Читемо: Поэзия убийства - Филип Гэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он будет говорить и говорить, и легко лгать каждым словом.
В этой лжи Демьен не видит безнравственности. Ложь — совсем не тот порок, который ему предъявят по ту сторону.
Дем подходит к дверям квартиры и нажимает пальцем на кнопку звонка.
***
— Давай в «Шакала», а, Дем?
Игра, которая никогда не надоест. Бесконечный пиратский бой за золото, на суше и под землей — в зависимости от серии.
Мама недовольно ворчит, но папе игра нравится не меньше, чем мне. Кажется, даже больше. Честно говоря, я удивляюсь азарту папы каждый раз. Судя по всему, он покупал «Шакала» себе, а не мне.
Наши с ним почти ежевечерние баталии всегда наполнены самыми горячими эмоциями. И в такие моменты именно я чувствую себя взрослым — в сравнении с отцом.
Дему игра тоже нравится. Азарта в нем меньше, чем в папе (и слава Богу), но и проигрывает он чаще. Пару раз мы даже садились играть втроем.
— Давай, — соглашается Дем. — А потом на улицу, ага?
— Я только «за». Есть идеи, куда сегодня поехать?
— Пока нет. А у тебя?
— Тоже никаких. Но, наверное, придумаем что-нибудь по ходу дела.
Наши с Демом прогулки ограничены пешей доступностью одного ходячего подростка, толкающего перед собой коляску с подростком неходячим. Это примерно четыре квартала от трамвайной остановки или станции МЦК. В час пик, правда, трамвайное движение по старой Москве прекращается полностью. К тому же не во всякий трамвай мы можем сесть — только в новые. Папа называет их «космическими». Они действительно выглядят футуристично, и напоминают космический корабль.
Про метро можно даже не вспоминать. Оно совершенно не приспособлено для людей с ограниченными возможностями. То есть для меня.
— Ты не видишь коробки с игрой, Дем?
— Нет. Может, она в кабинете твоего отца?
— Точно! Мы ведь позавчера у него играли. Сейчас я съезжу и привезу.
Папа никогда не запрещает мне заходить в свой кабинет. Но, и не поощряет лишнего любопытства. Он много ездит по командировкам от монастыря, а в промежутках также много работает. В основном он пишет речи, планирует и организует встречи духовенства с политиками, и с журналистами тоже. Его стол вечно полон бумаг и распечаток, с которыми он сверяется. Иногда поверхности стола ему не хватает, и он раскладывает бумаги на полу, в определенном порядке.
То есть, я со своей коляской способен внести немалый хаос в его тщательную и кропотливую работу.
Кабинет у папы большой. Наша квартира трехкомнатная, и папа занимает под работу целиком всю гостиную. Это справедливо. У меня очень большой папа, и у него очень много работы.
Въехав в отрытые двустворчатые двери (папа всегда оставляет их распахнутыми в свое отсутствие), я останавливаюсь, и ищу заветную коробку. Она долго прячется, но, наконец, обнаруживается — по закону подлости на одной из верхних полок.
Я все равно подъезжаю и пытаюсь её достать. Разумеется, безуспешно.
Развернувшись, я уже готовлюсь позвать Дема, как вдруг замечаю интересную фотографию на столе. Вообще-то я не имею привычки рыться в папиных бумагах, и давно уже перестал обращать на них внимание. Но сегодня мой случайный взгляд натолкнулся на нечто действительно необычное.
Половинка фотографии торчала из-под развернутого ватмана, с планом какого-то то ли парка, то ли загородной усадьбы. Не иначе, как папа вновь готовит встречу Владыки с руководством страны. С президентом, например.
Осторожно, за уголок, я вытянул фотографию и положил на колени, чтобы рассмотреть её ближе.
Фотография, почему-то черно-белая, хотя совсем не выглядящая старой, изображала статую на берегу реки. Общие черты статуи выглядели человеческими, но голова была взята львиная. Её пропорции, впрочем, и даже львиные черты морды, прекрасно к облику подходили. Лев с телом человека производил впечатление старца. И — отшельника, или монаха. В одной руке он сжимал длинный посох. В другой… опущенный стволом вниз автомат.
Странная статуя. Приглядевшись, я понял, что только лишь на внешнем облике её странности не заканчивались. Если предположить, что у подножия статуи действительно стоят многоэтажные дома, то высота статуи огромна. Как и ширина реки, на берегу которой она возвышается.
— Рекс?
Кажется, я разглядывал фотографию так долго, что Дем меня потерял. Теперь он обеспокоенно стоял в дверях кабинета.
— С тобой все в порядке, Рекс?
— Да, Дем. Извини, я засмотрелся.
— На что же? — Дем улыбнулся. Улыбка делала его маленькое веснушчатое лицо удивительно солнечным.
— Вот, гляди, — я протянул ему фото.
Дем взял протянутую фотографию, и бросил на неё взгляд.
И выражение его лица мгновенно изменилось.
Глазами он впился в фотографию, жадно, как никогда и ни на что не обращал внимания. Его лицо окаменело, из детского став бесконечно взрослым.
— Ты… Ты чего, Дем?..
Я испугался. Меня пронзило ощущение, будто бы я только что перестал для Дема существовать. Словно все нити, что связывали нас, только что разорвались.
Он поднял на меня взгляд. Совершенно чужой и холодный.
Ощущение длилось, кажется, лишь секунду. Но мне показалось, что я умер.
А потом прежний Дем вернулся обратно. Лицо разгладилось и помолодело. Пронзительный ярко-синий цвет глаз потускнел. Узкая щель рта разошлась в улыбку, пусть слабую, но такую родную.
Я сглотнул, чувствуя, как стучат мои зубы.
— Дем?..
— Извини, Рекс, — он покачал головой, словно стряхивая наваждение.
И погладил фотографию. Будто наваждение не исчезло.
— Ты нашел её на столе?
— Да, она лежала под чертежом. Кончик её выглядывал, и… я взял её посмотреть. Но ведь таких статуй не существует, верно? И, значит, это не фотография, а распечатка рисунка. Так?
Дем заколебался. И мне этого хватило.
— Ты знаешь, где это и что это, верно?
Дем поглядел на меня, и как-то обреченно кивнул.
— Знаю.
— Расскажешь?
Дем задумался.
— Дем, да что с тобой? Я впервые тебя вижу таким!
— Я тоже чувствую себя не таким, — немного отстраненно протянул Дем. — Слушай, пойдем на улицу, а?
— Давай.
Он помог мне сходить в туалет и одеться. Я привык делать все это и сам, но