Прикосновение зла - Скарлетт Сент-Клэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Подготовка к свадьбе – как она идет? – снова спросила Лекса.
– О, – Персефона поморщилась и призналась: – Я даже не начинала.
Это было правдой лишь наполовину. Она не начала подготовку, – а вот Геката с Юри уже начали. Честно говоря, ей было больно думать о подготовке к свадьбе без Лексы. Если бы та была жива, то уже прочесывала бы интернет в поисках цветовых палитр, платьев и банкетных залов. Она составила бы план, списки и познакомила бы Персефону с традициями, о которых той не потрудилась рассказать ее мать. Вместо этого Лекса сейчас сидела напротив Персефоны – тихая, покорная, не помнящая об их дружбе. Даже если Персефона захотела бы включить ее в планы Юри и Гекаты, она бы не смогла – душам не позволялось покидать Элизий, пока Танатос не увидит, что они готовы к переезду в Асфодель.
«Может, мы могли бы включить ее в подготовку», – предложила Персефона.
Танатос покачал головой.
«Ваши визиты и так ее утомляют. С бóльшим ей пока не справиться».
Он также попытался ослабить ее сопротивление своей магией. У бога смерти была способность успокаивать других одним своим присутствием, приносить покой тем, кто горевал, и облегчать волнение. Тем не менее на Персефону это иногда производило обратный эффект. Она считала его влияние на ее эмоции насилием, даже когда он делал это из лучших побуждений. После смерти Лексы Танатос использовал свою магию в попытке облегчить ее страдания, но она велела ему прекратить. Даже зная, что он делал это с добрыми намерениями, она хотела все чувствовать, – даже если это причиняло боль.
Ей казалось неправильным быть избавленной от боли, когда она причинила столько страданий самой Лексе.
– Ты как будто совсем не рада, – заметила Лекса.
– Я рада стать женой Аида, – объяснила богиня. – Просто… я никогда не представляла, как выхожу замуж. Я даже не знаю, с чего начать.
Деметра ее к этому не готовила – как и ко всему остальному. Богиня плодородия надеялась обхитрить мойр, спрятав дочь от мира – от Аида. Когда Персефона умоляла мать позволить ей покинуть оранжерею, выйти в мир в обличье смертной, она мечтала лишь получить степень, начать успешную карьеру и как можно дольше наслаждаться своей свободой.
Любовь никогда не была частью той мечты, не говоря уже о свадьбе.
– Хмм, – произнесла Лекса, опершись на отставленные назад руки и запрокинув голову назад, лицом к неясному небу, словно загорая. – Тебе нужно начать с того, что больше всего приводит тебя в восторг.
Это было именно то, что посоветовала бы ей прежняя Лекса.
Но больше всего Персефону приводил в восторг сам тот факт, что она станет женой Аида. Когда она размышляла об их будущем, ее грудь наполнялась воздухом, тело пронизывало электричество, а душа оживала.
– Я об этом подумаю, – пообещала Персефона, поднимаясь. Раз уж речь зашла о свадьбе, ей пора было возвращаться во дворец, чтобы приступить к подготовке. – Хотя я уверена, что у Гекаты с Юри будут свои мысли по этому поводу.
– Может, и будут, – ответила Лекса, и несколько секунд Персефона не могла отвести от нее взгляда. На нее смотрела прежняя Лекса, задумчиво и искренне добавившая: – Но свадьба-то твоя.
* * *
Персефона покинула Элизий.
Ей пришлось перенестись в Асфодель. Богиня уже опаздывала, но, когда она оставила Лексу, слезы застилали ее глаза. Она остановилась, закрыв лицо ладонями. Все ее тело ныло, в груди словно образовалась пустота, а легкие объяло пламенем. Ей было хорошо знакомо это чувство – оно терзало ее со дня смерти Лексы. Оно накатывало, непрошеное, словно кошмары, преследовавшие ее во сне, – когда она ожидала и даже когда не ожидала, цепляясь к смеху и запахам, песням и словам, местам и фотографиям. Оно разрывало ее на куски.
И ее тяготила не только грусть, – но и гнев. Гнев, что Лекса вообще пострадала, что, несмотря на богов – несмотря на ее собственную божественность, – не было способа побороть судьбу. Потому что Персефона попыталась сделать это и потерпела неудачу.
У нее внутри сжался узел, отравляющий богиню чувством вины. Если бы она знала, что их ждет, то никогда бы не согласилась на сделку с Аполлоном. Когда Лекса лежала без сознания, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких, Персефона впервые начала понимать, каково это – бояться кого-то потерять. По правде говоря, она была до ужаса напугана и сделала все возможное, желая предотвратить то, что оказалось в конечном счете неизбежно. Ее решения навредили Лексе так, что исцелить ее теперь могло лишь время – и вода из Леты.
Хотя память подруги была безвозвратно утеряна, Персефона все еще надеялась, что прежняя Лекса когда-нибудь вернется. Теперь она знала правду – горе значило никогда не вернуться назад, никогда не собрать кусочки. Оно значило, что человек, которым Лекса стала после своей смерти, останется таким же до своей следующей смерти.
Желчь подступила к горлу.
Горе было жестоким богом.
Когда Персефона дошла до дворца, ей навстречу тут же бросились Цербер, Тифон и Орф. Три добермана остановились перед ней, энергичные, но послушные. Она опустилась на колени, почесала их за ушами и погладила по бокам. Она начинала понимать их все лучше. Цербер был самым серьезным из троицы и доминировал среди остальных. Тифон был добродушным, но с быстрой реакцией, а Орф был не прочь подурачиться, когда не патрулировал подземное царство, – чем занимался почти всегда.
– Как тут мои красивые мальчики? – спросила она.
Они заскулили, а Орф застучал лапами по земле, словно едва сдерживался, чтобы не лизнуть ее в лицо.
– Вы не видели Гекату с Юри? – поинтересовалась она.
Псы завыли.
– Отведите меня к ним.
Троица подчинилась и ринулась к дворцу, мрачно возвышающемуся впереди и видимому с любой точки подземного царства. Его сверкающие башни казались бесконечно высокими, исчезая в светлом сероватом небе, – демонстрация богатства Аида, его влияния, его верховенства. У подножия замка расстилались сады с зеленым плющом, красными розами, нарциссами и гардениями. Там также росли ивы и цветущие деревья, а между растительностью были проложены аккуратные дорожки. Все это было символом доброты Аида, его способности меняться и адаптироваться, – его искуплением.
Оказавшись здесь впервые, Персефона разозлилась, увидев подземное
