тура, до встречи с Чудновским. Маэстро побил ученика, хотя играть было трудно: он знал Вальку, как самого себя.

"Понимаешь? - сказал тогда Маэстро. - Но я не хотел, чтобы ты проигрывал".

И когда Чудновский закрывался от ребят журналом, Вальке хотелось подойти и сказать: "Может, сыграем?"

Маэстро не мог отклонить вызов. Он бы постеснялся это делать. Чудновский не имел никаких шансов. Валька собирался построить такую позицию, в которой не проходила бы ни одна атака. Пусть бьется в стенку - Стрешнев просто выждет ошибку. Маэстро был обречен.

Валька заходил сбоку и украдкой наблюдал за ним. Свет из окна, отражаясь от журнальной бумаги, косо падал на голову Чудновского. Невидимые морщины - их оказывалось вдруг очень много, тысячи - сеточкой покрывали подглазья и лоб. Лицо у него было настороженно-усталое, хотя, конечно, Маэстро не подозревал, что вот-вот придется начать игру.

Возле оперного театра, громоздкого здания с колоннами, Стрешнев вылез из такси. Был четвертый час. Сухая изнуряющая жара очистила улицу от людей. Стрешнев расстегнул пиджак и ослабил галстук.

На той стороне в первых этажах домов были магазины. Он скользнул взглядом по их витринам, за которыми угадывался прохладный полумрак, и подумал, надо купить Маэстро подарок.

Молоденькие девчонки-продавщицы в голубых платьях столпились возле кассы и о чем-то переговаривались.

- Мне нужен костюм, - сказал он и провел ладонью себе по плечу: - На такого человека.

Стрешнева повели мимо высоких зеркал, в которых много раз отразилась его тяжелая фигура, мимо полок с сорочками, с пижамами и брюками, и он оказался возле длинной вешалки, на которой висели костюмы.

- Выбирайте что нравится, - сказали ему.

Стрешнев редко вот так покупал одежду: он делал это за границей и теперь на мгновение растерялся. Пахло обновками. Он представил, как обрадуется Маэстро, увидев ученика. "Неплохой мужик, - подумал Стрешнев. Он же не выгонял меня... Что он сказал на прощание? А! "Все, Валя! Можешь сюда не приходить. Я больше ничему не научу тебя. Не смогу".

Стрешнев выбрал черную тройку.

- Это не подойдет! - сказала продавщица. - Мальчику не такая одежда нужна.

- Какому мальчику? Заворачивайте!

- Разве вы не мальчику покупаете? - виновато спросила девушка.

"Что я делаю? - вдруг подумал Стрешнев, беря сверток и покидая магазин. - Чего мне надо? - продолжал размышлять он, идя по солнечной стороне в направлении гостиницы. - Вообще удобно ли встречаться с Чудновским? Ни разу я не написал ему даже открытки..."

Стрешнев устроился в гостинице, принял душ, позвонил в спорткомитет. С открытого балкона долетал шум улицы, в номере было скучно. Он вышел на балкон, оперся на перила, глядя вниз. И удивился, когда заметил, что городской парк имеет форму довольно-таки неправильного пятиугольника, в середине которого светлело между зеленых крон маленькое здание детского кинотеатра "Красная шапочка". Он подумал: может быть, стоит набраться нахальства и позвонить Наде? Мол, помнишь, Надежда, Валентина Стрешнева? Хотя жизнь нас разлучила, но он тебя никогда не забывал... А Святогорск помнить?

Если бы Стрешнев женился, остался бы в этом городе, то сейчас не было бы известного гроссмейстера Стрешнева. Но гроссмейстер налицо, а Нади с ним нет и уже не будет. Есть у него соперники, друзья, борьба, порой интриги... Что ж, интриги тоже есть, никуда от них не деться. Зато и турниры, и разные экзотические страны, и призовые фонды. Странно, иногда ему казалось, что однажды он вернется домой и признается Наде и Чудновскому, что все сделал ради них.

Стрешнев снял трубку и стал набирать номер. Он волновался, как волновался всегда, когда звонил ей.

Я взял лыжи и вышел на улицу. Мы с Надей уезжали в Святогорск...

Стрешнев понимал, что уже прошло много лет, что она могла выйти замуж, сменить квартиру, телефон, уехать из города. Но это было бы несправедливо. К кому бы он пришел, вернувшись?

Телефон не отвечал. Стрешнев быстро набрал номер снова. И на сей раз не отозвались. Хорошо, решил он, допустим, что-то изменилось, но я же приехал... Он позвонил в справочную.

Но ни Надя, ни ее родители в справочной не значились.

- Девушка, посмотрите еще раз! - потребовал Стрешнев. - Наверное, вы ошиблись.

Нет, не значилось.

Я ее любил, она любила меня, нам тогда было по восемнадцать лет...

До шахматного клуба надо ехать троллейбусом, но он пошел пешком. Возле публичной библиотеки гроссмейстер приостановился. Сюда он приходил на свидания, возвращаясь из политехнического института, а Надя шла сюда после лекций в университете.

Возле клуба, в тени, отбрасываемой выступом стены, два человека играли в шашки. Одного из них Стрешнев хорошо помнил. Он был в инвалидной коляске: его ноги в валенках неподвижно, точно туго спеленатые младенцы, лежали по обе стороны бензинового бачка.

Стрешнев поздоровался с играющими, и инвалид, тяжело подняв на него глаза, протянул:

- Здорово, Валька! - На его лице не было ни радости, ни удивления.