Иосиф - Дмитрий Епишин

Теплой июльской ночью в церкви Святого Давида Иосиф тайно обвенчался с Кето. Он находился на нелегальном положении, жил по чужому паспорту. Она не стала брать фальшивой фамилии и оставила девичью. Венчал их однокурсник Иосифа по духовной семинарии Христисий Тхинвалели. В тот час в открытую для счастья душу Иосифа вместе с ожиданием чуда вернулось забытое ощущение великости и святости этого мира. Нет, Бог еще не покинул его. Есть надежда, что не покинет. Многое зависит от самого Иосифа. Он понял, что выбрал невероятно сложную судьбу.

Молодая его жена истово верила в Иисуса Христа, и в их семейной жизни стало утверждаться незримое присутствие веры. Вера таилась в мерцании лампадки, горячих молитвах жены о близких и благополучном разрешении от беременности. Она стала звать его на воскресные богослужения, и он порой находил для этого время. Не было для него большего счастья, чем стоять рядом с Кето, видеть ее одухотворенный лик и слышать ее голос в общем хоре молящихся. Иосиф был счастлив, и это счастье сливалось с ощущением присутствия Бога. Оно переполняло его и наряду с ликованием души приносило осознание чего-то неизведанного, ждущего впереди.

Всего через полтора года Кето умерла от тифа. Это был оглушительный удар. Все внутри схватило спазмом. С детства покалеченная левая рука перестала слушаться. Говорил с трудом. Сипел. На похоронах плохо понимал происходящее. При прощании с Кето окаменел. Сзади подтолкнули – иди поцелуй в последний раз. Подошел, а она светится. Будто изнутри в ней солнце заходит. Певчие грянули «вечную память», сердце молотом стало бить. Дыхания не хватает. Поцеловал. Ноги слабые. Едва устоял. На поминках сидел камнем. Ни к чему не притронулся. Когда стемнело, дошел до Христисия.

Попросил открыть церковь. Всю ночь стоял перед образом Спаса Нерукотворного. Хотел хоть что-то понять. Хоть что-то услышать. Но взгляд Спаса уходил сквозь него в бесконечность.

Когда рассвет наступил, зубы разжал и просипел: «За что?».

Потом брел по рассветному Тифлису домой и думал, что Бог не принял его марксизма. Ему не удастся соединить несоединимое.

«Он дал мне знак – думал Иосиф. – Но я не сверну с пути. И когда-нибудь сумею вернуть Бога в задуманное дело».

Судьба его сделала решительный поворот. В этот же период царское правительство распустило Государственную думу и начало преследование социал-демократов. Иосиф оставил полугодовалого Якова на попечение родственникам и с головой окунулся в подпольную деятельность. Личная жизнь для него надолго прервалась, но в душе по-прежнему царила его Кето.

Глава 2

Бесы

Он увидел склонившееся над собой лицо Лаврентия. В последние годы его верный наперсник заплыл жиром, глаза стали маленькими и превратились в буравчики. Теперь эти буравчики за стеклышками пенсне вкручивались в зрачки Иосифа в поисках ответа: жив или нет?

За свою жизнь Иосиф любил всего нескольких человек. Лаврентия он не относил к их числу. Но приблизил его к себе потому, что понял – этот имеет внутреннюю силу, ум и организаторские способности. Главное – не пропустить, когда он захочет предать. Предательство должно обязательно случиться, потому что Лаврентий не способен любить. Если человек способен любить, например, так, как его любит Клим Ворошилов, то можно не беспокоиться. Этот не предаст. Но если преданность обусловлена не любовью, а расчетом, то расчет однажды переменится. На Лаврентия нельзя было полностью полагаться. Только тогда, в 1937 году у него не было иного выбора, Он вынул стоящего в запасных рядах Лаврентия и поставил его на пост наркома внутренних дел. Ситуация требовала этого, потому что схватка с троцкизмом превратилась в кровавую вакханалию, которую нужно было кончать.

Поначалу, в 1928 году Иосиф надеялся, что выдворив Троцкого из страны, он одолеет троцкизм. Ведь армия сторонников Льва Давидовича лишалась вожака. Их было много, этих сторонников. Склонность русского бунтаря к скорой расправе давно известна. Именно этот соблазн в призывах Льва Давидовича привлек множество граждан бывшей Российской империи. Расправиться с мировым капитализмом одним махом, произвести мировую революцию и установить всепланетную власть трудящихся! Какой русский не любит такого размаха, какая молодая натура не услышит в этих призывах музыку приключений!? Но Иосиф, побывавший в гуще гражданской войны, и сам проявлявший беспощадное отношение к врагам революции, знал, как опасен этот соблазн для самой революции. Массовое опьянение кровью и насилием никогда не проходит бесследно. Нация превращается в скорпиона, который однажды ударит себя жалом в затылок. Троцкий талантливо внушал этот соблазн народу и сумел привлечь на свою сторону массу пылких революционеров. Хотя после окончания гражданской войны и провала восстаний в Германии и Венгрии стало ясно – мировой революции не бывать. Иосиф, будучи человеком от земли, быстро понял, что советской власти придется держать круговую оборону. И если она не справится, то погибнет. А вся неутомимая возня Троцкого предназначена для чего-то другого. Он слишком умен, чтобы не понимать, что идея перманентной революции приказала долго жить. Курс на войну с Европой был полной авантюрой, а идея создать трудовые армии для быстрой подготовки к войне выглядела издевательством над идеями коммунизма. Армия рабов вместо армии свободных людей! Это лишило Иосифа сна. Что задумал Троцкий? Куда направлены его усилия, почему он концентрирует вокруг себя еврейских функционеров?

Иосиф не мог не замечать, что после переворота огромное число евреев хлынуло на командные позиции в новой республике. Они заполнили наркоматы, ОГПУ, армию, образование, литературу и искусство и стали вездесущими. Выросший в многонациональной среде Иосиф никогда ранее не обращал внимания, люди какой национальности трудятся рядом с ним. Но в ту пору он с неприятным для себя чувством обнаружил, что Кремль стал похож на местечко из черты оседлости. Здесь жили с семьями и трудились множество ранее неизвестных товарищей, которых вытянули из глубинки их более влиятельные сородичи. По территории Кремля бегали дети, болтавшие на идиш, собирались кучками их мамы для женских разговоров, деловито сновали папы, одетые в костюмы советских служащих. Но главное заключалось в том, что весь этот сонм новых бюрократов концентрировался вокруг Троцкого. Иосиф начал понимать, что, оказывается, революционная идея может мутировать в какую-то особенную разновидность, не отвечающую чаяниям отцов революции. Он увидел, что у троцкистов есть свое сообщество, в котором правят свои законы и имеются свои секреты. Это сообщество быстро проникало во все щели государственного аппарата, организовывало сцепку и взаимопомощь для своих членов и прибирало к рукам не только ключевые позиции в стране, но и ее блага. Вскоре детский лепет в Кремле затих – семьи переехали в конфискованные квартиры бывших московских богачей, а сам Лев Давидович расположился в усадьбе Архангельское, окружив себя бесчисленными помощниками и секретаршами. Иосиф и оглянуться не успел, как увидел появление в РСФР новой знати, купающейся в роскоши. Ему, с детства усвоившему греховность стяжательства, это было отвратительно. Как-то не похоже все это было на призывы троцкистов установить власть трудящихся на всей планете. О каких трудящихся собираются заботиться эти новые баре, алчно упивающиеся захваченными привилегиями? Они не делятся этими привилегиями с трудящимися даже в России, а что говорить обо всей планете! Мировая власть нужна им только для себя! Как тут не вспомнить Ветхий Завет, предвещающий установление над миром власти народа израилева!? Для этих «революционеров» Троцкий был тем пророком, о котором мечтали ветхозаветные иудеи – посланцем Господа, несущим власть над другими народами. Иосиф понял, какую судьбу готовит России троцкизм. Горьким подтверждением этому стало воспоминание о том, что во время гражданской войны Лев Давидович своими руками расстрелял 20 дезертиров из числа отступивших частей 5 армии. Он знал разницу между приказом о расстреле дезертира и личной расправой над ним. Разница огромная.

Для Иосифа вопрос об уничтожении этого кровавого сорняка русской жизни быстро превратился в дело спасения страны.

Впервые вопросы к Троцкому у Иосифа появились в мае 1917 года, когда тот прибыл из Нью-Йорка в Петербург для участия в революции. Иосиф вернулся из туруханской ссылки несколько раньше – в марте и был введен в состав редакции «Правды». Он активно включился в партийную деятельность и сразу увидел, что большевики не готовы к серьезному наступлению на Временное правительство. Ульянов еще находился в Цюрихе, позиции партии в местных советах были чрезвычайно слабы и главное – у нее не хватало денег на организационную работу. Ведь даже самые преданные агитаторы нуждаются в пропитании, газеты – в финансировании, а подпольные группы – в обеспечении оружием и снаряжением. И когда Ульянов со своими приближенными прибыл в запломбированном вагоне в Питер, его разговоры о курсе на вооруженное восстание мало чего стоили. Привезенные немецкие деньги еще нужно было пустить в работу через собственные организации, а организаций было недостаточно. Он опять фантазировал. Страна голодала, бурлила, захлебывалась бешеным криком от бессилия Временного правительства. В ней назревали беспорядки, но снова, как и в 1905 году, большевики не имели сил их возглавить.