Пираты Кошачьего моря. Сундук для императора - Аня Амасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Читай вслух!
– Да уж, любопытная история…
– Одна ее половина, – уточнила тетушка Кэтрин. – Дело в том… да… тебе я могу рассказать… Дело в том, что есть и другой документ.
Она аккуратно вынула из сундука свернутый листок бумаги, как будто тот в любое мгновение мог рассыпаться.
– Что это?
Помедлив, Кэтрин отдала листок капитану. Торжественно произнесла:
– Подлинное отречение короля Эстебана!
– Вот так отречение! – Джонни-Воробушек читал, и мордочка его вытягивалась от изумления. – Это же обвинение в захвате власти!
– Да, думаю, так и есть, – согласилась мисс Кэтрин. – Рада, что ты понимаешь по-старокошачьи.
– Когда-то изучал. Да тут не сложно совсем. Всего несколько слов, их каждый ребенок знает…
– Видимо, ни генерал Диего, ни его приближенные все-таки не знали. Король Эстебан зачитал свое отречение, Диего стал новым правителем, документ отдали в газету, чтобы донести весть до мира. Но вот владелец газеты разобрался, что к чему. А теперь представь новоиспеченного властителя Диего, читающего в утренних новостях «отречение с сокращениями»!
– Он сразу все понял, да?
– По крайней мере, догадался: подлинный документ для него опасен. Отправил гиен на поиски. И объявил войну Мяу-Гуане…
Воробушек поднял на Кэтрин недоуменный взгляд.
– Не может быть! Война между Котой и Мяу-Гуаной? Ни разу о ней не слышал!
– Неудивительно. Ее мало кто помнит, если вообще заметил. Историки называют ее Однодневной.
– Это как? – удивился Кукабара. – Война в один день? Утром началась и к ночи закончилась? И кто победил? А главное – как победил? Шандарахнул чем-то большим, разгромив противника в клочки?
Пассажирка «Дженифыр» усмехнулась:
– Утром диктатор Диего потребовал от мяугуанцев выдать похитившего документы преступника. В порту залива появились гиены: ждали корабль, идущий из столицы Коты в Тортагу. Когда он причалил, гиены обыскали каждый трюм и каждую бочку. К ночи признали, что на борту преступника нет. Война закончилась.
– Но Диего не мог оставить поиски! – воскликнул Джонни.
– И не оставил. Прошло несколько лет, и гиены все-таки добрались до Поместья за Холмом…
Тетушка Кэтрин отвернулась. Такие ночи не забываются никогда. Стук сапог. Выбитые двери. Звон стекла. Вывернутые ящики комодов. Выпотрошенные шкафы. Мятые, затоптанные платья. Еще – бегущая прислуга, осколки посуды, отчаянный крик прекрасной гостьи. И клок зажатой в кулаке вонючей шерсти капрала…
– Кукабара! Воздух! Ей нужен воздух! – закричал Джонни, подхватывая побледневшую и обмякшую тетушку.
– Ты не можешь остановиться сейчас! – ныл Кукаба-ра, изо всех сил размахивая крыльями на уровне тетушкиного носа. – На самом интересном месте!
Глубокий вздох известил капитана и птицу, что их старания пошли пассажирке на пользу. Измотанный Кукабара прекратил махать и тут же шлепнулся на палубу.
– И что? – Нетерпеливо теребя клювом подол дорожного платья рассказчицы, Кукабара требовал продолжения. – Гиены ведь не нашли Отречение? Бумага-то – вот она!
Стряхнув наваждения той страшной ночи, тетушка Кэтрин закончила рассказ:
– Нет, дорогая моя птица. Гиены не нашли свитка с отречением короля Эстебана. Но они спалили дотла мое поместье.
Часть вторая
«Летучий голландец»
Корабль печали
Дубовый клавесин наконец-то был водружен на палубу «Летучего голландца».
Странное это было зрелище: под черными парусами, под прицелами взглядов скелетов – славной молчаливой команды, под ухмылкой луны стоял музыкальный инструмент, привыкший к паркету дворца и изысканной публике.
Капитан Корноухий отчаянно жал на скрипучую педаль и, ударяя по клавишам, заставлял инструмент жалобно дребезжать.
Сам клавесин вызывал в уставшем Громиле уважение. Огромный, с резными кривыми ножками, двумя рядами клавиш и откинутой крышкой, инструмент походил на морское чудище. Но звуки…
– Влоде как коты воют, – заметил он.
– Да-да, очень печально. – Самому капитану, похоже, дребезжание не казалось странным.
– Лазве музыка не должна быть сладкой, как сметана? – не выдержал Громила. – И класивой, как девушка?
Корноухий от удивления перестал терзать клавесин.
– Видишь ли, друг мой, – задумчиво ответил он, возвращаясь к секундам и терциям, – музыку нельзя сравнить ни со сметаной, ни с девушкой. Она… как бы тебе объяснить… она, скорее, воспоминание о сметане. Может быть, горькое. Она не сама девушка, а твои чувства к ней. Трепет встречи, печаль разлуки. Понимаешь?
– Нет, – признался пират. – Зачем вспоминать голькую сметану? Зачем слушать печаль?
Ох, Громила! Если бы где-то в таверне твоему капитану внезапно вцепилась зубами в горло гиена, ему бы не было и вполовину так больно. «Зачем слушать печаль?» – и дыхание Флинта Котеса перехватило. Действительно, зачем ее слушать? Зачем беречь, как темное и страшное сокровище? Зачем вновь и вновь открывать сундук своего сердца, перебирая воспоминания?
Конец ознакомительного фрагмента.
Сноски
1
Ганц унд гар нихт – нем. ganz und gar nicht – вовсе нет!
2
Когда Болония волнуется, она употребляет слова из своего родного языка: шмах – нем. Schmach – позор, бесчестье; унд шнелле – нем. und schnelle – и быстро; гросс – нем. Groß – большой.
3
Абцуг – нем. Abzug – отступление, вывод войск.
