Летные дневники, часть 5 - Василий Ершов

          Зашатался Союз нерушимый республик свободных. Прибалтика под шумок перестройки пытается освободиться от нашей свободы. Разговоры о полной хозяйственной независимости, вплоть до своих денег, службы в армии прибалтам – в Прибалтике, их зэкам тоже сидеть не в Сибири; а теперь уже – и не подчиняться союзной Конституции.

Так это, считай, – отделение от Союза. Помчались туда эмиссары из Политбюро, чтобы овладеть обстановкой.

          Тут Ереван опять бастует. Те грызутся за Карабах.

          По мне – так метитесь все. Отделится та же Эстония – с ее культурой, традициями, опытом демократии, организованностью, национализмом и ориентацией на Запад, – будет жить. Процветать будет. И скоро. Там хозяйство отлажено, и как только империя перестанет грести под себя, «колхозу на пропастишшу», – озолотятся. И себя прокормят, и нам еще втридорога продадут.

          И братья-армяне то же самое. Армения всю жизнь была на торговом перекрестке мира. У них свои традиции, законы, нравы, стремления, условия жизни. Страна торгашей, она не пропадет.

         Весь мир уже пришел к выводу: войны атомной не может быть, а обычная война в странах, перенасыщенных опасным производством – атомным, химическим и др. – хуже атомной. Тысячи Чернобылей.

         Военный бюджет пожирает все. Надо сокращать. Около этого пирога – миллионы и миллионы тунеядцев, в военной форме и в штатском.

         И спрашивается: зачем той Эстонии сумасшедшие расходы на оборону? Конечно, она будет стремиться выйти из Союза. Наверно, выплатит какую-то контрибуцию, но обретет истинную свободу, свободу от медвежьих объятий старшего братца. Проведут референдум… То-то они так противятся притоку инородцев.

         Конечно, старшой братец так запросто не отпустит. Ну, поглядим.

         Вообще, если представить на минутку, что империя зла развалится, что от России отпадут все республики, то, вздохнув свободно, на своих малых территориях они за десяток лет сделают то, что, при нашей союзной неразворотливости, не сдвинуть и за полста.

        Главный бюрократический аппарат – в Москве. Там центр мафии. Там главный тормоз.  И заманчиво было бы обрубить концы – и суверенитет. А Расея пусть себе остается. Сырьем снабжать будет.

        Ну а какой другой путь? Ну не идет перестройка, одна говорильня. Только оклады повышать. А работать не хотят: трудно это – работать. А кто хочет работать, тот повязан. Законами, инструкциями, завистью соседа, да просто общественным мнением, что ему, мол, больше всех надо.

         Эх, кондовая, дремучая Русь.

          23.11. Вот всё говорят: Сталин да Сталин. Один Сталин – главный палач, он все организовал, он содеял.

         И партии выгодно это.

         А где была партия в то время? Да, я понимаю: была индустриализация, надо было поддерживать энтузиазм народа, одной рукой… а другой, выходит, бороться против классового врага?

          Где же коллективный разум – основа, для чего люди, собственно и сбиваются в партию, – где он? Что – не ведали, что творили?

          Кладешь на весы хорошее и плохое. 

          Да, индустриализация, да, выжить. Но кругом враги, их десятки миллионов, их уничтожить! Как же так?

          Я вырос в неведении. Помню еще песни о Сталине, певали в школе, как же. Ленин – Сталин – партия – наш рулевой.

          Период Хрущева я помню хорошо уже после ХХ съезда. Но как плевали на портреты Сталина, я тоже хорошо помню, и помню потрясение: как же так – на Отца!

          О каких-то репрессиях я услышал всерьез уже в 61-м, в институте. Но к тому времени разговоры об этом как-то уже глохли, а вот в Китае набирала силу «культурная революция», и там уж было видно, что такое культ личности, и в сомнительном ее свете как-то высветился и культ Сталина, можно было сравнивать. Но и раздувался культ Хрущева.

         Время было бойкое: космонавты, лозунги, "нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизьме…"

         Как – вот это  я уже буду жить при коммунизме?

         Слишком разительным был контраст с реалиями, чтобы поверить. Начинало доходить, что – туфта. И партия… что ж: партия организовала дворцовый переворот; вот на что только ее и хватило.

          Короче, партию уже тогда заела текучка, а народ – неверие.

          Значит, в 30-е годы, когда началось уничтожение народа, лучшей его части, партия и себя подчистила, и в первую очередь-то себя, и не слабо. Это, что ли, заслуга, чтобы кричать на всех углах «Слава КПСС?»

          В войну тоталитарный режим пошел на тоталитарный режим. Два единых концлагеря сшиблись. Две партии сплотили свои народы. Но та партия опиралась на самое низменное, на инстинкты, на вековой воинственный дух, на жажду наживы. А наша? На культ вождя. На еще живой энтузиазм. На политическую слепоту народа, не раскусившего этого вождя. На патриотизм русского народа, русского крестьянина, еще не выбитого, еще несшего в себе вековую народную мораль и силу. На кнут над спиной крепостного, тылового колхозного крестьянства. На классовую сознательность кадровых, во многих поколениях потомственных стариков-рабочих, вокруг которых организовались женщины и подростки.

           Да, партия умело поддерживала этот дух. Да, победили. Но кто довел нас до такой войны? Кто братался с Гитлером? Кто рубил свой же сук, уничтожая цвет армии?

Тут куча противоречий, за и против, и я опять же не могу и тут честно сказать «слава партии». Далеко тут до славы.

          После войны… Что ж, я в 64-м году, через 20 лет, еще видел в Кременчуге развалины. А в 68-м был послан в колхоз, в енисейскую деревню Масленниково, где еще никогда не было электричества.

          А в это время проклятая ФРГ уже была в первой десятке. Кто же кого победил?

          А мы  поднимали целину, и пыльные бури в Казахстане и гниющее зерно в полях отнюдь не поют славу партии.

          Но все же пелось:

                           Знамена шумят величавым прибоем,                           Отчизна труда изобильем полна,                           Нет крепче на свете колхозного строя,                           Сильна необъятная наша страна!

                            Цветет как сад любимая отчизна,                            И радость жизни входит в каждый дом.                            Горят над нами зори коммунизма,                            Мы славу мудрой Партии поем.

        Что ни слово, то ложь.

        Пошли книги, где гальванизировался труп Хозяина. Мы-то, дураки, наглядевшись на буйство Никиты, думали, что воздается справедливость. И так я и мыслил еще, пожалуй, года три назад, и желал, чтобы, к примеру, Волгоград назвать снова Сталинградом. Все же человек начал с сохой, а кончил с атомной бомбой…

         Наивняк.

         А теперь… я думаю и думаю.

         Где ж была та партия, когда на ее глазах крепостной народ хлынул в города – чтоб выжить. Нынешний его величество рабочий класс – это же лишь в первом поколении рабочие. Это же люмпены по сознанию. Где им до кадровых питерских.

         А партия рассказывала сказочки про мясные комплексы. Слава ей?

         Я не знаю, чья заслуга, – но народ разогнан, достоинство Мастера уничтожено, культура забыта, кормимся  объедками Запада, молодежь бездуховна, комсомол – пример махрового бюрократизма и лжи, и кругом ложь, и гниль, и сомнения.

         И сам я, продукт эпохи волюнтаризма и застоя, конформист до мозга костей, приспособленец, слабый, бесхребетный человек, с кашей в голове, – какой я коммунист? Какой борец, трибун? Во что я верю?

         Во мне лишь глухое раздражение, тяжкая обида прозревшего кастрата, сознание того, что все насмарку.

         Партия сейчас, кого ни возьми, это портфель и кресло. И блага. В партию сейчас вступают лишь те, кто твердо уверен: перестройке не быть. Или дурачки, неспособные оглянуться назад.

         А я оглядываюсь и вижу: миллионы жертв – они были нужны? И миллионы обид за эти жертвы, и миллионы надежд, и миллионы разочарований. И всеобщий страх, приспособленчество и двуличие. И правила игры, которые заданы сверху раз и навсегда, правила, которые мы принимаем. Неверие, цинизм. Низменные инстинкты. Мне, мое, много, урвать. Хорьки.

        Разрушена Личность. Ущербен Мастер. Торжествующий хам у власти.

        «Лишь бы не меня».

        На что опереться?

        На Мастерство?

        Я слыхал, читал о  когорте умельцев, закрывающих крышку часов паровым молотом или коробок спичек – ковшом экскаватора, или нивелирующих бульдозером на глаз стадион с точностью 2-3 сантиметра. До некоторой степени и себя примазываю к этой же категории: ведь иной раз притрешь самолет двенадцатью колесами к бетону со сравнимой точностью и мягкостью. Наверно же и я профессионал.