Странное воспоминание - Артур Дрейк

Голоса то там, то здесь становились все ближе, но в минуты, когда они замолкали, становилось страшно, а потом он снова начинал засыпать.

Кричали его имя. Он поднялся на ноги и начал кричать в простирающееся над ним небо. Крик Жана-Антуана оказался куда слабее, чем он думал. А пересохший язык делал слова мало-разборчивыми.

Голос с поверхности прокричал остальным, что он нашел его. А потом вдруг все стихло. И больше не было никаких голосов. Теперь юноша испугался по-настоящему. Он кричал, звал, но никто не откликался. И вдруг прямо над головой раздался резкий скрипучий смех.

– Вот ты и попался!

Жан-Антуан поднял голову и увидел как темную фигуру, возвышающуюся над краем ямы, начинает освещать желтый отсвет фонаря. Сзади приближался кто-то еще.

– Снимай тороку, парень.

– Генерал Жарди? – через стучащие зубы спросил Жан-Антуан.

Фигура скрылась из виду. Потом снова раздался тот скрипучий смех.

– Парня угораздило свалиться в эту дыру, – сказал он кому-то.

У самого края ямы опустился фонарь, сбросив горсть снега на Жана-Антуана. Сверху протянулась рука его отца.

– Давай сюда тороку и сам держись за нее. Будем тянуть, – сказал Роббер.

Жан-Антуан так и поступил. Подбросив тороку с зайцем в руки двух человек, он ухватился за нее и, приложив усилия, Ревельер с генералом Жарди медленно подтащили Жана-Антуана к поверхности. Он ухватился рукой за снег, а отец подтянул его за пояс. Так на четвереньках Жан-Антуан выполз и перекатился на снег, который показался ему даже теплее того, что покоился на дне ямы.

– Эх ты! Шкуру испоганил! – проворчал генерал, разглядывая раздавленное тельце зайца на тороке, поврежденное, видимо во время падения Жана-Антуана.

– Поверьте, я не нарочно.

– Ага, и мочой он у тебя воняет.

Отец посмеялся.

Вернувшись в дом, Жан-Антуан увидел, что обед еще так и не состоялся. Вместе со слугами его искали все, кто был на охоте. Мать радовалась его возвращению, а сестра наоборот высказала ему о своем недовольстве, потому что своим исчезновением он испортил ей настроение. На Франсуа он не взглянул. По большому счету он никого не хотел видеть, и после горячей ванны и растирания обтиркой, он выпроводил служанку из своей комнаты, пообещав, что выполнит распоряжение своей матери и проведет весь вечер, не вставая с постели с грелкой.

В одиночестве стоя у только что захлопнутой двери, он ощутил злость и досаду, с новой силой разгоревшиеся в его груди. Но от тягостных чувств он всячески пытался отстраниться, сохраняя трезвость мысли для предстоящего дела. Однако ему лишь казалось, что он успешно игнорирует свое эмоциональное состояние распаленное травмой головы, полученной во время сегодняшнего падения. В действительности он крупными шагами преодолевал расстояние поперек исчерченной густыми тенями комнаты в изножье своей кровати, горячно потрясал руками в такт своим мыслям, незаметно для самого себя останавливался и смотрел в стену, вспоминая прекрасное лицо Полин.

Хорошенько все обдумав, он сел за стол, взял перо и бумагу и начал писать черновик письма при свете трех свечей.

После полуночи на столе в подрагивающем тусклом свете покоилось несколько исписанных листов, заляпанных чернильными каплями с многократно перечеркнутыми строками. Все они дали возможность написать одно конспективное и аккуратное письмо, выполненное крупным витиеватым почерком и адресованное премьер-министру Альфонсу Анри Д’Отпулю. Закончив, Жан-Антуан написал имя премьер-министра на конверте, несколько раз перечитал исписанные черновые листы, собрал их и отложил в сторону, чтобы потом порвать. Аккуратно сложив письмо в конверт, он запечатал его и положил в карман сюртука, в котором планировал выехать завтра в город. Задул свечи и лег в теплую постель.

Этой ночью он так и не заснул.

Из дома еще до завтрака Жан-Антуан отправился в Париж, чтобы передать письмо премьер-министру. По пути он выбросил клочки разорванных черновиков. Прибыв в резиденцию Д’Отпуля он оставил письмо секретарю со словами, что содержащаяся в письме информация представляет государственную важность. И не может быть прочитана никем кроме премьер-министра. На вопрос о его имени он назвался первым пришедшим в голову именем и ушел. Но так вышло ввиду спешности и неподготовленности сего предприятия, что первое пришедшее в голову имя было именем господина Мутона, а фамилия – генерала Жарди. Прозвучавшее имя было таким спонтанным экспромтом, что оно даже не отложилось в памяти Жана-Антуана. Он лишь удивился тому, как быстро он нашелся что сказать.

Домой Жан-Антуан возвращался в добром предчувствии, исполненный надеждой, что сегодняшнее дело может разрешить необратимость потери Полин, и оглядывал парижские улицы с легкостью на сердце и полной противоположностью того черного состояния, в котором пребывала его мятущаяся душа большую часть вчерашнего дня и ночи.

Спустя две недели мадам Брантень устраивала светский прием в своем доме в Париже по случаю приближающихся зимних праздников. Это была женщина широкой души и соответствующими стремлениями к роскоши. Прием был особенно важен тем, что проводился впервые за несколько лет перерыва, связанного с политическими волнениями недавних лет. Закончив с приобретением нового имущества, мадам Брантень вернулась к своей старой доброй традиции. Будучи дамой, не терпящей скуки, она всегда собирала широкий круг приглашенных. За время своего существования вечера, устраиваемые мадам Брантень, снискали большую популярность сразу после официальных приемов. В этот раз в доме у нее собралось особенно много народа. От деятелей политики до модных представителей богемы. Весь цвет Парижа.

Жан-Антуан сопровождал свою сестру, получившую приглашение. Должно быть, в суматохе подготовки к приему в приглашение забыли вписать его имя. За прошедшие две недели Жан-Антуан не изменил своим привычкам и не пошел бы на сегодняшний прием, не имей он возможности встретить здесь Франсуа. Откровенно говоря, ему не терпелось узнать, как обстоят дела у достойного мужа республики. Между тем он пытался насладиться образом жизни, привлекавшим столь многих парижан. Он заготовил несколько фраз сожаления для своего доброго друга Франсуа. Они были тем более натуральны для Жана-Антуана, учитывая, что до него дошли сведения об обстоятельствах пока что несостоявшейся помолвки Франсуа и Полин. Дело в том, что после недавнего предложения руки и сердца достойного мужа республики, Полин сказала, что ей нужно подумать и с тех пор с Франсуа не виделась. Когда Жан-Антуан узнал эту новость, лежа в своей постели, почти в беспамятстве после переохлаждения полученного в лесу на охоте, его здоровье резко пошло на поправку. И теперь, прошедший душевные и телесные муки, Жан-Антуан готовился увидеть этим вечером несчастье Франсуа, и Полин, в компании которой Жан-Антуан собирался провести все время приема, пока что в качестве верного друга.

Его бодрого настроя не изменило даже странное обстоятельство, произошедшее вскоре после его появления на приеме: когда он увидел несколько знакомых лиц и подошел чтобы поприветствовать, дамы тут же разошлись, а мужчины не соизволили ответить на приветствие и отказались пожать ему руку. Неужели он так изменился за те несколько сезонов, что они не виделись? Или все еще не здоров на вид, что показался им кем-то другим, и они его не узнали? Ему пришлось тут же покинуть эту компанию и двинуться дальше по залу, высматривая свою сестру и любуясь модным орнаментом на стенах.

Проходя мимо компании двух пожилых пар, он услышал, как кто-то из них с осуждением произнес нечто малоприятное. На мгновение Жану-Антуану даже показалось, что прозвучало его имя. Вместе с Жаном-Антуаном приглушенный шепот вскоре обошел весь зал. И люди начали расступаться в стороны.

В образовавшемся свободном пространстве Жан-Антуан с легкостью смог найти глазами генерала Жарди и мсье Мутона, с высокими бокалами шампанского в руках увлеченно обсуждающими со своими знакомыми политику колониальной деятельности, в то время, как все вокруг начали замолкать и обращать свои взгляды на Жана-Антуана.

Неожиданно из-за спин Жарди и Мутона медленно показался Франсуа и громко поприветствовал Жана-Антуана. После чего весь цвет Парижа полностью смолк, и все внимание посвятил происходящему.

– Чем я вас обидел, Ревельер? – громко спросил Франсуа Моно Людо, сделав решительный шаг навстречу Жану-Антуану.

Замерший юноша растерялся и не смог даже промычать что-то в ответ, хотя осознавал острую необходимость ответить.

Несмотря на недвусмысленные обстоятельства, он сомневался, что речь идет о его письме премьер-министру. Скорее он даже надеялся, что речь идет не об этом. Поскольку в противном случае, вопрос Франсуа означал бы, что его личность каким-то образом раскрыли и, что самое ужасное, вместо того чтобы принять во внимание сообщение Жана-Антуана и предпринять скорейшие меры в отношении Франсуа, они, премьер-министр или его подчиненные попросту рассказали обо всем самому Франсуа. Но тогда это был бы самый безответственный поступок Д’Отпуля по отношению к государству. Не мог же премьер-министр, в конце концов, быть настолько проницателен, чтобы разгадать ложь Жана-Антуана!