Колосья под серпом твоим - Короткевич Владимир Семенович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дед замолчал на мгновенье, словно пропустив несколько особенно хлестких строк, но струны жаловались, может, даже не менее выразительно, чем слова.
…Понастроили церкви и костелы,Под молитву ладаном курят,Задымили, как баню, небо.Лицо старика стало степенным, почти величественным.
Бог годами сидел и нюхал,А потом сказал себе Юрью:— Много дыму до нас долетает,Дюже мало душевной молитвы.Твой народ по Днепру и дальше.Что мне делать с твоим уделом, Юрий? —И сказал ему Юрий-победитель:— Ты пошли-ка на землю Миколу.Он из хлопов, он хорошо рассудит. —Грозно бог свои брови нахмурил:— Знаю я людей деревенских,Вечно они жалуются, ноют,Ну, а хитростью оплетут и черта.Я пошлю с Миколой Касьяна.Этот — пан, он другое заметит. —Тихо Юрий отвечает богу:— Знается Касьян с нечистой силой,Злое сердце у твово Касьяна.Дед перестал играть. Лишь голос, грустный и скорбный, очень тихо вел песню:
Бог солдата своего не послушал,Дал приказ Миколе и Касьяну.Оба живо спустилися с небаИ пошли по весям и селам.Был Микола в холщовой свитке,А Касьян в парче золотистой.
Струны вдруг так застонали, что стало страшно. Это были все те же четыре-пять нот, но, кажется, большего отчаяния и боли не было еще на земле.
Ходят, ходят. От жалости-болиУ Миколы заходится сердце:Панство хуже царей турецких,Басурманы не так лютуют…Алесь несмело поднял ресницы и увидел, что пальцы маленького Юрася, сжатые в кулачки, побелели в суставах. Увидел жестко сжатый большой рот Павла. Он и сам чувствовал, что у него прерывисто вздымается грудь и пылают щеки…
Наконец разъярился Микола:— Хватит их жалеть, сыроядцев.Двинем, брате Касьяне, на небо —Пусть их молнией бог оглоушит. —Тут ответил Касьян черноволосый:— Брось, Микола, пороть горячку.Хлопы лучших панов не ст?ят,Пьют горелку, воруют бревна,На меже бьют вилами брата.Каждый заслужил себе пана.А когда панов побьешь ты громом,Кто тогда нам храмы построит?Кто тогда нам ладан запалит?Сдохнем с голоду, дурень, на небе.На гордое, жестковатое лицо деда падали последние лучи солнца. Тихо гудели струны, приглушенные рукой. А голос из резкого становился мягким и напевным:
Покачал Микола головою,И пошли они молча на небо…Над землею крадется вечер…Где-то в пуще волки завыли.Слышит в чаще храпы Микола,Чует в дебрях какое-то движенье.Яня с круглыми от ужаса глазами забилась между плечом деда и стеной, и дед лишь на миг оторвался от струн, чтоб набросить ей на плечи полу рваной свитки. Алесь увидел это и стал тереть ладонями виски, так жаль ему стало себя и всех.
— Кто такой? — спросил Касьян Миколу. —Может, мишка, упаси нас боже?— Нет, не мишка, просто кобыла. —Без испуга ответил Микола…Промеж елок стоит кобыла —Не кобыла, а призрак без тела.Страшно ребра торчат, как слеги,На ободранной стрехе селянской.На глазу бельмо, набита холка…И… жеребится эта кобыла!Голос деда сорвался.Потянулася она к святому,Как дитенок хворый, взглянула:«Может, этот мне допоможет?»Стал Микола, почесал макушку:— Брат Касьян, давай-ка ей поможем. —Тут, как черт, Касьян взбеленился:— Этой падле лучше бы сдохнуть,Чем таскать борону и бревнаДа кормиться гнилою соломой.Что я, коновал тебе, что ли?Хочешь — пачкай мужицкие руки,Я приду нетронутым на небо,Чистым стану пред божие очи.Юрась не отрываясь смотрел на деда. И дед поймал его взгляд, улыбнулся и без музыки — струны еще замирали — почти скороговоркой повел песню дальше.
Тут Микола сложил свою свитку,
Разложил огонь меж корчами.
Сел Касьян у тепла, руки греет,
А Микола стоит возле кобылы,
Щупает ей брюхо руками,
Ей по крупу ладонями гладит…
Будь он возле Орши коновалом -
Полрубля ему бы заплатили,
Завалился бы деньгами Микола.
Робкая улыбка дрожала в уголках губ Павлюка. Он неслышно тронул Алеся за плечо, и Алесь ответил улыбкой. Снова повели свой напев, загудели струны. Тихо-тихо.
Не запели еще и певни,Как вздохнула глубоко кобыла:Мокрый, теплый белый жеребчикМягко лег в ладони Миколы.Аж до полдня выждал Микола,А потом он погнал кобылу,А за ней побежал жеребенок.Облегченно вздохнула и повернулась на бок Курта, словно и она поняла, что все окончилось хорошо. А солнце садилось, и зелень деревьев стала оранжевой.
Шли они и пришли на поляну.На поляне — курная хата,Возле хаты четверть волoки[3]И сухая, старая дикая груша.Стал Микола в лесу и видит,Как бежит хозяин к кобыле.На ногах изорванные поршни,На лице изнуренном — слезы.Оглянулся Микола и бросил:— Вот и все. Пошли, брат Касьяне,Поспешим поскорее на небо,Даст нам бог за задержку по шее.
